— Прости, Дами. И спасибо за понимание…

— Всегда пожалуйста, обращайся, если надо будет.

Я дружески пихнула его локтем в бок и вырвалась из ласковых рук. Потом направилась в ванную, чтобы провести привычные процедуры перед сном. Когда я вернулась в спальню, Дамиано поджидал меня, забравшись под одеяло и листая ленту в соцсети.

— Кстати, кто такой Кристиан? — вдруг спросил Дамиано.

У меня подогнулись колени. Хотя в тоне и в выражении лица моего мужа не сквозило никакой враждебности, никакой ревности, я не на шутку испугалась.

— Однокурсник из лицея, — ответила я не своим голосом.

— Мне просто показалось знакомым его лицо. Я с ним не знаком?

С одной стороны, я с трудом подавила вздох облегчения: он спрашивал из чистого любопытства. С другой стороны, где Дамиано мог встречать Кристиана?! Хотя почему я снова так нервничаю?! Кроме отца никто и не знает, что я была влюблена в Кристиана. Нет никакой неприятной тайны, раскрытия которой стоит опасаться!

— Не знаю, Дами, — напустила я на себя самый беспечный вид. — Я училась с ним в последних классах лицея, мы были очень дружны. А потом он влюбился в мою подругу, и они уехали, мы больше не виделись. А на днях случайно встретились в университете. Так что если ты с ним и знаком, то не через меня.

Дамиано отложил телефон и призывно посмотрел на меня.

— Я знаю, для чего ты надеваешь все эти прелестные сорочки, когда могла бы выходить из ванной комнаты без них.

— И для чего? — Я игриво приподняла бровку.

— Тебе нравится, как я их снимаю.

Я рассмеялась и, нырнув под одеяло, улеглась прямо на него. Впрочем, лежала я так недолго. Вообще в постели с Дамиано я могла лежать спокойно, только если он спал. В остальных случаях мы постоянно были в движении.

Глава 20

В выходной я пригласил Пьеру посмотреть на скульптуры. Кстати, у нас были все шансы не попасться на глаза моим двойняшкам: Каролина уехала с Джорджо в Сиену, а Элио — в Милан на теннисный турнир. А Иоланда с Дамиано собирались навестить родственников, живущих неподалеку. Поэтому я со спокойной душой отправился на прогулку с Пьерой, не боясь оказаться застуканным. Хотя, конечно, эта ситуация меня напрягала и веселила одновременно.

Прятаться с девушками от кого-либо я давно отвык. Еще с тех юных лет, когда влюбился впервые и стеснялся обнаружить свои чувства перед родителями. Начинать заниматься этим в сорок четыре года было по меньшей мере странно. Но в какой-то степени даже забавно: я чувствовал себя мальчишкой.

Мы назначили встречу прямо возле Базилики ди Сант Агостино. Я жил неподалеку, а Пьера — совсем с другой стороны, поэтому базилика находилась на пересечении наших путей. Я давно избавился от национальной привычки опаздывать, работа помогла. Таким образом, я пришел на Piazza San Giovenale минут на десять раньше. Ласковое солнышко согревало крошечную площадь, рисуя на кирпичной кладке старинного готического фасада теплые узоры. Я, присев на деревянную лавку возле церкви, моментально разомлел.

— Чао, Амато! — Пьера коснулась моего плеча.

Я открыл глаза и увидел ее очаровательную улыбку. Она тут же наполнила меня непередаваемым ощущением: я казался себе воздушным шариком, радостно парящим в воздухе. Мне было так хорошо, что даже идти никуда не хотелось. Я готов был просто посидеть с Пьерой на залитой солнцем скамейке и послушать перекличку неугомонных птиц, что скакали туда-сюда. Кроме них на площади больше не было ни души.

— Дремлешь? — задорно спросила Пьера. — Я тебя разбудила?

Глаза ее смеялись, она подшучивала надо мной, и мне очень нравилось ее сегодняшнее настроение.

Я протянул руку. Пьера замешкалась на мгновение, а потом робко вложила свои прохладные пальцы в мою ладонь. Я слегка потянул Пьеру на себя, приглашая сесть рядом. Она приземлилась слева и откинулась на спинку. Пальцы ее остались в моей ладони.

— Я обожаю утренние часы, когда не надо спешить на работу, — признался я. — У нас есть небольшой садик. В солнечную погоду я выхожу с чашечкой кофе и сажусь на лавку. Солнце поднимается над оливковым садом наших соседей, расписывая золотым серебристые листочки. Получается очень красиво. Если бы я умел рисовать, как Иоле, непременно достал бы мольберт.

— Иоле — это старшая дочь?

Я кивнул.

— Но она дрыхнет, как сурок, и вряд ли хоть раз видела, как прекрасен наш сад, закутанный в легкое, почти прозрачное туманное покрывало. А я еще очень люблю наблюдать, как пляшет кофейный дымок в косых солнечных лучах. Он так извивается, будто пытается согреться в своем танце, не отдавать тепло бодрящему воздуху.

— Мамма мия, как живописно ты рассказываешь! — воскликнула Пьера. — Мне захотелось достать мольберт.

— Ты умеешь рисовать?

— Немного. Я никогда не училась в школе искусств, поэтому мои умения — результат самообучения. В свое время я очень увлеклась акварельными пейзажами, купила себе книги по теме и рисовала.

Я улыбнулся и представил Пьеру в нашем садике вместе с Иоландой: как они сидят бок о бок и пишут картины. Довольно занимательная иллюзия возникла в моем воображении.

— Вы ко мне, молодые люди? — Надтреснутый голос вырвал меня из грез. Мимо проходила синьора лет шестидесяти, одетая по-деловому. Я сначала даже не понял, о чем она, собственно, спрашивает. — Если вы в Музей Скульптур, то я сейчас открою. Билеты у вас есть?

Ах да! Музей Скульптур, я и забыл.

— Разве билеты нельзя купить у вас? — уточнил я.

— Я имею в виду «Biglietto Unico», который вы должны были купить еще в Дуомо и по нему посетить несколько объектов…

— Синьора, мы тут живем, потому посещаем один объект раз в месяц, в лучшем случае, — смеясь, объяснил я.

— Ах, орвиетанцы! — воодушевленно воскликнула смотрительница Музея. — А я-то думала, обычные туристы.

— Разве орвиетанцы не являются обычными туристами?

— Не думаю, синьор. Жители маленьких городков совсем не похожи на тех, кто приехал из мегаполиса.

Она уже растворила массивную дверь, приглашая нас входить внутрь.

— И как вы их отличаете?

— Отсутствие толпы и длинной очереди сразу порождает в них опасения, что они ошиблись адресом или переоценили объект. Стоят и озираются по сторонам с потерянным видом. На лице так и написано: «Я сюда попал?! И стоит ли это место вообще того, что я сюда попал?!» И лишь жители маленького города понимают, что он таит в себе не менее дорогие жемчужины, чем Рим или там Флоренция…

Я сдержанно улыбнулся. Она так ревностно любила наш маленький Орвието и с легким презрением относилась к большим городам, так ярко описала жителя мегаполиса в неприкрытой насмешливой манере, что я готов был расхохотаться, но опасался обидеть своим смехом ценительницу настоящей Италии. Ведь она права: в маленьких городах столько сокровищ и столько аутентичного духа нашей страны! Последнее в крупных городах сложно отыскать, а наш Орвието пропитан им насквозь.

Подмигнув Пьере, которая тоже прятала улыбку, я оплатил билет, и мы прошли в просторное помещение. Сама церковь построена еще в 1264 году монахами-августинцами на развалинах древней базилики, от которой остались лишь несколько фресок. Ее готический фасад ничем особо не примечателен, а вот внутри церковь декорирована в стиле барокко: мраморными колоннами в нефах, витиеватой розой, которая пропускает внутрь солнечный свет, позолоченным алтарем.

Но в этой церкви не убранство как таковое приковывает к себе внимание, а скульптуры, стоящие по всему центральному нефу. Эти статуи Апостолов и Святых, выполненные в период с конца XVI века до начала XVIII века, которые вместе со скульптурной композицией «Annunciazione», созданной Франческо Моки в 1603–1608 годах, стали неповторимым украшением базилики.

Мы с Пьерой стояли под белоснежными сводами церкви вдвоем. Час был ранний, да и доходят на задворки Орвието только ценители. Благоговейная тишина окутала нас. Слышалось лишь наше дыхание да гулкое эхо наших робких шагов, когда мы переходили от одной скульптуры к другой.

Первые пару минут мы молчали, но потом я с удовольствием отметил, что Пьера не смогла удержаться, чтобы не поделиться со мной впечатлениями.

— Не понимаю, как из камня вырезают такие складки, что они кажутся воздушными, даже прозрачными… — прошептала она возбужденно. — Ты только посмотри! Эта накидка, а точнее просто ткань, обернутая вокруг тела, падает самыми натуральными легкими складками! Но ведь это мрамор! Даже хочется прикоснуться, чтобы убедиться в этом!

— При этом материи выполнены по-разному. Смотри на эту фигуру: нижняя ткань выглядит тонкой. Хлопковой или, может, ситцевой, очень мнущейся. А верхняя — тяжелая, плотная, у нее даже складки округлые, а не такие угловатые, как у нижней, — рассуждал я, а Пьера увлеченно рассматривала драпировки, будто следя взглядом за моими словами. — Гляди, какой шнурок и кисточка, — показал я на тонко выполненную веревку, которой было подпоясано одеяние.

— Это невероятно! Я сфотографирую, можно? — Пьера взглянула на меня так, будто я являлся смотрителем Музея.

— Я не видел при входе никаких запретов, — пожал я плечами. — Фотографируй, тем более у тебя лишь телефон, а не профессиональная зеркалка.

— Какая разница?

— Фото с телефона не имеют ценности профессиональных фотографий, ты не можешь их продавать. Точнее у тебя их никто не купит, чтобы напечатать в книгах или журналах, ты не можешь на них заработать.

Она кивнула и принялась фотографировать статуи Апостолов. Когда мы остановились напротив того, у которого невероятно реалистично смотрелись курчавые волосы и борода, я обратил внимание Пьеры на руку, в которой Апостол держал раскрытую книгу:

— Посмотри, даже будто вены просвечивают сквозь кожу…