– Вот, выговорил наконец. Знаешь, я, кажется, понял, почему он мне не признался. Струсил! Он так хотел, чтобы я любил его, чтобы гордился, а тут такая история. Не понимал, что я все равно бы любил. Представляешь, ему тогда столько же лет было, сколько мне сейчас, а казался стариком: седой, морщины у глаз. Так странно, я сейчас его все время в себе вижу. Вчера вот выпивали – я взял стакан и вдруг понял, что у меня отцовские руки. Пальцы, ногти – точно как у него! Понимаешь? И вспыльчивый я, как отец. Он такие же «выходы с оркестром» устраивал. И еще… Ты только не подумай, что хвастаюсь! Всю жизнь я думал, что слабак. Или отец так меня подавлял, не знаю. Жалко, ты его не застала. Ты бы ему понравилась.

– Не уверена, что он бы мне понравился! Судя по тому, что ты рассказываешь. И на работе я наслушалась всякого.

– Да, он был своеобразной личностью. Когда ушел, я неожиданно почувствовал… освобождение! Горе было непомерное, но и ощущение свободы. Словно дверь на волю открыли. Помнишь, ты спросила: «А как же твоя собственная жизнь?» Ты права, ее и не было. Дверь открылась, а я все не выходил. Продолжал жить по-старому – по инерции. По заветам великого Старика!

– Илюш, а как ты сам хотел бы жить?

– Наверно, в том и проблема, что я не знаю. Мне нравилась моя работа… Пока работал на Старика! Но быть владельцем… Я на это не подписывался.

– Ты просто не привык.

– Ну да, за три-то года и не привык! Знаешь, Карнеги говорил: «Излишние богатства – это священное бремя, которое накладывает на своего обладателя долг распорядиться им в течение своей жизни так, чтобы эти богатства пошли на пользу обществу». И я все время думаю об этом. Это смешно?

– Нет! Почему смешно? Это благородно.

– Если я что-то эдакое затею, ты меня поддержишь?

– Конечно!

– Говорю, и самому страшно, словно сейчас Старик мне пальцем погрозит. Мне почти сорок, а я все на папу оглядываюсь…

– Горюшко ты мое!

– Знаешь, у меня даже никакого подросткового бунта не случилось. Какой отрыв от семьи, ты что! Я и так все время боялся, что меня могут выкинуть за борт. Алла Георгиевна постоянно на это намекала. Иногда такое накатывало! Приехал в Лондон учиться, заселился в кампус – у меня была студия на одного. Chancery Lane, самый центр старого Лондона, красота. Язык знаю прекрасно, никто не верит, что я русский и впервые в Англии. Я подготовился, все про Лондон знал лучше любого британца. Устроил Старику экскурсию по историческим местам. Около Тауэра какие-то немцы стали у меня дорогу спрашивать – заблудились. Как Старик гордился, что меня приняли за лондонца! Можешь представить мое состояние – полный восторг. Потом Старик уехал. Я впервые один, сам себе хозяин. А посреди ночи меня накрыло. Вскочил, заметался. Такой страх иррациональный, даже паника: а вдруг все это мне снится?! Лондон, Chancery Lane, студия! Вот это здание восемнадцатого века, что я вижу в окно! А на самом деле я… В детском доме. Вот здесь. Потом опомнился. Если бы не Старик, вся моя жизнь пошла бы по-другому. Да я и не выжил бы, скорее всего.

– Ты выжил! И я люблю тебя, – Лин с чувством поцеловала мужа.

– Да, выжил. И теперь-то я понимаю, что сильный. Особенно когда забываю, что я бедный несчастный мальчик, которого никто не любил. Тем более что это неправда: мама меня любила, отец, Долли, бабушка с дедом. Бабушка, правда, не слишком была сентиментальна, настоящий медик. Жесткая, практичная. Дед – тот помягче. Жалко, рано умер. И даже Диана меня любила! Пока мы не поженились.

– Ты знаешь, мне это так странно слушать, – сказала Лина. – Я всегда в тебе силу чувствовала. Ты словно работающий генератор. От тебя такие вибрации исходят, что волосы электризуются. И я на всех совещаниях бывала, наблюдала тебя в действии. Ты мгновенно принимаешь единственно верные решения, никогда не колеблешься, всегда уверен. И когда ты меня в чем-нибудь слушаешься, это так впечатляет! Мурашки по коже. Ощущение, что я льва приручила. Или тигра… Ну, что ты смеешься?

– Я не смеюсь. Я радуюсь! Какое счастье, что мы нашли друг друга.

– И я понимаю, что ты мне поддаешься. Это игра такая – в подкаблучника. Потому что ты поддаешься не из-за того, что слаб, наоборот! От избытка силы. Я неправильно выразилась, что приручила тебя, как тигра. Долли когда-то сказала, что мы с тобой звери одной породы. Волки. Так и есть. Волк всегда уступает волчице, именно потому, что он сильней. А она за него горло перегрызет…

Они сидели рядышком в пустой комнате и смотрели друг на друга с нежностью. Лина погладила мужа по щеке, а он поцеловал ее руку. Это было одно из редких мгновений необыкновенной душевной близости, когда и слов не нужно, потому что сам воздух пропитан любовью. Илья, не выдержав, несколько раз быстро поцеловал Лину, она рассмеялась:

– Ты похож на ребенка, который дорвался до сладкого!

– Я дорвался до любви. Кстати, ты не знаешь, почему твоя мама прониклась ко мне такими нежными чувствами? Так вокруг меня и порхает: «Илюша, Илюша!» Признайся, ты ей рассказала мою трагическую биографию?

– Немножко рассказала. Ты сердишься?

– Нет, конечно.

– Илюш, а свою маму ты совсем не помнишь? – осторожно спросила Лина.

– Когда пытаюсь вспомнить, представляется какое-то теплое сияние, и все. Одно только…

– Что?

– Ты будешь смеяться.

– Никогда.

– Она меня знаешь как называла? Шанежка!

– Как это мило! И нежно.

– А теперь ты моя Шанежка.

– А ты тогда кто?

– Я-то? В лучшем случае – пирожок с синявками.

– Пойдем уже, синявка! А то директор, небось, весь извелся: дашь ты ему денег, не дашь?

– Дам, конечно. Но я хочу все изучить получше, чтобы потом правильно помогать. А то уйдет как в песок, и детям ничего не достанется.

Подойдя к машине, Илья вдруг повернулся к Кузнецову и протянул ему руку:

– Макс, хочу сейчас поблагодарить тебя за эту поездку, а то потом отвлекусь и забуду. Спасибо!

– Всегда пожалуйста, – растерянно ответил Макс, пожимая руку боссу: он совсем забыл, как они вчера пили на брудершафт. Усевшись за руль, он подождал, потом выглянул наружу: Илья с Линой стояли, обнявшись, Званцев что-то говорил жене, а она улыбалась, потом с чувством поцеловала его в губы. Макс невольно вздохнул и подумал про свою Лию, которая ждет не дождется его возвращения. Он усмехнулся, вспомнив безумное начало их романа, когда даже кровать не выдержала напора страсти, так что пришлось покупать новую, а Лия заметила приобретение только на третий день…

На обратной дороге Илья погрузился в рабочие проблемы, без конца названивая то в Екатеринбург, то в Москву, а Лина дремала. Высадив Званцевых у входа в отель, Макс отогнал машину на стоянку, а когда вернулся, оказалось, что Лина стоит под навесом с мобильником в руке и вид у нее крайне озабоченный.

– Что-то случилось? – спросил Макс, подойдя.

Лина рассеянно на него посмотрела, потом сказала:

– Ты когда в Москву полетишь?

– Хотел первым рейсом, а что?

– Я с тобой. Послушай, ты сможешь мне помочь в случае чего?

– А именно?

– Сама не знаю. Может, и вовсе не понадобится. Посмотрим.

Лина направилась к лифтам, а Макс проводил ее встревоженным взглядом: странно это все! В номере стоял дым коромыслом: Званцев уже что-то диктовал Насте, его первый зам висел на телефоне, кто-то из местных ждал своей очереди, и Лина тихонько пробралась в спальню. В ресторане за ужином она спросила мужа:

– Илюш, как думаешь, может, мне в Москву вернуться? Ты уже весь в делах, а мне особенно и заняться нечем. Дома-то полно забот! Все нормально, но проконтролировать не мешает. Отец сказал, что прораб звонил – какие-то проблемы с водоотводом. Надо бы съездить. И у Павлика в школе опять что-то не так.

– Да я сам хотел тебе предложить, только не знал, как ты отнесешься. Действительно, что ты будешь тут без толку маяться.

– Хорошо, тогда я с Максом и полечу. Ты не против?

– Прекрасно. Только… С кем я на прием-то пойду? В Челябинске?

– С Настей.

– Кошмар.

– Да ладно тебе! Зато какую пищу для сплетен мы дадим, представляешь? – И Лина с характерными журналистскими интонациями произнесла: – Супруга миллионера Званцева, внезапно вернувшаяся в Москву из совместной с мужем поездки по Северному Уралу, была замечена в компании сотрудника службы безопасности, в то время как сам Званцев явился на устроенный мэром Челябинска прием в компании новой секретарши!

– Лина, прекрати. Это не смешно. После развода я подобного дерьма вволю нахлебался.

– Ой, прости, не подумала! Я не хочу, чтобы ты без меня тосковал, вот и пыталась развеселить, дура.

– Я оценил. Но скучать все равно буду.

– Я тоже! Но недолго же, правда? Всего-то неделя!

Глава 3. Тайны прошлого

Четыре дня спустя взволнованный Илья быстро шел по коридору больницы, а «свита» еле за ним поспевала. Свита состояла из медсестры, пытавшейся заставить Илью надеть белый халат; примкнувшего по дороге лечащего врача, что-то раздраженно говорящего; а также двух охранников – местного и пришедшего со Званцевым, которые злобно косились друг на друга. Замыкала шествие Настя, всем своим обликом напоминавшая вампиршу: черные волосы и одежда, бледное лицо, кроваво-красная помада и такой же маникюр, зловещее выражение. На нее оглядывались попадавшиеся по дороге больные и медсестры. Перед дверью палаты Илья резко остановился, нацепил белый халат, который совала ему медсестра, и вошел. Лина с унылым видом сидела на кровати: одна рука на перевязи, на опухшем лице здоровенный синяк, волосы спутаны. Увидев Илью, она вскочила.

– Что ж ты вытворяешь-то, а? – спросил Илья дрожащим голосом и осторожно обнял жену, которая так в него и вцепилась.

Они целую вечность простояли, обнявшись, потом Илья взял Лину за подбородок и стал рассматривать ее жалобно скривившуюся физиономию.

– Ты вообще цела?