У меня в горле встает ком.

— Спасибо, Пол.

Чувство вины съедает меня изнутри.

Я ничего не достоин.

***

— На ее первый котильон она появилась в грязных колготках и с грязью в локонах. Все остальные девушки смотрели на нее, как на пришельца из космоса, — шутит Лиза, когда мы ужинаем жареным лососем.

— Ну, кто это сказал мне, что котильон был в субботу, когда это было на самом деле в пятницу? — возражает Магнолия, показывая язык к матери. — В ту ночь она появилась в моей комнате, вся взволнованная с розовым платьем в руке, и слова, которые вырывались из нее изо всех сил, я едва могла понять. Думаю, папа пошел и купил тебе компактный органайзер или что-то нелепое на следующий день, чтобы попытаться организовать тебя. Ты всегда путала встречи.

— Все еще, — бормочет Пол сквозь смех.

— О, успокойтесь вы оба. Я ведь разобралась, в конце концов. И ты пришла на котильон во время, не так ли?

— С грязными волосами! — смеется Магнолия.

Лиза машет рукой, словно отмахиваясь от ее комментариев, когда все успокаиваются.

— Пол, лосось был фантастическим, — комментирую я, положив салфетку рядом с пустой тарелкой.

— Я обязательно дам тебе рецепт перед уходом, — обещает он, откинувшись в своем кресле.

Он расслабленно кладет руку на плечо Лизы, играя с локонами, которые выбиваются из ее прически.

— Спасибо, но в этом нет необходимости. Я ненавижу об этом вспоминать. Мне сказали, что мои навыки приготовления ужасны, — говорю я, вспоминая смех Эверли, когда она пыталась научить меня готовить.

— Тогда у вас есть с моей дочерью, что-то общее, — говорит он.

Я пытаюсь избавиться от воспоминаний.

«Будь самим собой», — напоминаю я себе.

Магнолия просто сидит, глядя в потолок и делая вид, что не замечает повышенного к себе внимания.

— Магнолия не умеет готовить? — спрашиваю я, вспоминая тот бунт, который она устроила, когда я опоздал на ужин, и испортил ее идеально приготовленную еду.

— Насколько я помню, она даже не могла сварить макароны.

— О, папа, это неправда! — вздыхает девушка, скрещивая руки в знак протеста.

Она смотрит на меня, прежде чем отвести взгляд.

— Магнолия?

— О, чудесно! Да, я заказала еду! — признается она. — Я ничего не умею готовить.

Все смеются, включая и меня. Когда ее взгляд встречается с моим, я наклоняюсь и хлопаю ее по плечу.

— Ну, думаю, нам придется всегда брать еду на вынос.

— Я заказываю средние порции, — говорит она, подмигнув.

— Только не позволяй ей и близко подходить к плите, — смеется Лиза.

Магнолия закатывает глаза и бросает салфетку в маму. Это типичные выходки счастливой семьи, что заставляет меня стараться вспомнить о моих маме и папе. До сих пор мало чего всплывало в памяти, лишь несколько мимолетных воспоминаний, но ничего конкретного. Я провел несколько часов… дней… пытаясь найти образ того, как воспоминания возвращаются, но, похоже, не было никаких рифм или причин.

Часть меня задавалась вопросом, был ли это наш дом через определенные воспоминания об Эверли и нашей жизни вместе, ведь это объясняло, почему я покинул этот дом. Но часто я просто верил, что это был шанс, и в итоге все вернется на круги своя.

В доме Йорка нет прислуги. Лиза и Пол сами все готовят и приводят в порядок. Для кого-то это кажется удивительным для такой семьи, у которых есть средства для этого, где дворецкий и горничная есть в обязательном списке персонала.

Простые миллиардеры. Какое понятие. Это то, о чем я думаю по пути на кухню, когда помогаю Лизе с посудой и остатками. Магнолия исчезает в игровой комнате, чтобы найти колоду карт. Поскольку я никогда не слышал о джинн рами, или, по крайней мере, не помнил, она была полна решимости научить меня.

Успокаивающая тишина стоит вокруг нас, пока мы моем посуду. Лиза ополаскивает, а я складываю в посудомоечную машину. Я делаю аккуратные ряды тарелок и мисок, задумываясь о том, не мыл ли я когда-нибудь вот так посуду с моей мамой.

Я когда-нибудь вспомню это?

— Магнолия рассказывала тебе о нашем доме около воды? — спрашивает Лиза, прервав тишину.

— Да, хотя там нет поля для гольфа, — говорю я с ухмылкой.

— Хмм, мне может понравиться ваш дом немного больше, — смеется она.

— Вы не поклонница гольфа?

— Да, верно. Гольф делает Пола счастливым, и он работал так усердно эти годы, и несомненно заслужил это. И вид не плохой.

Я киваю, соглашаясь, и начинаю складывать бокалы для вина на верхнюю стойку.

— Вы скучаете по вашему старому дому?

— Конечно, но это ведь просто дом. Воспоминания они все время здесь, — говорит она, указывая на сердце, а не на голову. — Дом — это не здание или дерево, требуемое для его постройки. Речь идет о том, кто с вами внутри. Мой дом может меняться сто раз, но я знаю, что эти двое никогда не изменятся. Они — мой дом, будь мы в хижине или во дворце. У тебя есть дом, Август? — спрашивает она, протягивая мне полотенце.

— Я не знаю, — отвечаю я.

— Ну, пришло время, тебе выяснить это.

Мои взгляд встречается с взглядом Магнолии, пока она танцует в гостиной с отцом, и я улыбаюсь, в то время как часть меня умирает внутри, ведь мои мысли о том, что Эверли сегодня выйдет замуж.

— Думаю, вы правы, — отвечаю я. — Думаю, вы правы.


Глава 11

Эверли


— Мы в самолете, — говорит Сара, почти подпрыгивая на сидении рядом со мной.

— Да, — отвечаю я, избегая ее бурлящего восторга.

— Мы в самолете, и отправляемся в Париж! — восклицает она так громко, что пара перед нами поворачивается и смеется над нами.

— Да.

Так как я не прыгаю вместе с ней от счастья, подруга прибегает к тому, чтобы схватить меня за руку и сильно встряхнуть.

— Эверли!

— Ой! — смеюсь я. — Ты заставила скрипеть мои зубы!

— Мы отправляемся в Париж!

— Я знаю, ты говорила мне это уже сто раз за это утро, — восклицаю я, опуская руки на ее плечи, чтобы она оставалась на месте.

Сто раз, возможно, немного преувеличивает истинное число, но это не за горами. Наш рейс отправляется из Сан-Франциско около полудня, но маленькая Мисс Оверейджер просыпается в пять утра.

В пять часов долбанного утра.

Она также решает, что ей нужна компания в этот ужасный час. Даже после того, как я объясняю, что у нас будет самый длинный полет из всех, она все еще прыгает, как лунатик, говоря о Эйфелевой башне, Горбуне из Нотр-Дам и пирожных. О, выпечка.

Эй, я тоже взволнована, но девушке нужен ее прекрасный отдых.

И я начинаю верить, что не собираюсь подмигивать ей во время всего этого трансатлантического полета. Сколько интересно стоит, чтобы перейти на одно из этих причудливых мест первого класса спереди? Те, которые полностью откидываются и обслуживаются едой из трех блюд? Я наблюдаю, как стюардесса медленно тянет занавес к закрытой зоне первого класса, и ловлю последний проблеск причудливой жизни. Настоящие тарелки, модные очки… место для ног, как праздник. Вероятно, это стоит больше, чем весь мой банковский счет в данный момент. Или когда-либо.

— Скажи мне, что ты не в восторге?

— Я не в восторге, — пытаюсь я сказать с серьезным лицом, но у меня начинает изгибаться губа в гигантскую улыбку, когда я падаю головой на подушку сидения.

— Лгунья! Это будет лучшая неделя в истории! Большое спасибо, что не вышла замуж! Я всегда хотела отправиться в медовый месяц! И даже не пришлось клясться в вечной любви, чтобы сделать это!

У меня сужаются глаза, и я посылаю подруге грязный взгляд, когда она делает кислое выражение лица.

— Ой, извините. Слишком рано? — она сжимает нос, будто воздух внезапно становится кислым, и я с недоверием качаю головой.

Подталкивая ее в плечо, и отвечаю.

— Добро пожаловать, Батхед. Но тебе лучше не жаловаться ни на одну калорию все время, пока мы там.

Сара открывает рот, чтобы поспорить, но я ловлю ее на середине вздоха.

— Ни единого слова, девочка-балерина.

— Хорошо, — хмурится она. — Но никогда больше не называй меня «девочка-балерина».

— Хорошо.

Сейчас мы летим где-то над Средним Западом. Напитки и блюда уже уничтожены, и все успокаиваются. Многие накрываются своим одеялом, чтобы посмотреть фильм, в то время как другие читают, или спят. Моя спутница в самолете все еще смотрит на меня, будто я являюсь ее единственным развлечением на следующие восемь часов.

— Что? — спрашиваю я.

— Поговори со мной, — скулит Сара.

— О чем?

— О чем угодно. Да ладно тебе, мне скучно!

— Разве ты ничего не взяла с собой? Книги, журналы? Что насчет фильма? — предлагаю я, указывая на маленький экран перед ней. — Их около миллиона.

Подруга морщит лицо неприятным образом.

— Не хочу смотреть телевизор. Я хочу поговорить!

— Ладно, отлично, — смягчаюсь я, положив свой Киндл на колени, просто я уже добралась до хорошей части книги.

Ее лицо светится, и она поворачивается ко мне, прислонившись к окну самолета. Сара ударяет мои колени из-за узких сидений, как в автобусе, и ее длинных ног, но я не возражаю.

— Итак, как ты на самом деле? — спрашивает она.

— Хорошо… нормально, — отвечаю я, используя то слово, которое она и Табита ненавидят.

Подруга посылает мне раздраженный взгляд, пока я, наконец, не сдаюсь, закатывая глаза чрезмерно преувеличенным образом.

— Честно? Мне стало лучше. Бывают моменты, когда я чувствую себя хорошо — действительно хорошо. Облегчение, понимаешь? Но потом я начинаю скучать по нему. А затем начинаю жалеть обо всем. Это неправильно, Сара, так неправильно, потому что знаю в глубине души, я не любила его так, как должна была, но…