— Не плачь, дочка! Он будет счастлив! Поверь, мне так же, как и тебе, очень тяжело. Но нам необходимо перенести это. Мы обязаны сделать это ради будущего Бету, — объяснял отец как можно понятнее маленькой сестренке Бету, его бессменной партнерше по выступлениям, его преданной и любящей подружке свое решение.

Но как убедить чистое и зоркое и оттого пророческое детское сердце?

— Но ведь Бету ни о чем не просил тебя, па! — с упреком сказала плачущая девочка. — Почему же ты прогоняешь его? За что ты так жестоко наказываешь его?..

— «Наказываю»?! — повторил Берджу и смутился. В эту минуту он ощутил всю справедливость пословицы: «Устами младенца глаголет истина».

— Нет… Я выгоняю его из моей жалкой лачуги во дворец, где живут те, кому уготована судьба принцев…

— Я не принц! — твердо сказал Бету. — Я сын простого фокусника! — и заплакал.

На мгновение воцарилась тяжелая тишина, которую прервала Божанди, издав гортанный звук.

— Мне нравится так жить! — жалобно проговорил Бету. — И другой отец мне не нужен! Если ты позволишь… я бы выбрал эту лачугу.

— Если ты не прикусишь язык, — зло сказал Берджу, — я тебя поколочу!

— Можешь убить меня, но я все равно не уйду! — закричал мальчик, ощетинившись, словно зверек.

Бахадур вскочил на ноги и открыл пасть.

Незнакомец подошел к Бету и взял его за плечо.

— Не трогайте меня! — отпрянул от него мальчик. — Без Алаки и Бахадура я отсюда никуда не пойду! Вот! Забирайте свои игрушки! — и он с ненавистью бросил коробки к ногам господина.

Подарки со звоном грохнулись о глиняный пол.

— Убирайтесь отсюда! — вне себя закричал Бету.

Гость стоял неподвижно, не зная, что предпринять.

— Бету! — в бешенстве кинулся к нему Берджу. — Что ты наделал?! — Он схватил мальчика за плечо и попытался вытолкнуть его за дверь, во двор, поближе к машине.

— Не пойду! — упирался тот.

— Не пойдешь?

— Нет!

— Так я тебя выгоню! — и Берджу резким движением толкнул Бету к двери.

— Не надо, отец! Не прогоняй меня! — взмолился мальчик.

— Убирайся! — кричал разгневанный артист.

Анита стояла у окна ни жива ни мертва и с замиранием сердца следила за происходящим.

— Отец! Пожалей меня! Я не хочу! — слезно упрашивал Бету, но Берджу, схватив его за шиворот, выволок за дверь.

— Убирайся вон из моего дома! — решился Берджу на крайность, рассчитывая таким образом заставить Бету подчиниться своей воле.

— Я не смогу без вас! Отец! — доносились со двора слова мальчугана. — Пожалуйста, не выгоняй! Я люблю вас! Я умру в чужом доме!..

— Садись в машину! — громко скомандовал отец, и к его голове горячей волной прилила кровь. Крики сына, его мольбы переворачивали душу и сердце бедного фокусника. Он знал, что Бету прав в данный момент, но считал, что он еще мал и не понимает всей жестокости жизни…

— Иди! — решительно подтолкнул он Бету к машине, и тот с беспомощным плачем упал на сидение.

Незнакомец стал успокаивать Бету. Он приподнял мальчика, усадил его поудобнее и погладил по аккуратно причесанной голове. Бету затих и попросил позволения вернуться в дом, чтобы попрощаться.

— Можно я один разок взгляну на них?

Глаза Бету и владельца этой красивой машины, его «нового отца», встретились.

Господин открыл дверцу и легким движением руки указал ему на хижину. Бету, молниеносно выскочив из машины, вбежал в дом и бросился к Алаке. Он взял ее обеими руками за головку и трижды прижался к ее щекам. Сестренка и братик нежно омывали друг друга слезами. Они прощались. Что творилось в их детских душах, какие чувства кипели в их изнемогающих от горя сердцах, можно было лишь догадываться.

Бахадур, виляя хвостом и скуля, принялся слизывать слезы с лица Бету, как бы утешая его. Вид у пса был такой, словно накануне его изрядно поколотили. Божанди, сидя у мальчика на плече, руками перебирала его волосы, окончательно испортив тщательно уложенную прическу. Алака села на циновку. Ее тельце поминутно вздрагивало от рыданий. Берджу, отвернувшись, схватился за деревянную подпорку, поддерживающую низкий потолок хижины, и закрыл глаза. Он не шевелился.

Бету подошел к матери. Она взяла его голову руками. Слезы сына горячими ручьями потекли на ее ладони. Сердце Аниты надрывалось от горя. Она вспомнила совсем недавние события, когда этот малыш, его сестренка Алака, Божанди и Бахадур спасли ей жизнь дважды. Перед ее внутренним взором возникла сцена, когда за ней гнались убийцы, посланные Авенашем, и когда она, отчаявшись, бросилась в колодец. И вот этот хрупкий мальчик, сын бедняка Берджу, с помощью своих самоотверженных, честных и чистых душой собратьев вытянул ее из него. Она вспомнила и свое отчаянное состояние, в котором она разбила голову о каменную колонну храма, находясь на грани самоубийства. А Бету и Алака нашли ее там и полуживую вернули к жизни. Они, эти маленькие, мудрые создания, вновь подарили ей этот мир… Она не выдержала, слезы непроизвольно хлынули из ее глаз, ноги ослабли, и она опустилась на пол.

Бету взял таз и, наполнив водой, подошел к отцу, чтобы исполнить обряд прощания. Он присел на корточки и со слезами на глазах принялся омывать ноги Берджу, которому казалось, что силы покидают его. Бедняге очень хотелось броситься к сыну, обнять его, прижать к своему сердцу и плакать, пока душа не выйдет из тесного тупика, в котором она оказалась…

Бету был первым подкидышем, которого он подобрал, отогрел на своей груди, вырастил, выкормил, сделал из него неплохого артиста!..

«Но ведь его ждет прекрасное будущее! Он достоин его! Сейчас все пройдет. Он уедет, и все уладится… Прощай, Бету, сын мой!» — эти горестные размышления Берджу прервал сын, который, омыв его ноги, обхватил их руками и поцеловал.

Мальчик встал с колен, поставил таз под лавку и вытер рукавом слезы. Бахадур положил передние лапы ему на плечи и так сильно прижал к стене, что он не мог сдвинуться с места. Пес скулил, не пускал Бету к ненавистной машине. Божанди, издавая пронзительные крики, обвилась вокруг правой ноги мальчика. Берджу, закрыв лицо руками, плакал, как ребенок. Ему вторила маленькая дочурка.

— Скажи, отец, ты меня прогоняешь, да? — снова спросил Бету. На его лице отразилось глубокое страдание.

В ответ ему Берджу громко зарыдал, крепко прижавшись к деревянной подпорке…

Бету вышел на улицу. За ним последовал Бахадур. Но уже взревел мотор, и «форд» медленно выкатил со двора. Бахадур бежал за машиной, пока та не набрала большую скорость и не скрылась из виду. Поток транспорта поглотил ее, забивая тонкий собачий нюх сокрушительной волной выхлопных газов. След был потерян… Пес сел на обочину дороги и, понурив голову, долго и тупо смотрел грустными глазами на железные, поблескивающие на палящем солнце «ящики на колесах».


Носильщики, поджидая клиентов, сидели на земле, играли в карты и время от времени смеялись. Их нехитрое оборудование — клеенчатые кресла да глубокие цилиндрические корзины для переноски грузов, лежали рядом. Недалеко от них небольшая группа полуобнаженных крестьян — продавцов фруктов, собравшись в кружок, шумно и с аппетитом ела кашу, захватывая ее пальцами, и круглые пресные лепешки — чапати.

— Тростник! Сахарный тростник! Свежий сок! — кричали мальчишки.

Трещали трехколесные мотоциклы с колясками — своеобразные двухместные такси. Проносились машины всевозможных марок, сверкая яркими красками. Велосипедисты, ловко лавируя в потоках машин, текли бесконечными ручьями, нагруженные чемоданами, тюками, детьми…

Авенаш наконец-то остановил такси. Водитель, включая счетчик, едва не обжег пальцы, поскольку тот был установлен снаружи, на радиаторе. Он одарил пассажира ослепительной улыбкой и спросил, куда ехать.

— Кафи-хауз, пожалуйста, на Майо-роуд, — стараясь быть вежливым, ответил ему Авенаш. Он явно нервничал. — Я спешу. Побыстрее, прошу вас! — сказал он на пенджабском наречии.

Водитель снова улыбнулся. Ему было приятно услышать родной пенджаби. И он, рванув с места, помчался на юг. Временами он выезжал на правую сторону, хотя движение было левосторонним. Он лихо обогнал три автомашины и выскочил перед мчащимся автобусом.

Авенаш в страхе схватился за ручку, укрепленную под потолком салона. Водитель такси зарабатывал на хлеб рискованно и со знанием дела, умело управляя машиной. Он был уверен, что этот господин, который очень торопится, по достоинству оценит его профессионализм.

Такси резко затормозило и у небольшого стеклянного здания с террасой, окаймленного стройными арековыми пальмами.

— Пожалуйста, господин! Вот Кафи-хауз.

— Благодарю! — сказал Авенаш и расплатился с водителем в тройном размере.

«Оценил», — подумал водитель, и на его лице ослепительно вспыхнула белая полоска зубов.

Авенаш быстро вошел в Кафи-хауз и занял свободный столик в углу зала. Он сел спиной к стене, увитой плющом, с тем чтобы хорошо видеть входную дверь. Ждать пришлось недолго. Стеклянная дверь легко повернулась на шарнирах, и в зал вошел Гафур. Он был в пестрой рубашке навыпуск. Вокруг его мясистого лица скобой чернела бородка. Кивком головы на толстой шее он дал Авенашу знать, что увидел его. Затем шумно сел рядом и почесал волосатую грудь.

— Приветствую вас, уважаемый Гафур-муян, — негромко сказал Авенаш.

— Привет, Авенаш Бабу! Рад тебя видеть.

— Ну что?

— Мои люди прочесали весь этот поселок. Никаких утопленниц в колодцах за последнее время никто не обнаруживал.

— Значит, она жива? — с тревогой спросил Авенаш.

— Как знать! Может быть. С минуту на минуту должен появиться мой агент. Он уже три дня ведет наблюдение за той улицей в этом вонючем поселке. Говорят, какая-то красивая женщина, жена бедняка, стала часто появляться по утрам на реке: стирает белье. Люди утверждают, что она из благородных, но моему агенту не удалось увидеть ее ни разу.