Мои воспоминания о том времени обрывочны и размыты, потому что я тогда только-только пошел в детский сад. Сейчас я стремительно превращаюсь в развалину, а мама в прошлом преодолевала всё в одиночку, да к тому же заботилась о ребенке.

– Как тебе это удалось, мама? – спрашиваю я. – Тем вечером Ким сказала, что без нее я не умею быть собой, и теперь я начинаю думать, что она была права.

– Я всё еще в середине пути, делаю шаг за шагом, – отвечает она. – Всегда вперед, ни в коем случае не оглядываться назад. И ты сможешь. – Взгляд ее становится серьезным, я еще никогда не видел у нее такого выражения лица. Она протягивает руки, обнимает меня и утыкается лицом мне в шею, так что следующие ее слова звучат приглушенно: – Ты будешь бороться и вернешься.

«Всегда вперед, ни в коем случае не оглядываться назад».

Я думаю об этом, пока разбираю продукты, тайком проношу к себе в комнату упаковки мини-пицц и прячу их в мини-холодильник. Мама сказала, что я буду бороться и вернусь, но до сих пор мне никогда не приходилось бороться в одиночку. Травма плеча, нервотрепка из-за матчей, трудности с учебой – через всё это я прошел благодаря поддержке Ким.

Тем вечером Ким сказала мне, что я смогу жить и без нее.

Вот только она не сказала, как именно мне это сделать.

Беру фотографию, на которой мы вместе стоим перед матчем, сажусь на кровать. Кимберли на фото ослепительно мне улыбается.

Я всегда двигался вперед с помощью Ким. Мы вместе записались на курсы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, у нас всегда было одинаковое расписание, хотя из нас двоих только она успела выбрать себе специализацию. Раньше я думал, что еще успею определиться, понять, чего мне хочется, а Ким всегда будет рядом и поможет.

Если подумать, у меня самого не было никакого плана, скорее, я составлял план, рассчитанный на нас двоих.

Даже если мне удалось бы придумать такой план для себя, я не смогу двигаться вперед, если меня будет преследовать призрак моей девушки.

Бывшей девушки, напоминаю я себе, и мне тут же становится хуже. Как будто я не имею права скорбеть, могу только винить себя. Даже при мысли о том, что призрак Ким будет меня преследовать, я чувствую себя скотиной. Она не захотела быть со мной при жизни и поэтому теперь является мне повсюду? Я запихиваю фотографию под кровать, понимая, что есть лишь одно возможное объяснение случившегося сегодня вечером.

Только оно имеет смысл.

Возможно, я просто схожу с ума.

Возможно, именно этого я и заслуживаю.

Глава 7

В понедельник утром я первым делом спрашиваю доктора Бенефилд:

– Итак? Я свихнулся?

На прием меня записала мама, чтобы доказать, что я не сумасшедший.

Врач выключает фонарик в форме ручки, убирает в карман и качает головой, глядя на меня с веселой улыбкой.

– Нет. Вы пережили тяжелую утрату, и последствия для вашего организма могут проявляться весьма неожиданным образом.

– Например, я буду видеть призрак Кимберли?

– Например… вы можете видеть то, что вам хочется увидеть, – уточняет доктор Бенефилд и протягивает мне свой айпад. На экране устройства отображаются снимки МРТ моего мозга. – Смотрите.

Она пролистывает несколько изображений, демонстрируя сначала здоровый мозг, а потом – сканы моего мозга, попутно объясняя, как именно я «почти в норме». Мама вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть снимки, но я почти не смотрю.

– Человеческий мозг – великолепная машина, – добавляет доктор Бенефилд, закрывая айпад. – Он делает всё возможное, чтобы защититься от боли, вне зависимости от того, физическая она или душевная. Пока вы нездоровы, всё происходящее с вами вполне нормально. Понимаете?

«Защититься от боли». Каким образом я буду защищен от боли, изо дня в день видя свою мертвую девушку?

Врач выжидательно смотрит на меня, так что приходится послушно кивнуть, потом достает бланк для назначений, ручку, записывает какие-то рекомендации, отрывает листок и протягивает мне.

Я забираю у нее бумагу и вглядываюсь в нечитаемый почерк. Ожидаю увидеть какой-то диагноз, названия выписанных мне лекарств, но вместо этого читаю следующую фразу: «Успокойтесь. Это всё не по-настоящему».

Отлично.

– Кайл, – говорит доктор Бенефилд. Я поднимаю глаза и встречаю ее деловой взгляд. – Видения, которые вас посещают, ненастоящие. Помните об этом, хорошо? Когда вы будете готовы, они пройдут сами собой, обещаю. Но пока вы их видите, следуйте моим предписаниям. Прочитайте назначение, запомните и поверьте мне.

Я киваю, однако слова врача меня не убедили. Видения пройдут сами собой? Что со мной будет, если даже этот, слабый образ Ким исчезнет? Когда я ее вижу, то чувствую себя сумасшедшим, и это очень неприятно, но всё же я ее вижу. И я не готов ее потерять.


После того как мы возвращаемся домой, мама отправляется на работу, а я насыпаю себе полную миску хлопьев «Лаки Чармс» и устраиваюсь за столом в кухне. Сначала тишину нарушает только хруст пережевываемых хлопьев, но потом я вдруг готов поклясться, что слышу приглушенный голос, только не могу разобрать слова. Перестаю жевать, не донеся ложку до рта, усиленно прислушиваюсь.

– Мама?

Мой голос эхом раздается в пустом доме.

Может, она что-то забыла? Я напрягаю слух и понимаю, что звук идет откуда-то снизу. Из моего кармана.

Вытаскиваю телефон из кармана, и из динамиков раздается треск и приглушенный голос. Ой, похоже, я своей задницей нажал на кнопку. Подношу телефон к уху.

«…Сэм, – говорит голос, слова наконец-то становятся четкими. Я открываю рот, намереваясь ответить, но Сэм продолжает говорить. Это сообщение голосовой почты. – Не знаю, услышишь ли ты это, но я должен тебе сказать. Мне страшно. И не вздумай смеяться, осел, я серьезно. Ты нас пугаешь».

Голосовое сообщение прерывается, экран загорается, показывая вереницу непрочитанных эсэмэсок и пропущенных звонков.

Я смотрю на зажатый в руке телефон, мой большой палец зависает над зеленой кнопкой вызова, но секунды идут, и экран гаснет. Тяжело сглатываю, потом засовываю мобильный обратно в карман.

Доедаю хлопья, убираю беспорядок в подвале, набиваю целый пакет пустыми упаковками и обертками от еды, перемываю все грязные тарелки и чашки, расставленные вокруг моей постели, и наконец, переделав все мыслимые и немыслимые дела, набираюсь смелости позвонить Сэму.

Гудки в трубке тянутся так долго, что я уже начинаю сомневаться, ответит ли Сэм, после того как я несколько месяцев его игнорировал.

Но это же Сэм, поэтому он всё-таки отвечает на звонок, хоть я этого и не заслуживаю.


Сэм делает глоток виски, потом с удивленным видом рассматривает фляжку. Я наблюдаю за ним, отмечая темные круги под глазами и легкую щетину – прежде я никогда не видел Сэма таким.

В другое время я бы поддразнил его, обвинив в неряшливости, но с тех пор, как он приехал сюда пятнадцать минут назад, я услышал от него всего пару односложных ответов, что бы я ни говорил.

После целого лета, проведенного в одиночестве, мое умение поддерживать беседу почти свелось к нулю.

– Что… м-м-м… подтолкнуло тебя приехать сюда? – спрашиваю, кивая на сине-зеленую с белым футболку, в которую одет Сэм. Футболка муниципального колледжа. Я знаю, что Сэм подавал документы в несколько государственных колледжей, но понятия не имею, на каком он в итоге остановился.

Сэм смотрит на меня, выгнув бровь, и я замечаю нечто такое, с чем сталкивался всего несколько раз за всё время нашей дружбы.

Сэм рассержен.

– В последнее время моя жизнь мало походила на сказку, старик. Один мой лучший друг умер, а другой скрывается от мира, – говорит он. Уже через секунду выражение его лица смягчается. – Я понятия не имел, что с тобой происходит, так что приходилось постоянно звонить твоей маме.

Я делаю большой глоток виски, алкоголь обжигает горло, но благодаря ему мне проще произнести следующие слова.

– Прости меня, Сэм.

Мне действительно жаль, но я боюсь, что он мне не поверит.

– Знаю, я был отвратительным другом, но я просто… не мог. Не мог находиться рядом с тобой. Иногда я думаю, что до сих пор не могу.

Я чувствую на себе оценивающий взгляд Сэма.

– Выглядишь паршиво, – говорит он наконец, указывая на мою мятую рубашку, отросшие волосы и кудрявую бородку.

Пожимаю плечами: по правде говоря, мне плевать на свой внешний вид. Кимберли нет рядом, она не увидит меня таким. Она постоянно твердила, что я выгляжу как животное, если я надевал толстовки, напоминала, что помимо спортивного костюма существует и другая одежда. Какое теперь имеет значение, стану ли я бриться, стричься и надевать чистую одежду? Какое это имело значение в прошлом, если в итоге я всё равно оказался в нынешнем положении?

– Итак. – Сэм вздыхает, и, кажется, с этим вздохом исчезают остатки его злости. – Я рад, что не потерял еще и тебя, хоть сейчас ты и выглядишь как бездомный бродяга.

Он откручивает крышку фляжки, наливает себе в стакан еще виски, широко улыбается и кивает на фляжку.

– Как тебе удалось протащить эту штуку через «таможню»?

– Нашел ее в сумке с вещами, привезенными из больницы, – отвечаю я, кивая на дверь кладовки, в которую мама сложила мои окровавленные и порванные вещи. – Должно быть, мама ее не заметила.

Я знаю, что можно улизнуть от серьезного разговора, свести всю беседу к болтовне о виски и прочей чепухе, но в ушах всё еще звучат слова Сэма, и что-то в них меня тревожит.

– Ты рад, что не потерял еще и меня, – повторяю я, качая головой. Смотрю на серые диванные подушки. – Порой я жалею, что не погиб вместо Кимберли. Иногда мне кажется, что она вот-вот войдет в эту дверь. Жду, что всё снова станет, как раньше.

Взгляд Сэма становится серьезным: примерно с таким выражением лица он выслушивал указания тренера перед серьезными матчами.

– Я тоже, – твердо говорит он. – Именно поэтому мы не можем ее забыть. Нам нужно держаться вместе, потому что только так нам удастся сохранить память о ней. Кимберли хотела бы этого.