Я чувствую, как сердце совершает резкий скачок в груди. По моим венам разливается желание. Сегодня я стала другой, смелой, и больше не боюсь прикасаться к нему. Я поднимаю руку и поглаживаю его по щеке, потом касаюсь подбородка и губ. Кончиками пальцев провожу по его нижней губе, прижимаю их к его рту, ощущая дрожь внутри.

Тэйт поворачивается ко мне лицом, мои пальцы все еще на его губах.

– Шарлотта. – Его голос кажется низким и хриплым.

Накрыв мою руку ладонью, он отводит ее в сторону.

– Если я поцелую тебя сейчас, то не смогу остановиться. И не остановлюсь до тех пор, пока… – Он сжимает мою руку, а потом кладет ее мне на колени. Его взгляд скользит по моим обнаженным ногам, бедрам, снова поднимается вверх к шее, потом к губам.

Я хочу что-то сказать, но он меня останавливает:

– Не сейчас.

Я делаю выдох, и каждая воспламененная клетка моего тела превращается в пепел, погашенная его словами. Сердце с глухим ударом проваливается в живот.

Никогда не думала, что я способна испытывать такие чувства, что именно я буду настаивать на большем; мечтать о поцелуе, в котором он мне откажет. Но у Тэйта есть границы, которых мне не понять. Правила, которые кажутся мне бессмысленными.

Мой разум переключается в прагматический режим, спасая меня от водоворота мыслей. Я оглядываю свое платье. Я не могу пойти домой в таком виде.

– Мне нужно переодеться.

Тэйт вопросительно смотрит на меня, потом понимающе кивает. Он быстро помогает мне выбраться с пассажирского сиденья и сажает назад, где в числе других пакетов с вещами меня ждет пакет с моей прежней одеждой. Он поспешно забирается следом за мной – боится что его заметят, но, оказавшись внутри, переводит взгляд слева направо, словно только сейчас заметив, как мало сзади места.

– Я не буду смотреть, – обещает он.

Меня осеняет, что он хочет, чтобы я переоделась прямо здесь, в машине. Стекла затонированы почти наглухо, так что снаружи меня точно никто не увидит, но Тэйт рядом, нас разделяют считаные сантиметры.

Однако выбора у меня в общем-то нет.

Я расстегиваю черные туфли на каблуках и по очереди вынимаю из них ноги, потирая пятки. Ступни уже начали болеть. Потом пробую расстегнуть молнию на спине, но не могу до нее дотянуться.

– Ты не мог бы… расстегнуть платье? – тихо прошу я.

Тэйт поворачивается и смотрит на меня не моргая. Его взгляд неподвижен, а глаза кажутся темнее, чем обычно.

Я подвигаюсь на сиденье, подставляя ему спину, но он до меня не дотрагивается. Я слышу, как он дышит, слышу колебания в каждом выдохе.

Наконец его руки касаются основания моей шеи, ненадолго задерживаясь на коже, а потом находят застежку и расстегивают молнию до самой талии. Я ощущаю его дыхание своей обнаженной спиной, прижимаю платье к груди, а потом оглядываюсь на него через плечо.

Выгнув спину, позволяю платью упасть вниз, спуститься по ногам до самых лодыжек. Оно лежит как холмик из красного шелка на покрытом ковриком полу машины, по-прежнему сверкая даже здесь, при тусклом освещении. Воздух теплый, но я ощущаю холодок на своей голой коже. Поспешно складываю платье и кладу в пакет из салона, откуда достаю шорты и майку, и как можно быстрее напяливаю их на себя. Все это время Тэйт не шевелится и ни разу не поворачивается, чтобы бросить взгляд на мое полуобнаженное тело.

Переодевшись, я чувствую себя Золушкой, которая опять оказалась в своем старом, повседневном платье.

– Ну все, – говорю я тихо, чтобы Тэйт понял, что я закончила.

Тэйт уже собирается выйти из машины, но останавливается и поворачивается ко мне. На его лице отражается замешательство, словно мысль о том, что я, полуобнаженная, сижу в непосредственной близости от него, все еще не дает ему покоя.

– Я хотел бы снова тебя увидеть, – говорит он, всматриваясь мне в лицо. – На следующей неделе.

Я хмурюсь. Я тоже хочу с ним увидеться – да мне и прощаться не хочется. Но, вспомнив обо всех своих планах на неделю, я вынуждена вернуться в реальность: грядущий тест по матанализу, задание по английскому.

– На этой неделе я буду очень занята, – отвечаю я, вспомнив о надвигающемся тесте по математике и работе по сравнительному литературоведению, которую должна сдать. – Кроме того, я пообещала Холли, что отработаю в магазине лишнюю смену.

– Может, тебе не стоит больше работать в цветочном магазине, – говорит Тэйт.

Я наклоняю голову, подумав, что, вероятно, ослышалась.

– Как, почему?

– Чтобы я мог чаще тебя видеть.

– Но мне нужна работа, нужны деньги, – отвечаю я, откидывая прядку волос, которая лезет в лицо.

– Я мог бы выкупить магазин у твоей хозяйки, а потом нанять кого-нибудь, кто смог бы работать на тебя.

– Тэйт, – говорю я, нахмурившись. – Мне нравится работать там самой.

Его лицо кажется просветлевшим, он даже улыбается.

– Обожаю, когда ты так делаешь.

– Как?

– Делаешь такое лицо. Когда ты чем-то недовольна, ты морщишь нос. Мне это нравится.

– Тэйт. – Раздосадованная тем, что он не воспринимает меня всерьез, я выхожу на тротуар. Сохраняя строгое выражение лица, стараюсь дать ему понять, что он не может мной помыкать, но, взглянув на него, вижу, как он расплывается в широкой улыбке, и не могу не рассмеяться.

Тэйт выходит из машины следом за мной, берет меня за запястье и подносит мою руку к губам. Целует нарисованный чернилами треугольник рядом с пульсирующей жилкой, все это время не сводя с меня взгляда.

– Прекрасно. Оставь себе свою работу, но я все равно хочу тебя видеть, и если это значит, что мне придется каждую неделю скупать весь товар в магазине и посылать их в различные больницы, я именно так и поступлю.

– До свидания, Тэйт, – говорю я, качая головой.

– До свидания, Шарлотта.

Под его пристальным взглядом я делаю несколько шагов назад, а потом разворачиваюсь и поспешно иду по тротуару.

Подойдя к двери нашей квартиры на втором этаже дома, я прячу пакеты в прихожей и прокрадываюсь внутрь, чтобы удостовериться в том, что путь свободен. Когда я вижу, что Миа в гостиной, вполглаза дремлет, вполглаза смотрит телевизор с Лео на руках, а бабушка в ванной наносит на лицо маску, я украдкой проношу пакеты к себе в комнату, стараясь не попадаться Мие на глаза. Она, вероятно, не слишком мной довольна, учитывая, что я не вернулась домой рано, чтобы посидеть с Лео, и она не смогла выбраться на свидание с Патриком. Но у меня было свое собственное свидание, к тому же Лео – не моя ответственность, а ее.

Я вытираю лицо салфеткой «Клинекс», глядя, как великолепный макияж превращается в кремовые и серые пятна на салфетке. Запихиваю пакеты с покупками вглубь своего крошечного шкафа, опасаясь развешивать одежду – вдруг кто-нибудь увидит.

Я уже собираюсь ложиться спать, когда бабушка заглядывает ко мне в комнату пожелать мне спокойной ночи. При виде моей прически она застывает. Я лгу – очередная ложь. Говорю ей, что Карлос сводил меня в парикмахерскую: что это был запоздалый подарок на день рождения, ему хотелось, чтобы к каникулам у меня была новая прическа.

Бабушка стоит передо мной в своей белой хлопковой пижаме, той самой, которую она носит много лет. Ее рыжеватые волосы заплетены в косу. Она выглядит уставшей, а кроме того на ее лице отражается целая гамма эмоций: беспокойство, озабоченность, возможно, недоверие.

– Очень красиво, – говорит бабушка. Я пытаюсь не обращать внимания на укол вины. За все годы, что я прожила с бабушкой, мне еще ни разу не приходилось ей врать, до сих пор.

Когда она удаляется к себе в спальню, я забираюсь под одеяло и звоню Карлосу. Извиняюсь перед ним за то, что сегодня так и не смогла с ним позаниматься, но не рассказываю, что провела день с Тэйтом. Не знаю точно, почему, но мне хочется держать это в секрете. Я не стану препарировать каждую деталь, распространяться обо всех словах и поступках Тэйта. Я хочу, чтобы он был моим, только моим.

Он – единственное в моей скучной, упорядоченной жизни, что принадлежит мне одной.

Глава 11

На часах еще нет шести утра, когда Миа врывается в мою комнату и светит экраном телефона мне в лицо. Я моргаю, просыпаясь.

– Что это за черт? – кричит она.

Я тру глаза, пытаясь прийти в себя. Бросаю взгляд на часы на прикроватной тумбочке – еще нет шести утра. Вглядевшись в слепящий экран ее мобильного, я внезапно осознаю, что именно вижу. Я выпрыгиваю из кровати и выхватываю телефон у Мии из рук.

Я смотрю на фотографию: на ней Тэйт. А рядом с ним – я. Это снимок, сделанный после нашего ужина пару дней назад. Тот самый, который, как я полагала, будет никому не интересен.

– Не хочешь рассказать мне, что происходит? – спрашивает Мия. Но я не отвечаю. Я пролистываю еще четыре фотографии в новостной ленте. Все не так плохо, как я боялась: Тэйту удалось закрыть рукой бóльшую часть моего лица. – Я в курсе, что ты считаешь меня идиоткой, Шарлотта. Но ты должна понимать, что я еще способна узнать свою собственную сестру. К тому же на тебе мамино кольцо. Вот тут его видно. – Она тыкает пальцем в экран, и на своей левой руке, которую я подняла, защищаясь от вспышек камеры, я вижу мамино кольцо с бирюзой. Его ни с чем невозможно спутать.

Черт. Я подавляю чувство дурноты, которое разливается у меня в животе. Кольцо. Мне никак не вывернуться.

– Ты права, – делаю медленный выдох. – Это, правда, я. Я ужинала с ним в субботу.

Ярко-зеленые глаза сестры расширяются, словно она видит меня впервые.

– Какого черта ты делала с Тэйтом Коллинзом?

Я возвращаю ей телефон и скрещиваю руки на груди.

– Я… я с ним вижусь.

На самом деле я испытываю облегчение, сказав эти слова – слова, которые никогда прежде не произносила. Признать это – словно сделать шаг с обрыва, прыгнуть в пропасть, но, едва ты это сделал, как понимаешь, что можешь летать, и пребываешь в невероятном состоянии невесомости.