Первый раз они поцеловались после спектакля – Николай достал билеты в Театр Моссовета на «Царскую охоту», которую поставил Роман Виктюк. Ирина была потрясена: «Как вам это удалось?» Николай пожал плечами. Он вообще не слишком распространялся о себе, предчувствуя, что Ирину это только оттолкнет: он уже понял, каковы ее взгляды на жизнь. Сказал только, что его отец – министерский чиновник, а мама – врач, не уточняя, что она работает в ЦКБ[1]. Впрочем, Ирина тоже не любила говорить о себе: Николай не сразу узнал, что Ирина выросла без отца, а мать рано умерла, и воспитывала ее бабушка. Всю обратную дорогу они говорили о спектакле и Маргарите Тереховой, игравшей Елизавету.

– А «Зеркало» вы смотрели? – спросила Ирина. – И как вам?

– Честно говоря, мало что понял. Заумно очень. Но красиво. А вы, между прочим, на Терехову чем-то похожи.

– Не думаю.

– Это не внешнее сходство. Вы звучите одинаково.

– И как же?

– Как скрипки, мне кажется.

– Интересно! А вы кто?

– Я-то? – Он усмехнулся. – Барабан, не иначе. Или эти, как их… литавры!

– Нет, вы гораздо более сложный инструмент.

Никогда в жизни Николай не вел подобных разговоров и сам не понимал, откуда у него берутся такие слова. Да он вообще с девушками особенно не разговаривал, предпочитая быстрые и решительные действия. Ему мало кто отказывал: красивый парень, сильный, самоуверенный и перспективный. Что же с ним сейчас-то происходит? Николай заглушил мотор и посмотрел на Ирину с тоской: она уйдет через минуту, а когда они увидятся снова – неизвестно, и как она к нему относится – непонятно…

– Что ты вдруг так загрустил? – спросила Ирина, и у Николая вся кровь прилила к лицу: она обратилась к нему на «ты»!

– Иринушка…

– Ох, горе, – сказала она и погладила Николая по щеке. – Так ты поцелуешь меня когда-нибудь или нет?

Они чуть не час целовались, сидя в машине, и не было в этих поцелуях никакого вожделения, никакой «африканской страсти», как в «Последней жертве», – одна нежность. И невероятная близость. В день рождения Николай подарил ей огромную охапку бледно-розовых гвоздик. Ирина ахнула:

– Какая прелесть! Никогда такого оттенка не видела. Куда же я их поставлю?

– Ведро надо, – сказал Николай.

– Ну что ты! Такое чудо нельзя в ведро. А можно, я с соседями поделюсь?

Они долго пристраивали цветы по разным вазам и банкам, одаривали соседей, которые тоже удивлялись и норовили отдарить чем-нибудь вроде шоколадки, так что Николай уже не чаял остаться с Ириной наедине. Наконец последние пять цветков были помещены в бутылку из-под кефира, и Ирина обняла Николая:

– Спасибо! – А потом вздохнула, глядя на его страдальческое выражение. – Что же мне с тобой делать-то?

– Выходи за меня замуж! – бухнул он.

– Прямо замуж? – Ирина, улыбаясь, разглядывала взволнованное и покрасневшее лицо Николая. – Думаешь, это хорошая идея?

Коля опустился на колени и обнял ее ноги:

– Иринушка…

Сердце разрывалось от мучительного и сокрушительного чувства – слово «любовь» не выражало и сотой доли его эмоций, а других слов он не знал, поэтому только повторял: «Ирина, Иринушка». И она сжалилась над Николаем. Опустилась к нему на ковер и спросила, заглянув в глаза:

– Ты меня любишь?

– Да!

В этот раз в поцелуях было гораздо больше страсти. Через пару недель она разрешила ему остаться на ночь, хотя заявление в загс они еще не подали, потому что Ирина сдала паспорт на переоформление и никак не могла получить обратно. Николай страшно волновался: сердце выскакивало, и в глазах темнело. Ирина сама развязала его галстук, а потом сказала:

– Только я должна признаться – ты не первый. Я встречалась с одним человеком. Он… В общем, мы расстались. Так вышло.

– Это не важно, – ответил Николай. – Мне все равно. Главное, что ты меня сейчас любишь. И потом будешь любить. Ведь будешь, правда?

Вместо ответа Ирина его поцеловала.

– А я тоже должен рассказать, что у меня было? – Тут он несколько струсил.

– Нет, – улыбнулась Ирина. – Я не хочу знать. Ты мужчина, это другое дело.

Николай не понимал, как назвать то, что происходило с ним в постели: восторг, упоение, страсть, любовь?! Спать он не мог. Голова Ирины лежала на его плече, Николай тихонько гладил ее руку и изнемогал от невероятной, раздирающей душу нежности, с трудом удерживаясь от слез. Потом, вспоминая свое недолгое счастье, Николай думал, что это было предчувствие – а иначе почему в его любви таилось столько боли? Ирина вдруг зашевелилась, повернулась и спросила сонным голосом:

– Почему ты не спишь?

– Я люблю тебя.

– Милый! И поэтому нельзя спать?

– Ну да.

– Коленька, мальчик мой! Что ты? Все хорошо, я с тобой.

Он действительно чувствовал себя мальчиком рядом с ней. Однажды Ирина сказала, задумчиво рассматривая Николая:

– Знаешь, сначала ты показался мне совсем другим человеком.

– Каким же?

– Слишком самоуверенным, самодовольным, даже наглым. Циничным. Уж прости за правду!

Николай вздохнул:

– Ты права. Такой я и есть. Был. Ты меня изменила. Очистила, как луковицу, от всякой шелухи.

Ирина рассмеялась:

– Луковица, внутри которой оказался нежный персик. И кто мог подумать, что ты такое трепетное существо!

– Это плохо?

– Мне нравится.

Николай пребывал в таком счастливом упоении, что забыл обо всем и почти не бывал дома. Первой заволновалась Колина мама и поймала сына на бегу, когда он заехал домой за каким-то барахлом:

– Коленька, хорошо бы уже определиться с датой свадьбы. И что вообще происходит? Ты не ночуешь дома, мы волнуемся.

– Мама, мне тридцать лет. Даже тридцать один. Вполне можно не волноваться. А свадьбы никакой не будет. То есть будет, но не с вашей Аллочкой.

– Как?!

Но он уже сбежал. Через пару дней ему позвонил Георгий Александрович:

– Николай, нам надо поговорить.

– Хорошо, я зайду завтра вечером.

– Не вечером и не завтра, а прямо сейчас. Жду тебя.

Пришлось идти. Антонина Михайловна, сохраняя скорбное выражение лица, провела Николая в кабинет мужа, но тот оказался не один, вызвав подкрепление в лице полковника Потапова. «Плохо мое дело», – подумал Николай, даже не предполагая насколько.

– До меня дошли слухи, что ты отказываешься жениться на моей дочери? – с ходу взял быка за рога Георгий Александрович.

– Так и есть.

– Позволь узнать почему? – грозно спросил Георгий, наливаясь апоплексическим багрянцем.

– Я женюсь на другой женщине.

– На какой еще другой? А как же Аллочка? Ты не посмеешь, поганец, так поступить с моей дочерью. После того, что ты с ней сделал!

– Да ничего я с ней не делал!

– Ничего не делал? И ты смеешь это говорить после того, как засовывал свой грязный стручок ей в рот? Девочка все рассказала матери. Рыдала две недели!

– Не понравилось, значит? Так какого хрена она замуж рвется?

– Ах ты, мразь! – рявкнул Георгий Александрович. – Да я тебя… уничтожу! Посажу за изнасилование!

– Сажайте! – заорал Николай.

Антонина Михайловна, подслушивавшая под дверью, в панике отскочила, такая мощная волна мата обрушилась на ее бедные уши. Но тут на передний край выступил полковник:

– Георгий, успокойся. А ты замолчи, сопляк. Герой тоже нашелся. Мы по-другому поступим. Мы твою девушку посадим.

– Да за что?!

– Статью подобрать – дело нехитрое. Можно по 70-й привлечь или по 190-й.

– Вы не посмеете, – сказал Николай упавшим голосом, прекрасно понимая, что еще как посмеют.

– Пожалуй, герой осознал свое положение, – усмехнулся Петр Александрович. – У тебя, парень, два варианта. Либо ты женишься на Аллочке, либо нет. В первом случае тебя ждет блистательная карьера и всяческое благополучие. В противном… Нет, ради бога, женись на своей Ирине Званцевой. Только ее возьмут прямо в загсе. Ты тоже окажешься под подозрением: прощай партбилет, прощай карьера. И на отце твоем это отразится. А ты как думал? А то взрастил, можно сказать, змею подколодную на своей груди, поощрял связь сына с антисоветчицей!

– Ну что за бред вы несете…

Георгий Александрович тяжело дышал, сжимая в руке стопку с коньяком, а брат успокаивающе похлопывал его по плечу, кивая на Николая, который сидел, согнувшись в три погибели и схватившись за голову. В коридоре под дверью тряслась Антонина Михайловна – наступившая вдруг тишина пугала ее больше, чем громогласный мат.

– Мне надо с ней увидеться, – мрачно сказал Николай, не поднимая головы.

– Даже не пытайся. И не звони.

– Но я должен объяснить ей!

– Нет.

– Она будет думать, что я подлец.

– А это имеет какое-то значение?

Николай закрыл глаза. В самом деле, теперь ничто больше не имело значения.

– Поклянитесь, что не тронете ее.

– Я думаю, слова партийца достаточно. Ну, что? Мы можем назначить день свадьбы?

– Назначайте, что хотите, – устало сказал Николай и вышел. Антонина Михайловна шарахнулась от двери, но он ее и не заметил. На лестнице Николай постоял, подумал, а потом, вместо того чтобы подняться к себе, побежал к выходу, где его перехватили двое молодцов в штатском:

– Куда это ты собрался?

Если бы он не сопротивлялся так отчаянно, может, и обошлось бы, но Николай засветил одному из парней в глаз, другому вдарил коленом по яйцам – молодцы озверели и избили его так, что он потерял сознание. Очнувшись в луже у помойки, Николай встал на четвереньки, и его тут же вырвало. Нос был разбит, один зуб сломан. Охая, он поднялся и потащился домой. Голова сильно кружилась, и в лифте он опять отключился на пару секунд. Позвонил в дверь и рухнул под ноги перепуганной матери. Пару недель он пролежал в больнице с сотрясением мозга, сказав родителям, что его пытались ограбить. Обрабатывая рану на затылке, медсестра обрила Коле голову, а когда волосы отросли, оказалось, что они наполовину седые.