– Она такая с тех пор, как пришла из колледжа, – ответил за меня папа. – Но не говорит мне, почему. И правда, с чего бы ей нам что-то рассказывать? Мы же не создали ее, не кормили, не нянчили, не дали ей все в этой жизни. – Он готовил ужин и на мгновение оставил сковородку, чтобы нежно обнять меня за плечи.

Я подняла голову и улыбнулась ему.

– Просто встречаюсь с друзьями, пойдем перекусить вместе, – солгала я. – Ты же знаешь, я нервничаю, когда выхожу гулять с людьми.

– И все же мы никогда не сможем запереть тебя и твою гитару в этой квартире. Нам повезло.

Я закатила глаза и прикусила язык, чтобы не съязвить что-нибудь. Моя музыкальная практика внезапно стала проблемой после целой жизни, когда она никому не мешала. Там, в Шеффилде, у меня был маленький симпатичный сарайчик в глубине сада. Папа даже оклеил его коробками из-под яиц для звукоизоляции и сделал табличку, на которой было написано: «Тут творится волшебство». Я жила в этом сарае. Обычно тайком водила туда друзей поздно ночью. Мы с Алфи даже потеряли там девственность. Потом он пошутил, что это та самая магия, которую я создаю, прежде чем получил затрещину. Тогда он поймал мою руку, а потом мы завернулись в потрепанное одеяло и по очереди говорили «люблю тебя» до самого утра. Теперь мои родители были поражены тем, сколько времени я проводила с гитарой. Старалась бренчать так тихо, как только могла, и больше шепча, чем напевая, но все равно вынуждала папу стучать в хлипкую стену с просьбой «потише, милая».

Мама сняла вторую туфлю и застонала, потирая стопу.

– Ну что ж, надеюсь, ты хорошо проведешь время, – сказала она. – Ты выглядишь очень мило. Это новое платье?

Я кивнула и покраснела. Секонд-хенды вокруг были прекрасными. Как будто никто не покупал ничего подержанного. Я нашла платье от очень крутой фирмы, и оно было куда более смелым, чем обычно. Красное в мелкий белый горошек. Ни один из моих «бабушкиных» кардиганов не подходил к нему, поэтому я надела его с кожаной курткой и даже нанесла немного тинта на губы, того самого, который получила на Рождество в прошлом году и которым никогда не пользовалась.

– Ты накрасилась, – поразился папа, как будто я разрисовала все лицо маркером.

– Это просто бальзам для губ. – От смущения мое лицо стало такого же цвета, что и платье, и губы.

– О-о-о-о, в компании сегодня будет мальчик? – спросил он девичьим голосом, макая деревянную ложку в соус, чтобы попробовать его.

– Быть того не может, – ответила за меня мама. – Она все еще по уши влюблена в Алфи.

Я вскочила, чуть не опрокинув стул. Ее комментарий вызвал новое цунами вины. Неужели я изменяю своему парню? Как я могла ужасно скучать по нему и одновременно хотеть пойти на свидание с Ризом? Что это значит? Как бы я себя чувствовала, если бы знала, что Алфи собирается пойти на свидание с кем-то другим? Чертовски паршиво – вот как. Так какого черта я делаю это с ним? Но Алфи не писал мне уже целую неделю… так что, возможно, он уже и забыл про меня. И если он смог это сделать, то и я тоже. Но, о боже, я скучаю по нему! Так по нему скучаю… Я должна все отменить. Почему иду на это дурацкое свидание с кем-то, кого едва знаю? Хотя мне так хочется пойти…

Я заставила себя улыбнуться и подхватила стул, прежде чем он с грохотом опрокинулся.

– Да. Все еще сохну по Алфи.

Я пошла в свою комнату, чтобы еще раз проверить, как выгляжу. Да. Точно так же, как и пять минут назад.

Алфи Алфи Алфи.

Риз Риз Риз.

– Что же мне делать? – спросила я у зеркала. – Что мне, черт возьми, делать?

В этот момент в моей сумке зажужжал телефон, и я мгновенно приняла решение. Если это Алфи, то отменяю свидание. Это был бы знак от Вселенной, и ему следовало бы довериться. Если это Риз, я пойду с ним и посмотрю, куда это меня приведет, и не буду чувствовать вину.

Я полезла в сумку и достала телефон.


Джесса: Бабушка Кардиган, Бабушка Кардиган, о бабушка, наша бабушка. Бабушка Кардиган, Бабушка Кардиган, о бабушка, наша бабушка… Я ТАК СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ!


Я улыбалась, понятия не имея, что Вселенная пытается мне этим сказать.

Решила подождать Риза на парапете снаружи, чтобы мои родители не увидели его. Вышла на пять минут раньше и продолжала сверять время по телефону, глядя на дорогу и готовясь к его появлению. Я перебрала все возможные способы, как бы мы могли поприветствовать друг друга. Обняться? Или поцеловать в щеку? Или просто помахать? Что, если он опоздает? Нужно ли притвориться, что не возражаю?

Мне не нужно было волноваться. Потому что в тот момент, когда он появился, я словно провалилась в кроличью нору под названием «Идеальное первое свидание».

Риз пришел вовремя. И от него фантастически пахло. Он улыбнулся, как только вывернул из-за угла, и, подойдя ко мне, очень нежно коснулся губами моих губ.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказал он.

– Скорее, замерзшей, – тупо ответила я, хотя мое тело горело, несмотря на холод.

– Все в порядке, мы сейчас пойдем в тепло.

По пути в центр города он взял меня за руку, после чего моя ладонь по ощущениям превратилась в бутылку колы, наполненную миллионом колючих пузырьков. Я перестала замечать холод, перестала понимать, куда мы вообще направляемся. Мое внимание было сосредоточено исключительно на наших сцепленных пальцах.

– Как там группа? – спросила я, когда Риз погладил меня по внутренней стороне большого пальца.

– Досадно, что я пропускаю репетицию сегодня вечером.

– О нет! Я не знала. Не хочу, чтобы это произошло из-за меня…

– Расслабься, Амели. Я предпочитаю быть здесь с тобой. Они переживут.

Беспокойство скрутило кишечник. Не хотелось, чтобы его товарищи по группе обижались на меня. Никто не хочет быть Йоко Оно[3].

– А куда мы вообще идем? – спросила я, когда мы оставили позади главную улицу города, не остановившись ни у одного из очевидных мест для первого свидания вроде «Пицца Экспресс» и ASK.

– Терпение, милая. Ты же не думаешь, что я отведу тебя в пиццерию, правда? Только не сейчас, когда у меня есть шанс погулять с самой талантливой и красивой девушкой в нашем колледже…

Я хихикала и улыбалась, как он и рассчитывал. Мы свернули на тихую боковую улицу и остановились перед крошечной желтой дверью с табличкой «Студия звукозаписи Джетсона».

– Вот. – Риз поклонился и взмахнул рукой.

– Здесь есть студия звукозаписи? – Я уставилась на него, не веря своим глазам.

– Чудеса случаются. – Он порылся в своих узких джинсах и достал ключ, помахав им в воздухе. – Она не самая известная, но все местные группы записывают здесь свои демо. И она твоя на весь вечер. – Риз отпер дверь, толкнул ее и жестом пригласил меня войти первой. – После тебя, красотка.

Я прижала руку ко рту от удивления, когда вошла в грот сказочных огней, а не в гротескную студию звукозаписи. Светящиеся гирлянды свисали с потолка, как будто шел дождь из звезд, змеясь вокруг приемной.

Риз стоял позади меня, и его дыхание касалось моей шеи.

– Тебе нравится? Я постарался.

Хотелось прислониться к нему; я повернулась.

– Ты хочешь сказать, что тут не всегда так? – пошутила я, стараясь скрыть свое удивление.

– М-м-м, нет, Амели, – невозмутимо ответил он, – тут не всегда висят декоративные огни с романтических фотосессий. Я сделал это для тебя.

– Это прекрасно, – совершенно искренне сказала я.

– Пойдем перекусим. Потом сможем записать пару треков.

Он провел меня в студию, которая была украшена еще ярче. Это напоминало очень изящную версию тех домов, которые попадают в газеты на Рождество. Я никогда раньше не бывала в настоящей студии звукозаписи, но она очень напоминала те, что я видела в документальных фильмах: две комнаты, разделенные звуконепроницаемым стеклом. Только вот там они обычно не увешаны сказочными огнями и в них нет пледа для пикника, разложенного на полу посередине.

Я остановилась в дверях.

– Как ты… – И заметила угощения, которые он разложил на клетчатом одеяле: коробку клубники, мини-пиццу и бутылку вина.

Он обнял меня сзади за талию и убрал волосы с одного плеча.

– Это секрет, просто наслаждайся.

Его губы были так близко, что он почти целовал мою шею. Я закрыла глаза.

– А теперь, – сказал Риз, делая шаг вперед и протягивая мне клубнику, – признайся, ты голодна?

Мой желудок скрутило в тугой узел, и я не думала, что когда-нибудь снова смогу есть. Даже макароны с сыром, которые были моей самой любимой едой во вселенной. Но я не хотела казаться грубой и неблагодарной, поэтому уселась на одеяло, взяла клубнику и втянулась в происходящее.

Риз был прекрасен. Он налил мне вина и снова стал расспрашивать:

– Что ты чувствуешь, когда играешь? – Он пристально смотрел на меня поверх бокала.

Я усмехнулась про себя.

– Всегда заранее боюсь, – начала я. – Ну, почти физически ощущаю это. Ненавижу себя за то, что соглашаюсь на концерт; за то, что думаю, будто достаточно хороша, чтобы играть; убеждена, что просто выставлю себя идиоткой и буду посмешищем всего города… А потом… ну, в тот момент, когда беру первый аккорд, все это просто тает, понимаешь?

Он кивнул. Он знал. И снова в объяснениях не было нужды.

– А когда все заканчивается, это как пробуждение ото сна. Сна, который все слушатели видели вместе со мной.

Риз кивнул.

– Это делает тебя такой уязвимой, не так ли? Когда ты сочиняешь музыку? – согласился он. – Люди думают, что это эгоизм, но все не так. Потому что мы должны отпустить свое эго, чтобы действительно творить. Мы не должны заботиться о том, что подумают другие или как это воспримут. Надо просто оставаться верным песне, которую хочешь написать.