Кэтти Спини - Всего лишь папа

— Ты это отрицаешь? — спросил я, желая всей душой ошибиться в своем предположении.

— Послушай, caro, — начала Эмма ядовито, — завтра я приду в твой офис, чтобы ты подписал мое заявление об увольнении. Я не хочу работать с человеком, который потом обвинит меня без веских на то причин, что мы провалили проект по моей вине!

— Остынь и объясни мне, как все было.

Но Эмма уже отключила связь.

Я чувствовал себя разрушенным. Но и в этот раз мне казалось, что дна я еще не достиг.

Ушел?! Она сказала, Дамиано ушел от моей дочери?!

Пребывая в праведном и бессильном гневе, я направил машину к дому. Что я скажу Иоланде?! Мне определенно не стоило выливать на нее свои мрачные мысли, потому что, как бы то ни было, они оставались только предположениями. Зачем омрачать ей и без того тотальный мрак. Но я ведь должен сообщить ей, что Дамиано жив и здоров. Так она хотя бы избавится от страха за его жизнь. Она ведь места себе не находила!

Я вошел в гостиную и обнаружил Иоланду с безучастным видом сидящую на диване. Она никак не отреагировала на мой приход, и я на миг испугался. Но потом понял, что она просто спит. Я решил не будить ее. Может, она проспит так до утра, а я за ночь придумаю, как быть. Хотя до какого утра? Вернутся ведь двойняшки и наверняка ее разбудят!

Я бесшумно опустился в кресло и неподвижно застыл, погрузившись в невеселые размышления. В мозгах царил хаос, и мысли, запутавшись в клубок, постепенно уплыли из головы. Я вроде не спал, но в то же время парил где-то, не замечая, как гостиная погружается в тьму.

В чувство меня привел телефонный звонок. Он раздался в тишине будто вой сирены, и я едва не свалился с кресла. Впрочем, на Иоланду мелодия моего мобильника, похоже, произвела такой же эффект, по крайней мере, она подскочила и тоже едва не свалилась.

— Эмма?! — ответил я на вызов, вскакивая на ноги.

— Естественно я не должна была помогать тебе, но роль сыграла жалость к твоей дочери и к Дамиано. Ему плохо. И сейчас он пребывает в баре «Tre porcellini» в Перудже в компании бутылки вина и каких-то полуголых девиц.

— Эмма, послушай…

— Больше я не хочу с тобой разговаривать! — заявила она.

– Porca puttana! — Выругался я и с остервенением кинул телефон в кресло.

— Папа… Что стряслось?

На меня смотрели большие испуганные глаза моей дочери, стремительно наполняющиеся слезами.

— Иоле, успокойся! — Я вытянул вперед руку, пытаясь остановить шторм. — Дами жив и здоров.

Иоле побледнела, от облегчения, видать, и бессильно опустилась на диван. Я испугался, что она потеряет сознание.

— Где он? — прошептала она.

— Иоле, мне звонила Эмма и сообщила, где он. Но я поеду туда один, поговорю с ним. Ты останешься дома.

— Папа… Должна я…

— Иоле, положись на меня… — сказал я с нежностью. Затем бросился вон из дома.

Я обнаружил Дамиано в состоянии транса в баре, указанном Эммой. Он потягивал вино, стеклянным взором рассматривая рубиновую жидкость, а какая-то в самом деле полуголая девица сидела рядом и липла к нему. Он правда, похоже, не особо замечал ее, хотя и отвечал что-то.

— Чао, Дами! — Я остановился возле столика.

Дамиано дернулся, поднял на меня затравленный взгляд, с силой сжал бокал. Но ничего не ответил. Девица подозрительно меня рассматривала, не намереваясь удалиться.

— Синьорина, оставьте нас! — не выдержал я. У меня вообще в тот день закончилась выдержка.

— Вы кто такой?

— Тебя это меньше всего касается! Займись своими делами, а?!

– Amore, ты правда хочешь, чтобы я оставила тебя с этим… — Девица презрительно кивнула в мою сторону, обращаясь к Дамиано. Чего мне только стоило сдержаться и не ответить ей грубостью!

Дамиано снова взглянул на меня. Наверное, вид мой был слишком свирепым, и он понял, что если не согласится, я просто вышвырну девицу из-за стола.

— Да, оставь нас, — сказал он тихо. Когда она удалилась, Дамиано одарил меня тяжелым взором. — Зачем ты здесь?

— Чтобы отвезти тебя домой. Хватит пить вино и шляться по девкам. И работа ждет.

— Я не вернусь.

— Почему?

— Оставь меня в покое, Амато!

— Ты больше не любишь Иоле? — поинтересовался я, приподняв бровь.

Я все еще стоял, поэтому смотрел на Дамиано сверху вниз, как на истеричного ребенка.

— Я не вернусь именно потому, что очень ее люблю.

В одночасье улыбающийся, жизнерадостный оптимист Дамиано превратился в мрачного и депрессивного юношу. Он напоминал уязвимого и беззащитного мальчика, только с бородой и морщинками у глаз и на лбу.

— Это совершенно нелогично, — заявил я.

— Я ничто, Амато. Я разрушен. И хочу, чтобы она была счастлива.

— Без тебя? Мне кажется, это немного нереально, — сказал я мягко, садясь за столик. Уговоры, похоже, предстоят длительные.

— Найдет другого. Полноценного, — голос его сорвался.

— Не неси эту чушь! Для настоящей любви это не повод расстаться. А она тебя любит.

— Лучше не рви мне душу еще больше, Амато! Я не вернусь. — Дамиано упрямо помотал головой.

— Почему?

— Ее самая главная мечта — иметь ребенка. А я не могу, понимаешь?!

Мне казалось, он вот-вот расплачется. Я даже испугался, потому что утешать рыдающих женщин мне приходилось много раз, а вот что делать с рыдающими мужчинами — я не имел понятия.

— Дами, ребенка можно усыновить…

— Он не будет нашим!

— И что?

— Я не смогу его любить.

— Ты ни черта не понимаешь в жизни! Детей родители любят не только за то, что в их жилах течет их кровь! А потому что они растят этих детей!

— Хорошо рассуждать, когда ни разу не был в подобной ситуации, — горько заметил Дамиано.

— Ты тоже не можешь рассуждать об этом: ты не имел детей, — парировал я. — А я их имею и знаю, что люблю не за кровь, а за то, что они есть, какие они есть, потому что растил их! И я знаю случаи, даже у меня имеется такой друг, который растит с женой двоих детей, и один из них — усыновленный. Они любят их абсолютно одинаково.

Это было святой правдой! И я действительно верил в то, что говорил. Любовь к детям, которых растишь с пеленок, безусловна. Но Дамиано мои слова не убедили.

— Как думаешь, возможно любить ребенка от человека, которого презираешь, но на которого этот ребенок очень похож? Ты бы смог? — спросил я пылко. Дамиано молчал, даже не посмотрев на меня. — Если хочешь знать, то Иоле внешне — копия своей матери. Мягко скажем, мне она противна. Ее мать, не Иоле.

Дамиано поднял голову и с любопытством посмотрел на меня. Наконец-то в его взоре зажегся интерес к жизни!

Я продолжил свою психологическую атаку:

— Но я люблю Иоле, потому что растил ее с первых минут, видел ее первую улыбку, первые шаги, слышал ее первые слова, стирал первые слезы с ее щек. И мне безразлично, что она похожа на мать, а на меня — ни капли. И даже если бы мне сказали, что она не моя дочь, я бы не прекратил ее любить.

— Хватит, Амато, все это бесполезно!

— Ты упрям как хороший мул! Я начинаю думать, что тебе просто твоя мужская гордость претит вернуться, — сказал я. Это было жестоко, но я хотел его разозлить, чтобы он выплеснул негатив, и мысли его просветители.

В глазах Дамиано отразилась буря.

— Да, я чувствую себя ничтожеством, ты прав, — произнес он бесцветным голосом.

— Ничтожество — это человек, совершающий низости и подлость. Не путай понятия. Хорошо, я понимаю: тебе сложно принять твой диагноз, который, кстати, не окончательный приговор. Я все понимаю. Но рушить из-за этого свою жизнь — в высшей степени глупо, особенно учитывая, что проблему можно решить! Медики сказали, что ты должен пройти курс лечения, длительный, и, возможно, он даст результат.

— На это могут уйти годы, Амато! А результата может и не быть!

— Вот и я говорю, что пока вы можете подстраховаться и усыновить малыша. Не надо вбивать себе в голову, что ты не способен его принять!

— Как ты себе это представляешь?! Это всегда будет висеть над нами! Над ним! Все будут знать, что я бесплоден, а ребенок не наш! — выплюнул Дамиано мне в лицо.

— Ты что, уже всей Умбрии рассказал? — удивился я. Вроде не женщина…

— Никому я ничего не рассказывал! Но это невозможно скрыть!

— Нда? Честно признаться, еще пару дней назад никто не догадывался об этом, даже ты сам. Как же остальные догадаются?

— А как мы объясним, почему усыновляем ребенка, а не делаем своего? — спросил он с болезненным сарказмом. — Все вокруг будут говорить, что Иоле замужем за импотентом!

— Мадонна, ты как дитя неразумное! — Я взмахнул руками. — И к тому же, опять путаешь понятия. Бесплодный не есть импотент! И никому ни о чем не стоит рассказывать! Ты продолжишь ходить на работу, а Иоле месяца четыре-пять поживет взаперти. Скажем всем, что беременность тяжелая, что Иоле лежит на сохранении. Велика проблема! А потом вы опять появитесь на людях с чудесным малышом, и никому ничего в голову не придет!

Дамиано замер, застыл, затаил дыхание.

— Но… ведь родственники все равно будут знать… — пробормотал он.

— Какие?

— Ты, двойняшки, прочие…

— Пожалуй, от двойняшек сложно скрыть. Хотя вы можете переселиться куда-нибудь на время, если это так для тебя важно. Что касается меня, Дами… — Я устало вздохнул. — Я забуду об этом уже через пару дней, — улыбнулся я. — У меня память отвратительная.

Дамиано молчал бесконечно долго. Потом, по-прежнему как мул, упрямо покачал головой.

— Нет, не могу. Я хочу позволить Иоле быть счастливой…

— Ты вообще нормальный?! — не удержался я.