И только когда Парвати, отчаянно рыдая, подбежала к Ганеше, Шиве стало ясно, что он отсек голову собственному сыну.

Тогда он поскорее послал королевских охотников в лес, чтобы они немедленно достали сыну другую голову взамен отрубленной. Однако тем, в спешке, удалось раздобыть лишь голову молодого слона. Ее-то Шива и приживил к туловищу своего сына Ганеши.

Бету и Алака, прижавшись друг к другу с замиранием сердца слушали слова Аниты, и перед их внутренним взором возникал могучий Шива — бог плодородия и разрушения, многорукий и вездесущий. Им было немного страшновато.

— Мама, а как он прирастил голову Ганеше? — с дрожью в голосе спросил Бету.

— Он Бог, а потому всесилен, сынок. Бог создал человека. Бог Вишну — созидатель, а Шива волен лишать человека любого из его достоинств и вознаграждать его, в зависимости от тех добрых дел, которые человек совершит на этой земле. Для Бога нет ничего невозможного. Он одарил женщину чудесной способностью рожать детей, таких, как ты, Алака, и ты, Бету. Разве это не чудо?

— Мама, а почему Шива не любил своего сына? — допытывался Бету.

— Нет, Бету, он любил его, но любовью мудрой, неземной. Но лучше послушайте, что было дальше.

— Да, Бету, пусть мама рассказывает дальше. Всегда ты хочешь докопаться до чего-то непонятного. А непонятное и есть чудо и наша надежда. Мамочка, мне очень нравится чудо. И я очень люблю непонятное! Например, почему я люблю тебя, люблю своего отца, Бету, Бахадура и Божанди?.. — Алака привстала, сложила ручонки у своего круглого подбородка и поклонилась матери, коснувшись лбом пола.

У Аниты на глазах выступили слезы. То ли под воздействием этой легенды, столь сильно пустившей корни в ее сознании, то ли от повышенного интереса детей, ей хотелось найти такие слова, которые успокоили бы и утешили эти скорбящие души.

— Мама, а где папа? — вдруг спросила Алака.

— Он поехал с господином, который хочет заказать нам выступление!

— Нам? Выступление? Это очень хорошо! — засмеялась девочка.

— Нет, это плохо, — угрюмо откликнулся Бету.

— Я думаю, он вот-вот вернется, — сказала Анита.

— Мам, а что было дальше? Что делал Ганеша? Ведь у него была голова слона. А слон — священное животное, да?

— Да, сынок. Слоны очень мудрые животные. Тот, кто сядет на слона, исполнится мудрости.

— Мама, мама! Ну расскажи, что было дальше? — не терпелось Алаке.

Но Анита замолчала, погруженная в терзавшие ее раздумья.

Серп луны, восседая на изумрудном престоле заката, посылал на землю свое сияние. Было тихо. Лишь звонко трещали цикады, да изредка раздавался пугающий крик павлина, похожий на кошачье мяуканье. Редкие машины проезжали по улице бедного поселка. Натруженные руки ремесленников разных каст и подкаст жаждали покоя и отдыха. Неподвижный воздух был напоен ароматами всевозможных цветов. Поселок медленно погружался в сон. Внезапные крики обезьян, попугаев и кем-то разбуженных грачей нарушали тишину ночи.

Бету смотрел в окно на звезды и на тонкий месяц. Алака, прижавшись к нему, ждала продолжения рассказа.

«Где же моя дочь? — этот вопрос все чаще и чаще возвращался к Аните в последние дни. От этого ей становилось плохо. — Сегодня же во всем признаюсь Берджу и спрошу, где он нашел этих ангелов, Бету и Алаку», — решила она.

— Мама! — захныкала Алака. — Почему ты молчишь? Мы с Бету хотим знать, что было дальше с Ганешей, этим слоновоголовым божеством? — серебро ее голоска мягко тонуло в тонких лучах месяца, который сиял в почти кромешной южной ночи. Созвездие Южного Креста висело невысоко над горизонтом. Чарующая ночь в сердце Азии обволакивала все живое тайной. И тайна просила слова…

Анита, околдованная этой ночью и взволнованная своими мыслями, взглянула на детей таинственным взглядом, в котором остро блеснул месяц, и спросила:

— А на чем я остановилась, мои милые?

— На том, что Шива приживил Ганеше голову слона! — хором ответили дети.

— Молодцы! Память у вас отличная. Вот что было дальше. Несколько лет спустя верховному божеству Шиве захотелось возвеличить кого-нибудь из сыновей, превратив его в бога. Но он никак не мог решить, кому же отдать предпочтение.

Бету привстал с циновки и с интересом смотрел на мать темными, горящими глазами. Сердце его учащенно билось.

Анита продолжала:

— И тогда Шива приказал им обежать вокруг всего мира. Пообещав, что тот, кто первым вернется домой, станет богом…

— Вот так задание! — изумилась девочка.

— И вот Кумар, — мягко остановила ее Анита, — его старший сын, быстро сел верхом на павлина и отправился в долгий путь. Долго ли, коротко ли ехал он, это не известно. Но как бы там ни было, он должен был часто слезать со спины павлина и бежать, а это очень трудно, как вы знаете.


— Еще бы, мама! Это очень тяжело, особенно, если под зноем, ливнем или в грозу! — дрожащим голосом подтвердил Бету.

— Но Ганеша был слишком полным и неповоротливым для подобных кругосветных марафонов, выражаясь языком древних греков… И вот, умная мышка посоветовала ему, чтобы он не обегал вокруг земного шара, а просто обошел вокруг своей матери. Совет этот оказался очень разумным и правильным: ведь для Ганеши его мать была целым миром! И в этом кроется глубочайшая мудрость, как и в задании Шивы. Мать — есть начало всему. Божья мать, Великая мать, из Тьмы родила Свет, своего сына. И Шива сделал Ганеша божеством, устраняющим препятствия и покровительствующим науке. Ибо все гениальное — просто. А посему имя Ганеша часто упоминается в начале санскритских вед и упанишад. Часто его изображают рядом с умной мышкой…

Дети несколько минут молчали.

— А что случилось с бедным Кумаром, он ведь честно поступил, да, мама? — спросила Алака. — И у него не было умной мышки, и он не был толстым! Мне его жалко!

— Когда Кумар вернулся живым и здоровым из своего кругосветного бега, он страшно разозлился, узнав, что его брат Ганеша тем временем уже стал божеством. Посмотрев, как он восседает во дворце и лакомится сладостями, Кумар не стерпел, набросился на него и обломал ему концы обоих бивней. Но Ганеша, несмотря на это, так и остался богом — покровителем слонов, священных животных.

— Мама, а откуда произошли слоны? — вдруг спросил Бету.

— А это уже другая и тоже очень интересная история! — улыбнулась Анита. — Но уже поздно, и вам пора спать, поэтому закрывайте глазки и слушайте. Из яйца солнечной птицы когда-то вылупилось на свет солнце. Брахма, «нерожденный и вечный», взял обе половинки скорлупы, которая еще пылала, в свои священные руки. Он спел семь строф священной песни, и одна половинка скорлупки превратились в слона Айравата, на котором стал ездить верхом божественный Индра…

Послышалось ровное дыхание Алаки и Бету. Анита поняла, что дети уснули. Сон их был чист и сладок, а что им виделось во сне, известно одному Вишну.


Озадаченный и ошеломленный Берджу, ссутулившись, стоял перед богатыми господами. Его чистая душа словно сгибалась под гнетущим ее блеском, богатством и довольством этих людей. Он пребывал в глубоком замешательстве.

— Бету мы часто видели, когда проезжали по вашей улице, — сказал господин, — и у моей жены сердце буквально замирало от нежности… Она ждет твоего решения, — он посмотрел на Берджу проницательным и спокойным взглядом и добавил резонно и внушительно: — Но, принимая решение, будь очень мудрым, Берджу. Мы обещаем, что твой Бету будет жить, как принц! — пообещал он, задев самые сокровенные мечты Берджу. — Что бы ни пожелал твой Бету, я все для него сделаю! — закончил господин, психологически довольно тонко оценив состояние гостя.

Перед глазами бедного комедианта заплясали пестрые картины. Все его мечты, надежды, чаяния и молитвы вдруг обрели реальность. Слушая эти слова, он видел «дворец», где мог бы жить его сын, словно принц… Наконец, его Бету получит то, о чем все время мечтает: образование, станет настоящим человеком. Какое образование, пока Берджу не давал себе отчета, но был уверен, что эти богатые люди дадут Бету самое лучшее образование! Во всяком случае, мальчик не будет, как он сам, уличным комедиантом.

— Неужели вы действительно хотите взять мальчика к себе? Может быть, вы смеетесь надо мной? — переспросил он искренне и осторожно.

Берджу был растерян, обрадован, встревожен и плохо соображал. Однако его чистая душа, на время придавленная окружающей его обстановкой, подсказала комедианту те единственно правильные слова, которые он сказал, нахмурившись:

— Не надо! Не делайте этого! У бедняков очень чувствительные сердца. А вдруг я поверю вам и буду надеяться, что произойдет чудо? — Разговор явно наполнялся сильным эмоциональным зарядом. Чувствуя это, хозяин дома уверенно сказал:

— Мы хотим усыновить твоего Бету.

Если бы Берджу однажды утром проснулся не в своей бедной хижине, а в роскошном дворце, то, наверное, удивился бы меньше, чем этим словам.

— О Боже! Я не могу в это поверить!.. Мой Бету переедет из жалкой лачуги во дворец? Мне не послышалось, господин, нет?! Вы и вправду его усыновите? — голосом ребенка, не верящего в то, что ему дают красивую игрушку, спросил он, моргая покрасневшими веками. — Какое счастье! Как мне вас благодарить? Я даже не знаю! Такое мне и во сне не могло присниться! Мой Бету вдруг поднимется из грязи до самых небес. Это моя мечта! Я представляю, какой прекрасной покажется ему земля с высоты. Там его не коснется ни голод, ни печаль! Господин, я согласен!.. Я ему не враг!.. — частил Берджу, радуясь по своей душевной простоте и искренности. Он дрожал, как осенний лист, беспомощно улыбаясь. Вид у него был довольно жалкий. Яркая картинка благополучия будущности сына лишила Берджу чувства собственного достоинства. Долгие годы страданий, сиротства, лишений и унижений, бродяжничества и отчаянной борьбы за кусок хлеба в этой жестокой жизни убили в нем осознание истинного человеческого назначения, оно рухнуло под натиском неумолимой реальности. Тем более, что дело касалось не его лично, а его сына, пусть и не родного по плоти и крови, но его воспитанника, его ростка, который он выхаживал день за днем, охраняя его от зноя и бурь…