Я грущу о девушке, которой ты манипулировал, а затем грубо изнасиловал, не обращая внимания на ее слезы. О девушке, которой до сих пор снятся кошмары и которой пришлось пройти курс терапии после того, что ты сделал с ее телом. Я грущу о родителях, которые так старались оградить свою девочку от парней вроде тебя. Я грущу об утерянной чистоте и невинности. Никто из нас уже не будет прежним – ни я, ни мама с папой, ни Алфи.

Так давай же поставим точку в нашей истории?

* * *

Меня не позвали на концерт, но, как и полагается истеричке, которой меня сделал Риз, я решила последовать за ним. Хотя знала, что, если он или его друзья застукают меня – то уже не смогу оправдаться. Выслеживать своего парня после того, как он дал слово, что ему можно доверять? Да она точно сумасшедшая!

Я оделась в черное, ведь если ты собралась шпионить за кем-то, то положение обязывает. Собрала волосы в пучок. Узнала время концерта и вычислила, на какой поезд нужно сесть, чтобы случайно не пересечься с ними.

– Куда-то собираешься? – с надеждой в голосе спросила мама, увидев, как я застегиваю ремень на плаще.

– Да, на концерт, – ответила я, запихивая волосы под шарф.

Мама с облегчением вздохнула.

– Это здорово! Ты так давно не выступала. Конечно, папа рад, что ты по вечерам сидишь дома, но концерт – это очень хорошо.

Я покачала головой.

– Это не мой концерт, а Риза. В Лондоне.

Я сделала вид, что не заметила, как мамино лицо изменилось при упоминании его имени.

– О… Концерт Риза. Что ж, повеселись там хорошенько.

В электричке меня трясло. Телефон едва не выпадал из рук. Мне казалось, что все вокруг знают, чем я занимаюсь, и смотрят на меня с подозрением.

«Ты сошла с ума, – говорила я себе. – Совсем съехала с катушек. Погляди на себя, Амели. Неудивительно, что Риз тебя не пригласил. Ты совершенно чокнутая».

И все же мое чутье довело меня до нужной станции, а затем помогло найти путь до Сейнт-Джон-роуд сквозь скопления курильщиков на бульварах возле пабов. Я приехала слишком рано. Концерт должен был начаться через сорок минут, поэтому мне нельзя было попадаться на глаза.

Я нашла какой-то переулок и просто стояла там, каждые полминуты вытаскивая телефон и глядя на часы, повторяя себе под нос: «Ты сошла с ума, совсем крышей поехала, сейчас зайдешь туда и увидишь, что все в порядке, а потом, скорее всего, покончишь с собой, убедившись в собственном безумии».

В какой-то момент, когда мои губы уже окончательно посинели от холода, настало время идти внутрь. Он наверняка уже за сценой, готовится к выступлению вместе с ней, так что можно занимать лучшую позицию для наблюдения с задних рядов (на случай, если пришла его старая группа).

Я тихонько протиснулась сквозь толпу курильщиков у входа, заказала содовую с лаймом, чтобы хоть чем-то занять трясущиеся руки, и очутилась в задних рядах. Толпа вокруг меня проявляла больше интереса к болтовне, чем к происходящему на сцене.

Это было не похоже на то, как ее расписывал Риз, когда хвастался своим концертом и заодно объяснял мне, почему меня не пригласили и почему мне нельзя проявлять эмоции на этот счет.

– Это особенное место. Публика очень сконцентрирована на музыке, понимаешь?

Но с моей точки обзора так не казалось. Группа парней по соседству употребляла «Егермейстер» и убеждала своего приятеля Микки не быть таким неженкой.

С другой стороны от меня стайка девчонок шумно обсуждала эмоциональные особенности какого-то из их бойфрендов.

– Я просто ЗНАЮ, что ему это нравится, хотя он, ну, ведет себя так, будто ему это не нравится! Ясно излагаю? – вопила одна из них в ухо соседке, пока все остальные кивали, не отрываясь от коктейлей и наблюдения за «неженкой» Микки.

Я начала беспокоиться о Ризе. По первым десяти секундам концерта всегда понятно, на чьей стороне публика. С задних рядов ситуация казалась довольно напряженной. Не быть приглашенной – это больно и унизительно, но все же я любила Риза и желала ему только лучшего.

Свет погас. Публика не стала приветствовать Риза и Иден, когда они появились на сцене. Кто-то из девушек даже выразил недовольство тем, что стало темно. Под жидкие аплодисменты Риз прошел вперед и встал у микрофона. Я увидела Иден в темноте сцены, и почувствовала прилив жгучей ненависти. Риз взял в руки микрофон.

– Всем привет, спасибо, что пришли. Мы – Dimmer Switch.

Они сыграли свою первую песню в идеальной гармонии. Я чувствовала нарастающий магнетизм между ними, даже стоя в задних рядах. Казалось, стоит им протянуть руки и коснуться друг друга, как полетят настоящие искры.

Он смотрел на нее не отрываясь – точно так же, как раньше на меня. Казалось, я вижу повтор нашей ночи в The Cube. Иден тоже не отрывала взгляда от него. Было понятно, что эти двое сейчас существуют в собственном маленьком мире – и им не нужны зрители.

Оно и к лучшему, потому что публика, прямо скажем, была в не восторге. Микки все еще обзывали неженкой, а кто-то из его приятелей уже обсуждал эту тему с одной из девушек. Всем было глубоко наплевать на маленький вокальный дуэт Риза и Иден с их песнями и очевидной влюбленностью.

Всем, кроме меня.

К этому времени я уже держалась за стену как за поручень. Пыталась вздохнуть поглубже и убедить себя в том, что я просто психованный параноик, как и говорил Риз. Но с каждой песней напряжение между ними все возрастало (в отличие от качества музыки).

Я не плакала. Еще нет. Просто была в шоке. Слишком большом, чтобы плакать. Мне было физически плохо. Жгучая ревность словно бы вливалась сквозь вены прямо в сердце. «ОТОЙДИ ОТ НЕГО! – хотела закричать я. – ОТОЙДИ, ОТОЙДИ, ОТОЙДИ!» Но вместо этого я лишь молча стояла, смотрела на них и не чувствовала ничего, кроме беззащитности, ужаса и обиды.

«Тебе кажется, тебе кажется, тебе кажется», – бормотала я себе под нос, молясь, чтобы это было правдой. Хотела поверить в его ложь обо мне. Было гораздо легче принять, что я психованная истеричка, чем то, что Риз любит другую.

Концерт заканчивался, и мне пора было уходить. Я ставила на кон остатки собственной гордости, оставаясь там и рискуя быть увиденной, но мои ноги будто приклеились к полу. Я не могла уйти, пока все не кончилось. Риз выдал последний аккорд, и ему вежливо похлопали.

– Спасибо, спасибо, вы были великолепны, спасибо! – Как будто он выступал на «Уэмбли»…

И потом это случилось.

Время замерло, как это обычно бывает в моменты, когда разбиваются сердца. Он посмотрел на Иден и улыбнулся; она улыбнулась в ответ, они потянулись навстречу друг другу и…

…и они…

…

…

…поцеловались.

* * *

Честно говоря, больше я ничего не помню. Если вы спросите, что произошло между этим поцелуем – было видно, что он далеко не первый, – и тем, как я оказалась на платформе Клэпхем, не смогу ответить. Пробел в памяти. Как минимум полчаса моей жизни куда-то пропали. Я не помню, как уходила, как шла на станцию, как проходила через турникеты. Помню только, как оказалась на тринадцатой платформе – когда объявили, что следующий поезд отменен.

* * *

– Компания «Сазерн Рейл» приносит свои извинения за задержку.

До следующей электрички было еще сорок минут, так что мне ничего другого не оставалось, кроме как свернуться калачиком на неудобных стульях в грязном зале ожидания и полностью расклеиться. Никогда еще я так не рыдала – от моих всхлипов дрожали даже стулья. Я провалилась в настоящий водоворот тоски.

Все мое тело рвалось от боли, как будто каждый мускул все туже и туже сжимали в комок. Я не могла дышать. Икала и всхлипывала, но, конечно же, никто не подошел ко мне, чтобы спросить, все ли в порядке. Еще бы, ведь гораздо проще игнорировать плачущую в углу истеричку.

* * *

Я закрываю глаза, сидя на той же самой платформе, и чувствую солнце на ресницах. В мой последний визит сюда я была разбитой. Думала, что это конец всего, что мой мир рухнул. Когда пришла электричка, я еле смогла встать, чтобы зайти внутрь. Естественно, тут же написала тебе, наплевав на гордость. Я сообщила, что знаю обо всем. Что видела тебя с ней. Ругала тебя последними словами, а Иден – еще сильнее.

Ведь мы всегда делаем виноватыми девушек, а не парней. Ты ответил, что я сумасшедшая. Сказал, что никогда не любил меня по-настоящему.

Ты рассказал всему колледжу о том, какая я психованная истеричка. Честно говоря, я действительно немного психанула в тот момент. Заявилась к тебе домой, кричала, плакала, рыдала, спрашивала, что же сделала не так, и почему ты так поступил со мной, и «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, забери меня обратно и прости за то, что просто была собой и любила тебя без памяти».

Ты смотрел на меня с холодным презрением и говорил, что я выгляжу жалко и неудивительно, что он влюбился в Иден.

Это не любовь.

У нас была не любовь, Риз.

Вот что я поняла. Вновь сделав те же шаги, прислушавшись к себе, пройдя по своей дороге скорби, признав, что мне нужна помощь.

Это совсем не любовь.

Это насилие.

Насилие.


– Но он никогда не бил меня, – сказала я Джоан, когда она впервые вытащила это ужасное слово из коробки и повесила мне на шею. – Он ни разу не ударил меня, не пытался задушить или как-то угрожать…

Я долго не могла привыкнуть к этому слову, ощутить его своим. Насилие – это когда тебя бьют и держат за горло. Насилие – это когда ты прячешься в углу, боясь нового удара. Насилие – это сломанные ребра, синяк под глазом и попытки притвориться, что ты сама упала с лестницы. У нас с тобой такого не было, правда, Риз?

Джоан лишь улыбнулась и достала пачку салфеток, а затем объяснила мне пару непростых вещей.