Вместо этого он остановился и кашлянул.

– Я уезжаю на месяц по важному делу.

Я кивнула, а он наклонился, сдернул с меня одеяло, потом простыню и направил на меня свой свинцовый взгляд. Тяжело дыша, он положил огромную ручищу на мой живот; кислая вонь от виски и сигарет повисла в воздухе.

Он накрыл своими мокрыми губами мои губы, сунул мне в рот язык. Щетина колола мою кожу, от его отвратительного дыхания меня тошнило, но я все выдержала, и он вскоре выпрямился.

– Вот и все, – пробормотал он и закрыл дверь.

Я долго выжидала с тревожно бьющимся сердцем, потом заглянула под кровать.

– Плохой дядька ушел? – спросила Кози. – Он обидел тебя? – Я потрогала ее лоб и ахнула. Он стал еще горячее. Рейнхард был в квартире, и я не могла оставить ее на кровати. Поэтому я тоже легла под кровать рядом с дочкой, обняла ее дрожащее тело и накрыла нас одеялом. Если Рейнхард вернется, я вскочу на ноги, как только услышу его шаги, и выманю его из комнаты. Если повезет, он ничего не заметит.

Кози уплыла в беспокойный сон, а я лежала и молча молилась – о нашей безопасности, о папе, о победе союзников. И моя молитва была вскоре услышана – ну, частично, – когда я разобрала в коридоре женский смех. Хотя мне было ужасно жалко женщину, делившую ложе с Рейнхардом, я обрадовалась, что он оставил меня в покое. Вскоре он захрапел – я уже знала все наизусть, – а потом он уедет. По важному делу. Если повезет, нас выручат отсюда еще до его возвращения.

Я кое-как уговорила дочку попить воды, и после этого она громко закашляла.

– Тише, – прошептала я. – Не шуми. Нас услышат.

Я смогла уговорить ее, но через несколько минут кашель возобновился, хриплый и крупозный. Она дышала трудно, учащенно. Я прижимала ее к себе, гладила по головке, и она наконец уснула. Тогда я снова услышала шаги в коридоре. И на этот раз в дверь постучали.

– Да? – отозвалась я, выбралась из-под кровати и открыла дверь.

Я выглянула в коридор, но ни Рейнхарда, ни его спутницы не было слышно. И тут я заметила возле моих ног какой-то предмет. Я наклонилась и обнаружила на полу поднос. Я осторожно взяла его и закрыла за собой дверь, потом положила его на кровать и увидела стакан молока, хлеб с маслом на тарелке, два полотенца, обернутых вокруг миски со льдом, теплый чай и флакон аспирина. А возле тарелки маленькое блюдце с изюмом.

Мадам Гюэ. У меня навернулись слезы на глаза.

Я дала Кози попить чаю и уговорила проглотить аспирин, потом положила на лоб холодный компресс. Господь поможет нам. Только бы пережить эту ночь.

Глава 19

КАРОЛИНА

На следующее утро я проснулась еще до рассвета, торопливо оделась и приготовила себе на кухне кофе. Стараясь не разбудить Марго или Элиана, я взяла блокнот и на цыпочках вышла на балкон. Над городом уже занималась заря. Моя память, еще недавно запертая на замок, герметично запакованная, теперь, казалось, была освещена сквозь сотни крошечных отверстий, и в темноту проникало немного света. Вчерашние открытия все изменили, и все-таки так много теней и темных уголков в моей памяти еще ждали своей очереди.

Я запахнула кофту. Утро было красивым, но холодным. Солнце выглянуло из-за горизонта, озарило небо оранжево-розовым сиянием и залило город спокойным, розоватым теплом. Я открыла блокнот.

Я чувствовала, что на поверхности моей памяти скоро вынырнет еще одно воспоминание. Большое. Которого я ждала так долго.

Я услышала шелест пальм, звон ветряных колокольчиков… Я собралась с духом…

Алма. Мне с трудом верится, что моей малышке исполняется семь лет. Казалось, я лишь вчера обнаружила, что забеременела. Я целый час смотрела на розовую полоску. В ту весну я расписала стену в ее детской, что было естественным делом, если ты будущая мать и профессиональная художница. Пионы, розы, тюльпаны, циннии, нарциссы. Мне хотелось, чтобы она, засыпая вечером и просыпаясь утром, видела цветы. Из всех картин, которые я написала за свою жизнь, та роспись одна из моих самых любимых.

– Загадай желание! – говорю я, когда дочка готовится задуть свечи.

– Окей, мама, – говорит она, на секунду задумывается и уверенно кивает. – Загадала. – Она закрывает глаза, делает глубокий вдох и гасит разом все семь свечек.

Наконец открыты все подарки, тарелочки очищены и сложены в посудомойку, ушел последний гость. Тогда я спрашиваю Алму, хочет ли она получить еще один подарок. Заключительный.

– Да! – радостно подтверждает она.

Я веду ее вокруг дома на залитую солнцем лужайку, даю пакетики с семенами и показываю несколько пластиковых контейнеров с травами и цветами. Я уже приготовила землю и все необходимое. Написала на красивой дощечке «САД АЛМЫ», прибила к ней палочку и воткнула тут же рядом.

– Ты готова посадить твой первый садик? – Я протягиваю ей набор розовых садовых орудий и розовые резиновые перчатки.

Дочка радостно обнимает меня.

– Ой, мамочка, это мой самый любимый подарок!

Когда Алма счастлива, мне больше ничего и не надо, и я знаю, что она полюбит этот садик, будет пропадать в нем часами, полоть, рыхлить землю, восхищаться, наблюдать, как растут ее питомцы, как меняются в зависимости от сезона – совсем как делали мы с мамой так много лет назад. Я знаю, что моя мама полюбила бы Алму так же сильно, как люблю я.

И вот садик готов, мы моем руки, и Алма просит, чтобы мы пошли в бассейн.

Я устала, у меня еще миллион дел, но сегодня у нее день рождения.

– Конечно, доченька. – Я надеваю купальник, и через несколько минут мы уже в воде.

– Давай играть в русалок, – предлагает Алма, барахтаясь возле меня.

Я подыгрываю ей, восхищаюсь ее фантазией и одновременно замечаю, что длинные светлые волосы падают ей на глаза.

– Доченька, давай я принесу тебе резинку для волос.

– Нет, мамочка, русалки не завязывают волосы резинкой.

– Нет, доченька, завязывают, – усмехаюсь я.

– Русалки любят свободу, – возражает она. – Их волосы тоже любят свободу.

Что ж, разумный аргумент. Как ни странно, но почти все, что говорит Алма, кажется мне разумным.

Мы играем, плещемся, воюем с королем осьминогов. Потом я вытираюсь, гляжу на телефон и вижу, что уже поздно, а мне надо успеть в продуктовый и купить что-нибудь на ужин.

Алма огорчена.

– Мамочка, почему ты уходишь? Принц плывет к нам на корабле! – В прошлом году она смотрела «Русалочку», когда болела гриппом, и с тех пор русалки у нее на первом месте среди всех сказочных персонажей.

– Доченька, мне надо забежать за продуктами. Может, папа поплавает с тобой?

Я вздыхаю, вспомнив нашу вчерашнюю ссору. В результате Виктор спал на софе, и мы с ним толком не обсудили праздник для Алмы. Или я слишком несправедлива к нему? Нет! Если прежде, до рождения Алмы, я охотно ездила с ним повсюду, то теперь все изменилось. Мы не можем подхватиться и уехать в Мехико, просто потому что ему приспичило открыть там новый ресторан. Алма любит свою школу, да и у меня неплохо складывается моя творческая карьера. Только в этом месяце у меня было три инсталляции. Да и чем ему не нравится кафе «Флора»? Оно очень популярно уже три года, с самого открытия, и недавно о нем написали в местном журнале как о самом большом сюрпризе в Сан-Диего. Почему Виктор не может удовлетвориться этим? Я гляжу на наш красивый дом, в котором я выросла, и думаю, будем ли когда-нибудь мы с дочкой или этот дом хороши для Виктора.

Когда он выходит из гостиной в патио, я отворачиваюсь.

– Привет, – говорит он. – Ты устроила замечательный праздник.

– Спасибо, – сухо благодарю я.

Он подходит ближе и пытается взять меня за руку; я позволяю ему. Он берет меня за талию, и я таю в его объятьях, как всегда, с того первого раза, когда он обнял меня в ту ночь в Париже много лет назад.

– Прости меня за вчерашний вечер, – говорил он. – Ты права. Совершенно нелепо предлагать, чтобы мы переехали в Мехико.

Я вздыхаю.

– Ты серьезно так считаешь?

Он кивает.

– Вик, я не хочу, чтобы ты злился на меня. Я не хочу, чтобы тебе казалось, будто я сковываю твои планы. – Я гляжу в его большие черные глаза. – Я не хочу жить скучной жизнью, но, – я бросаю взгляд на Алму, весело резвящуюся в бассейне, – наше место здесь.

– Да, ты права, – подтверждает он.

– Ты знаешь все про мое нелегкое детство. Я не хочу, чтобы Алма тоже прошла через такие же страдания.

– Мы остаемся, – говорит он, еще крепче обнимая меня. – Прости.

Я киваю и заворачиваюсь в полотенце. – Мы позже поговорим об этом. Мне надо принять душ и сбегать в магазин. – Поскольку Виктор все время готовит в ресторане, я стараюсь избавить его дома от этого.

– Ты присмотришь за Алмой?

– Конечно, – говорит он.

– Папочка! – радуется наша дочка, когда он подходит к бассейну и ныряет в него возле нее.

Приняв душ, я торопливо завязываю волосы в пучок и натягиваю на себя легкое платье.

– Эй, друзья, – кричу я, взяв ключи, – вас устроит семга?

– Отлично, – отвечает Виктор.

Я ищу сумочку в гостиной, потом вспоминаю, что оставила ее в моей мастерской. Да, там она и лежит рядом с картиной, которая сохнет с утра. Сегодня я встала до рассвета, чтобы поработать над этим заказом от супругов из Новой Зеландии.

Виктор сидит в шезлонге возле бассейна, когда я снова выхожу в патио.

– Не спускай с нее глаз, милый, – шепчу я, целуя его в щеку. Мы оба дрожим над Алмой, но я иногда чрезмерно ее опекаю. Она научилась плавать еще в раннем детстве, и нам не о чем беспокоиться.

– Не волнуйся. – Он откидывается на спинку шезлонга и протягивает руку за своей книгой. – Я никуда не уйду.

– Я мигом вернусь.


Семга. Мангольд. Лимон. Немного красного картофеля. О, мороженое для Алмы. Молоко. Что-нибудь еще? Я качу перед собой тележку и объезжаю одну из школьных мам (забыла ее имя), потом тороплюсь к кассам. Очереди длинные. И что мне вздумалось идти за покупками в самые загруженные часы?