Медленно она опустила руку. Но на губах ее застыла ужасная улыбка, которую ей никак не удавалось растопить.

– Я – майор Уинвуд. – Британский офицер озабоченно глядел на нее сквозь дверной проем. – С вами все в порядке, мадам?

– Р-разумеется, майор, – проговорила она, раскрывая пошире дверь в гостиную – Не хотите ли войти? Сегодня такая страшная жара, градусов тридцать пять. Думаю, вам не помешает выпить чего-нибудь прохладительного?

– Миссис Бен-Яков, присядьте, пожалуйста. – У него было хриплая одышка курильщика.

– Со мной все в порядке, быстро и нарочито жизнерадостно проговорила Тамара – Прошу вас, чувствуйте себя как дома. – Она показала на кресло и принялась расхаживать по комнате, нервно заламывая руки. – Извините меня за беспорядок. По правде говоря, я никого не ждала. Если бы знала о вашем приходе, я бы… – Она замолчала, не в силах продолжать эти любезности.

Он продолжал стоять, широко расставив ноги.

– Пожалуйста, миссис Бен-Яков, поймите, мне очень тяжело сообщать вам это известие. В прошлую субботу вам муж принимал участие в выполнении задания по ночной бомбардировке территории Германии… – Его голос замер.

Она резко повернулась, лицо ее было мертвенно-белым.

– П-продолжайте.

Избегая смотреть ей в глаза, он проговорил:

– С прискорбием вынужден сообщить вам, что его самолет был сбит где-то над Руром.

Тамара закрыла глаза, и ей показалось, что мир падает в пропасть. Лишь спустя несколько нескончаемо долгих минут она обрела дар речи.

– П-пожалуйста… как это произошло?

– По свидетельствам очевидцев, нам известно только то, что его самолет был сбит.

Она попыталась проанализировать услышанное и найти ту спасительную соломинку, за которую можно ухватиться.

– Полагаю, экипаж должен был парашютировать.

– Самолет взорвался в воздухе. Боюсь, времени на эвакуацию у экипажа не было. Останки… не найдены. Мне очень жаль.

Неожиданно земля стала уходить у нее из-под ног. Тамара покачнулась, зашаталась и стала оседать. Он двинулся вперед, чтобы подхватить ее, но она усилием воли заставила себя удержаться на ногах и, закрыв глаза, ухватилась за стол.

Майор сказал, что Дэни умер. Что он навсегда потерян для нее.

Взрыв в воздухе.

Останков нет.

– Миссис Бен-Яков…

Она сделала глубокий вдох, и ее лицо заблестело, как полированная сталь.

– Со мной все в порядке, майор. На мгновение я… я почувствовала небольшую слабость. Вы должны извинить меня. – Она взмахнула рукой. – Сейчас со мной правда все в порядке. Не хотите ли пригласить вашего шофера зайти и выпить чего-нибудь холодного?

– Боюсь, нам пора. Я попрошу кого-нибудь из соседей посидеть с вами.

Тамара покачала головой.

– Вы очень добры, майор Уинвуд, но это, в самом деле, лишнее. У меня еще столько дел. Я так давно не посылала мужу посылок. Несколько самых обычных вещей, вы понимаете, просто кусочек дома.

– Миссис Бен-Яков, я понимаю, какой это удар для вас…

– Удар! – Она сверкнула глазами.

– Его нет в живых, – мягко произнес он. – Вам надо смириться с этим. Ваш муж погиб.

– Но вы ошибаетесь, майор. Понимаете, он вовсе не умер. Он жив.

Уинвуд молча смотрел на нее. Лицо Тамары заблестело еще сильнее. Он почти явственно представлял себе, как от него отражается свет.

Его «лендровер» еще не тронулся с места, а Тамара уже сидела за своим небольшим письменным столом и писала Дэни письмо. Она хмурилась. «Что означает вся эта чепуха относительно того, что Дэни мертв. Дэни не умер. Он жив. Я сердцем чувствую это».

«Дэни, любовь моя, жизнь моя…» – писала она.

Тамара ни словом не обмолвилась о визите майора. Она отчаянно цеплялась за свою веру в то, что Дэни жив, что он получит ее письмо или, по крайней мере, узнает о том, что оно было написано. И когда три недели спустя пришло письмо, написанное до того, как его сбили, она восприняла это как свидетельство своей правоты. Где-то там, далеко, он был жив.

В душе она твердо верила в это, упорно ожидая его возвращения. Мысль о том, чтобы сдаться и признать поражение, ни разу не пришла ей в голову.


Война продолжалась, союзники по-прежнему продвигались вперед.

После нанесения трех зимних контрударов Россия начала теснить войска гитлеровской коалиции с территории всех стран Восточной Европы и Балкан; британские и американские войска освободили Северную Африку, Италию и Норвегию.

На Тихом океане в битве при Мидуэй было остановлено продвижение японских войск и началось их отступление, а успешная стратегия островной войны достигла кульминации в решающих, хотя и доставшихся дорогой ценой победах при Гуадалканале, Лейте и Окинаве. В результате массированных бомбардировок японской территории оборона Японии Начала ослабевать.

Стало ясно, что победа союзников не за горами.

На смену 1944 году пришел 1945-й.

Наконец 7 мая 1945 года Германия капитулировала, и война в Европе закончилась. На Тихом океане достижение мира потребовало больше времени, но три месяца спустя, после того как 14 августа США сбросили на нее две атомные бомбы, Япония признала свое поражение.

После подведения окончательных итогов выяснилось, что людские потери за годы войны составили совершенно ошеломляющую цифру – 45 миллионов человек, более одной седьмой части которых составляли евреи, погибшие в нацистских концентрационных лагерях.

Постепенно возвращались домой палестинские евреи, сражавшиеся в рядах британской армии. Одни вернулись с ранениями, другие невредимые, но все, кто прошел через войну, несли на себе ее отпечаток.

Тамара все ждала и ждала, но Дэни не возвращался.


В течение многих мучительных дней, недель, месяцев, а потом и лет Тамара упорно отказывалась поверить в смерть Дэни. Что-то внутри нее – возможно, какая-то смутная интуиция, какое-то внутреннее убеждение или непоколебимая вера женщины в то, что ее супруг каким-то чудесным образом обязательно остался жив, – просто отказывалось признать его гибель. Она прекрасно сознавала, что окружающие считают ее просто неспособной посмотреть правде в глаза или думают, что от переживаний у нее слегка помутился рассудок. Друзья и соседи давным-давно отказались от идеи образумить ее. Тамара и сама не могла объяснить, чем вызвана ее уверенность, но это чувство не оставляло ее.


Наступил Первый Канун Рош Хашанах.[4] Солнце уже село, и Тамара должна была зажечь праздничные свечи.

Она торжественно оглядела близнецов, желая убедиться, что на головах у них по-прежнему надеты ермолки, и, покрыв свою голову молитвенной шалью, отправилась на кухню за толстой свечой, которую она зажгла задолго до захода солнца. Затем осторожно поднесла пламя к свечам, которые в маленьких стеклянных сосудах выстроились на столе в ряд. Один за другим их фитильки с шипением и треском вспыхивали, сначала робким мерцающим светом и только потом разгораясь ровными светящимися ореолами. Потом она отнесла толстую свечу обратно на кухню. Свеча должна была гореть в течение всего Второго Кануна, когда после захода солнца Тамара вновь зажжет от нее праздничные свечи. По религиозному обычаю высекать огонь во время праздника запрещалось, поэтому необходимо было не дать погаснуть зажженному ранее огню. На протяжении всей этой процедуры Тамара невольно думала о том, насколько далеко она продвинулась в постижении своей веры и как много ей еще предстоит узнать. Но в отличие от предыдущих Рош Хашанах ей больше не надо будет пользоваться молитвенником. Теперь она знала наизусть все молитвы, и иврит настолько вошел в ее плоть и кровь, что временами она сама удивлялась, замечая, что думает на этом языке, казавшемся ей прежде таким экзотическим.

Наклонив голову, Тамара принялась читать благодарственную молитву:

– Барух ата адонай…

Она глянула на сидящих за столом детей.

– Барух ата адонай… – послушно проговорили они, повторяя вслед за ней каждую фразу.

– Йом хазикорон…

– Йом хазикорон…

На ее лице появилась горделивая улыбка.

– Очень хорошо, – сказала Тамара, переходя на английский. Она твердо верила в разумность того, что иврит следует чередовать с английским, с тем чтобы оба языка были для них родными.

Сейчас, при мерцающем свете свечей, наедине с близнецами, с бокалом сладкого красного вина в руке, она почти физически ощущала присутствие Дэни. Она снова наклонила голову и продолжила молитву, близнецы вторили ей.

– Барух ата адонай элохейну мелех хаолам. Неожиданный стук в дверь прервал молитву. Тамара почувствовала досаду. Она не хотела никого видеть. Неужели ей не удалось ясно дать понять это? Почему именно в такие минуты всех обуревали благие намерения?

Стук повторился, на этот раз громче.

– Мама, ты не будешь открывать? – спросил Аза. Торопливо дочитав до конца молитву, Тамара поправила рукой молитвенную шаль, чтобы не дать ей соскользнуть с головы, и, подойдя к двери, распахнула ее.

– Входите, майор, – проговорила она, внешне ни чем не выказав своего удивления, но сразу узнав британского офицера. Это был тот самый человек, который принес ей известие о смерти Дэни. Он по-прежнему страдал одышкой. – Майор Уинфилд, если память меня не подводит.

– Уинвуд, мадам, – поправил ее англичанин. Открыв пошире дверь, она отошла в сторону.

– Прошу вас, заходите.

Он снял фуражку и, неуклюже держа ее перед собой шагнул в комнату. Тамара тихо притворила за ним дверь. При виде зажженных свечей он обернулся к ней.

– Надеюсь, я не помешал?

– Это всего лишь небольшой праздник, который не следует отмечать в одиночестве, – ответила она, не замечая, что молитвенная шаль соскользнула ей на плечи. – Дети, это майор Уинвуд. Майор Уинвуд, это Ари и Аза.

– Здравствуйте, – хором произнесли близнецы. Тамара взглянула на майора.

– Могу я предложить вам что-нибудь?