– Неужели. – Дэлия обнажила в улыбке зубы. – Так почему бы вам не забросать меня камнями и не покончить со всем этим?

– Не в моих привычках причинять женщинам боль.

– А что в ваших привычках? Брать их в плен?

Ее насмешки начали выводить его из себя, на какое-то мгновение он почувствовал, что вот-вот потеряет над собой контроль. И лишь огромным усилием воли ему удалось сдержаться.

– Возможно, скоро вы об этом пожалеете, – мрачно ответил он.

Наджиб судорожно втянул воздух. Плавной, полной сладострастия походкой она двинулась к нему, качая бедрами.

Он зажмурился. Не то чтобы его смущала ее нагота, его оскорбляло ее возмутительное бесстыдство. То, как она низводила свою исключительность до уровня дешевой проститутки.

Подойдя ближе, Дэлия встала перед ним, вызывающе положив руки на бедра.

– Я вас смущаю? – промурлыкала она, надув губки. – Гммм?

Его глаза широко раскрылись, внутри вспыхнуло и разгорелось пламя. Наджиб вдруг почувствовал, что больше не в силах все это выносить. Он не сводил с нее безумного взгляда. Внутри у него все сотрясалось от взрывов.

Медленно, как в замедленном кино, она провела по губам кончиком языка.

– Потаскуха! – вскричал он и замахнулся на нее. Дэлия даже не пошевельнулась, чтобы уклониться от удара. Его ладонь с треском ружейного выстрела опустилась на ее левую щеку.

Видя, как она сначала отшатнулась назад, а потом упала на колени, Наджиб торжествовал. Она заслуживает страданий. Заслуживает боли.

Стоя на коленях, Дэлия медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. В ее взгляде не было ни гнева, ни ненависти, не было даже удивления. Она смотрела на него так, как смотрит женщина, сознающая, что весь мир лежит у ее ног, и даже неуклюжая поза не могла ничего изменить.

– Знаете, что? – мягко произнесла она, и в ее голосе почему-то не было насмешки. – Мне жаль вас.

Взрывы в его голове умолкли, мир постепенно возвращался в нормальное русло, и Наджиб почувствовал, что дрожит. Долго не смел шевельнуться, затем, когда остатки безумства покинули его, наклонился и рывком поставил ее на ноги.

– Возможно, вы правы, – грустно проговорил он, не выпуская ее руки. – Может быть, я действительно достоин жалости.

Дэлия отвела взгляд в сторону, пытаясь отстраниться от него, но он крепко держал ее.

Всего несколько дюймов разделяли их лица.

– Вы имеете полное право ненавидеть меня, – сказал Наджиб. – Я могу это признать. Чего я признать не могу, так это ваших дурацких игр.

– А кто сказал, что это лишь игры? – Теперь уже Дэлия подняла на него глаза и, прежде чем он осознал, что происходит, легонько коснулась кончиками пальцев его лица. У него перехватило дыхание. Ее прикосновение опалило его огнем, он весь горел. Теперь уже Наджиб хотел отстраниться, но она крепко держала его. Ее веки были полуопущены. – Я заставляю вас нервничать?

– Нет! – свирепо прошептал он, делая нетвердый шаг назад. Когда она снова потянулась рукой к его лицу, Наджиб отшатнулся. – Не делайте этого!

Дэлия с искренним удивлением посмотрела на него.

– Вы боитесь меня, – мягко сказала она. – Чего вы боитесь? Что я могу вам сделать?

– Ничего… – Его измученный голос сорвался, он стряхнул ее руку.

– Почему вы отворачиваетесь? Вы боитесь на меня смотреть?

Но Наджиб уже повернулся кругом и большими шагами направился к выходу, его белые одежды развевались вслед за ним. Не успел он выйти из холла и закрыть за собой дверь, как его настиг ее дерзкий, дразнящий смех. Он со злостью швырнул ключ Галуку.

– Запри ее! – сурово приказал он.

Галук изумленно смотрел на него, а Ахмед быстро отвернулся в сторону, чтобы спрятать ухмылку.

– Оказывается, и к этой суке можно найти подход, – не разжимая губ, прошептал он, обращаясь к Галуку.

Наджиб расслышал его слова и круто развернулся к нему лицом.

– Заткни свой поганый рот, пока я не заткнул его дерьмом! – прошептал он. Затем, как слепой, торопливо пошел прочь.

Завернув за угол, где его никто не мог видеть, он привалился к мраморной стене и закрыл глаза. Несмотря на ее колкости и издевательства, и даже на то, что ей удалось сломить его противодействие и спровоцировать его, он чувствовал, что по-прежнему желает ее.

Наджиб устало потер глаза. Он не мог понять, что с ним происходит. Такое впечатление, что они поменялись ролями. «Кто, – спрашивал он себя, – кто из нас на самом деле в плену?»

После его ухода Дэлия вновь стала самой собой. Она без сил опустилась на ближайший стул и закрыла лицо руками, ощущая эмоциональную опустошенность. Все это было спектаклем – самым трудным из всех, что ей когда-либо проходилось играть.

Бравада, насмешки, смех – все это было чертовски трудной игрой.

А в действительности, она ни разу в жизни не чувствовала себя такой напуганной и беспомощной.


Наджиб вот уже несколько часов лежал в постели, уставившись в темный потолок ничего не видящими глазами. Сон не шел к нему. Чего только он ни пробовал: спать на спине, на боку, вытянув ноги и поджав их, и даже – отчаявшись – спать на животе.

Все было бесполезно. Несмотря на смертельную усталость, стоило ему сомкнуть веки, как перед ним тут же вставали глаза Дэлии.

Проклиная все на свете, он в конце концов включил настольную лампу, встал, плеснул в стакан немного «Наполеона» и, как был, обнаженный, со стаканом бренди в руке, принялся беспокойно расхаживать по ковру.

Он потягивал бренди и думал, садился и снова принимался ходить. Прекрасно сознавая, что его мучает, пытался занять свои мысли чем-нибудь другим, не желая признавать правду.

Все из-за нее. Как он ни старался, ему никак не удавалось изгнать Дэлию из своих мыслей. Что бы Наджиб ни делал – пробовал уснуть или ходил, – он не мог думать ни о чем другом – все остальное перестало иметь значение, и так продолжалось час за часом. Она. Она. Она. Дэлия Боралеви управляла теперь его жизнью; она как наваждение преследовала его, выйдя на первый план.

Ее старые фильмы, которые он смотрел бессчетное количество раз, для того чтобы питать свою ненависть, и в которых знал наизусть каждый кадр, сейчас оказывали на него обратный эффект. Стоило ему закрыть глаза, все повторялось снова и снова. Давно запомнившиеся кадры из ее фильмов начинали стремительно накатывать на него, проносясь мимо, подобно автомобилям, несущимся с зажженными фарами по встречной полосе. Это были видеоизображения, сменявшиеся в его мозгу; они казались более живыми и реальными, чем на экране. Одна за другой сцены в бешеной пляске проносились мимо: изгиб обнаженной руки; завеса шелковистых черных как смоль волос; блестящие, влажные зубы.

Чувство беспомощности волной прокатилось по нему и, вскрикнув от отчаяния, он швырнул стакан в противоположную стену, глядя, как тот ударился об обитую шелком стену, оставив на ней мокрое пятно, и разлетелся на мелкие осколки. Затем он резко повернулся, снова и снова ударяя по стене кулаками.

– Это несправедливо! – стонал Наджиб. – Этого не может быть! – Затем прижался к стене лбом, его поднятые вверх кулаки медленно разжались, пальцы заскребли по шелку. Он тяжело дышал, по лбу катились струйки пота.

А кадры с изображением Дэлии по-прежнему проносились мимо него. Дэлия Боралеви олицетворяла в своем лице сразу и Елену Прекрасную, и Клеопатру, и Мону Лизу.

Но она также была отродьем тех мясников, что убили Иффат, принадлежала к тем жадным ордам, которые украли Палестину у его народа. Более того: она была из племени неверных.

И что из того? – шептал внутренний голос. – Она ведь не убивала Иффат, правда? Она никогда не причиняла никому зла. Правда?

Замолчи!

Наджиб заткнул уши, чтобы не слышать этот настойчивый голос, но он продолжал нашептывать и дразнить его. Как она могла украсть Палестину? Она тогда была младенцем. А младенцы невинны.

Замолчи! Замолчи!

Она является неверной только по мусульманским меркам, – продолжал нашептывать вкрадчивый голос. – Конечно, ты ведь мусульманин, поэтому тебе легко причислять ее к неверным. Но евреи тоже верят, что Бог един. И, согласно обеим религиям, нет Бога, кроме…

Как если бы ему было мало своих переживаний, теперь к ним добавился этот дьявольский голос, подтачивающий основу основ.

Ты хочешь ее.

Ты нуждаешься в ней.

Замолчи! Замолчи! Замолчи!

Мучительные часы ползли нескончаемо медленно. Истина, когда он наконец признал ее, казалось, перекрыла доступ кислорода, как если бы из покоев вдруг выкачали весь воздух. Ты влюбился в нее, – шептал внутренний голос, – почему бы тебе не смириться с этим?

Наджиб яростно затряс головой, проклиная этот настойчивый голос, отказываясь признать правду. Нет, этого просто не может быть! Кто угодно, только не она. Разве это возможно? Это какое-то колдовство, злая шутка! Правда, однако, заключается в том – да смилуется над ним Аллах, – что он влюбился.

Наджиб громко застонал и, прижав ко лбу руку, зашатался как пьяный. Он влюбился в своего злейшего врага.

Он влюбился в нее! Из миллиардов живущих на земле женщин его угораздило влюбиться в Дэлию Боралеви – своего заклятого врага.

Сознание этого было подобно физическому удару, оно с такой силой обрушилось на него, что он отшатнулся. С минуту, как безумный, беспорядочно метался по комнате. Наконец, пошатываясь, подошел к стеклянной стене и раздернул белые шелковые занавески.

Его окна выходили на восток, открывая взору первые сероватые проблески зари, окрасившей небо. На его глазах солнце начало свою ежедневную битву с ночью. Затем так внезапно, как бывает только в пустыне, оно победно выкатилось из-за горизонта, и его лимонно-желтое зарево с такой скоростью и силой взорвало ночь на куски, что ему пришлось прикрыть рукой глаза.

С приходом солнца тревога Наджиба испарилась, и на его лице отразилось некое подобие изумления. Так же внезапно, как восход солнца, на него с быстротой молнии снизошло озарение! Его как громом поразило, освободив сознание и распахнув настежь двери. Он был ослеплен простотой своего положения.