— Вы поступили жестоко с моими детьми! Они от рождения привыкли к тому, что у них нет матери… А вы привязали их к себе лаской, изображая материнскую любовь. Вы заставили несчастных детей поверить в нее… Если вы замужняя женщина, то должны были красить суриком пробор на голове! — с негодованием подчеркнул Берджу. — И носить брачное ожерелье! Вы заманили в ловушку меня и моих детей… — Спазмы сдавили ему горло, и Берджу умолк. Через несколько минут дыхание восстановилось и он продолжал: — Это дети, госпожа! Отнимите у них игрушку, и они заплачут. Но если отнять у них материнскую любовь, я не знаю, что с ними будет! Это не игрушки. Как их утешить? — он посмотрел на Аниту, которая неподвижно и молча стояла перед ним. Берджу откашлялся. — Если есть такое средство, я достану его. Но материнская любовь… где можно купить ее?! — подняв руки вверх и обратив к небу глаза, вопрошал Берджу, словно обращаясь к Всевышнему. — На каком базаре? Научите! — он замолк и сел на порог.

Анита все понимала. Она не возражала бедному артисту. Ведь он ничего не знает о ее судьбе и поэтому — прав.

— Вы погубили моих детей и меня, госпожа! — жестко сказал он. — Вы разрушили наш мир. Но теперь мы не хотим смотреть золотые сны… Я постараюсь сделать все, чтобы дети забыли вас! — он встал и прислонился к косяку двери.

Анита выронила сумку. Тихая слеза, «жемчужина страдания», скатилась по ее щеке. Она опустила голову, и Берджу увидел, что ее плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.

— А как быть мне?.. Как мне забыть их, а? Как мне без них жить дальше?! И без тебя я тоже не смогу! — сквозь слезы с трудом выговорила она.

— Перестаньте! — резко оборвал ее Берджу. — Не пытайтесь обмануть меня, как маленького ребенка. В мире денег я, может, не стою и рупии. Но мне хочется верить, что среди честных и добрых людей меня ценят! — искренне закончил он. В этих словах была его сущность, его мировоззрение.

— Ах, Берджу! Ты заблуждаешься! — воскликнула Анита, тронутая его мудрыми словами, словами человека, несущего на себе грехи других людей, человека правдивого, страдающего, любящего и любимого ею. — Я сейчас все расскажу тебе! Выслушай меня, пожалуйста! — попросила она его. Губы ее дрожали. — Тебе сказали, что я обманщица и замужняя женщина. Но ведь ты не знаешь, что кроется за этими словами! — со слезами сказала Анита — сирота, гонимая всеми, потерявшая родителей и все, что у нее было, жертва человеческой зависти, алчности, подлости и стяжательства.

— Берджу! Сегодня я ничего от тебя не утаю… — с большим внутренним убеждением промолвила женщина. Берджу невольно вздрогнул и посмотрел на нее. Сердце его затрепетало и потянулось навстречу этой красивой, благородной и такой несчастной дочери брахмана. По ее лицу текли горькие слезы. Берджу становилось не по себе.

— Ты узнаешь всю правду! Венаш Бабу был другом моего отца с детства и попросил моей руки для своего сына. Я родилась в богатой, обеспеченной семье. Мой отец — брахман. Моя мать умерла, когда мне было девять лет. Воспитанием моим занимался отец. У нас был великолепный дом старинной архитектуры. Его построил дед моего отца, то есть мой прадед. Отец владел манговой рощей под Пуной, землей и несколькими предприятиями. Его компаньон, воспользовавшись доверием отца, разорил его. Суд отнял у нас все. Даже дом пошел с молотка. Отец не вынес этого и умер.

Узнав о том, что я осталась без гроша в кармане, без приданого, свекровь выгнала меня. Я умоляла ее и Авенаша пощадить меня, но все было тщетно. Это не люди, у них нет сердца.

Авенаш прекрасно знал, что у меня никого больше нет, что он — моя единственная защита. Но несмотря на это, назвав меня бесприданницей, потаскухой и другими грязными словами, сбежал от меня. Я умоляла свекровь пожалеть меня, но она была неумолима. Так я оказалась на улице, без средств к существованию. Несколько раз я пыталась покончить собой… — Анита замялась, — но твои дети спасли меня дважды. Первый раз, как тебе известно, они полуживую вытащили меня из колодца, а второй раз спасли от самоубийства в храме, спасли своей любовью. Я почувствовала, что кому-то нужна, что я должна жить хотя бы ради этих сирот, которым так нужна материнская ласка и которые дали мне жизнь, веру и любовь! Они и ты, Берджу. Я не смогу жить без тебя и детей! — Она вытерла слезы концом сари и сказала горестным безысходным тоном: — Теперь суди сам, обманщица я или жертва?.. Кого из вас я обманула? Может, этих невинных детей, которых люблю, как родных? Или тебя, Берджу? — она внимательно посмотрела на него, ища ответа в его глазах. — Если ты считаешь меня виновной, то я уйду. Но знай, что для меня нет страшнее наказания, чем разлука с твоей семьей! — Анита умолкла.

Берджу охватили сложные противоречивые чувства. Он был потрясен. Он не находил слов. Подойдя к Аните, он взял ее за руки. Правую ее руку он прижал к своему сердцу и просто сказал:

— Простите, если сможете! Вы — воплощение чистоты и любви. А я… Боже мой, вот болван, как я вас только не называл, — смущенно улыбаясь и потирая затылок, говорил артист, стараясь собраться с мыслями.

— Я прошу вас, живите в нашем доме столько, сколько захотите… — он подобрал сумку и подал ей. Анита посмотрела на Берджу, и лицо ее посветлело. Она попыталась улыбнуться. А он смотрел на нее, как на божество, — с обожанием и благоговением.

Анита приблизилась к нему и совершила пронам — глубокий поклон, прикоснувшись правой рукой к его правой стопе, выражая тем самым свое глубочайшее уважение.

Берджу в свою очередь поклонился Аните, приложив руку к сердцу, а потом ко лбу. «Душа моя, сердце мое и мой ум принадлежат вам», — говорил этот жест.

— Еще раз простите! — тихо сказал артист.

Они вошли в дом.

— Вот тебе новые сандалии, Берджу! Это мой подарок. Мы вступаем на новый путь, и ты должен идти по нему в новой обуви.

Берджу, смущенно улыбаясь, стал примерять сандалии, пахнущие новой кожей и клеем. Вся семья, как по команде окружила Аниту.

— Я принесла вам подарки! — сказала она счастливым детям.

— Мама, где ты была? Мы так ждали тебя! Мы даже не спали! — нахмурившись, восклицала Алака.

— Мам, почему ты ушла? — сухо спросил Бету.

— Ну, я же вернулась! — засмеялась Анита и добавила: — Как видите, ходила за подарками.

Бету и Алака, быстро надев обновки, важно расхаживали по комнате.

Бахадур был так обрадован, что не отходил от Аниты ни на шаг, а Божанди с большим аппетитом уничтожила манго, ее любимейший фрукт, которых нет лучше, чем в штате Махараштра, поглядывая на Аниту и издавая приветственные крики.

После завтрака и чая со сладостями Бету сказал:

— Труппа бездельничала два дня. Завтра придется всем выступать.

— Ты прав, Бету, завтра надо обязательно выступить. После обеда устроим репетицию.

Берджу любовался Анитой. Тонкое светлое сари мягко облегало ее стройную, изящную фигуру нежными складками. Украшения загадочно поблескивали. Яркая тика на лбу гармонично сочеталась с красной розой в черных волосах, алым ртом и черными выразительными глазами. Он чувствовал себя счастливым…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Из пустыни Тар дул обжигающий суховей. Днем столбик термометра поднимался столь высоко, что не было никаких сил двигаться…

Венаш Бабу полулежал на диване в своем кабинете. В руках он держал газету «Хиндустан таймс». Шумел кондиционер, наполняя помещение увлажненной прохладой.

Вот уже неделю он чувствовал слабость во всем теле. По всему было видно, что старик занемог не на шутку. Он провел усталой рукой по влажному лбу. Его темные глаза тускло мерцали, окаймленные сетью мелких морщинок. Но кожа на скуластом лице еще сохраняла моложавость, была гладкой и имела приятный оттенок.

«Неужели жизнь моя кончена? — подумал он. — Все — суета сует и томление духа!» — Им овладело полнейшее уныние.

«Прекрасны лунные лучи, прекрасна зеленая лужайка в лесу, прекрасна радость общения с достойными, прекрасны сказания поэм и лицо любимой. Но когда разум постигает бренность всего прекрасного, ничто уже больше не прекрасно», — вспомнилось ему. — Если я уже не могу воздействовать на мир, а лишь он воздействует на меня, то теперь я ненужная игрушка в нем. Творец убирает с лица земли тех, кто полностью реализовал себя или же не реализовал, а, сея зло и раздражение, лишь коптил небо».

Врач, который вчера осматривал Венаша Бабу, был далек от оптимизма. Кишори забеспокоилась. Состояние мужа усугублялось тем, что сегодня он узнал об Аните всю правду от адвоката Чатури, с которым разговаривал по телефону.

Старик велел позвать к себе сына. Когда тот пришел, он тихо сказал:

— Сын мой, ты напрасно родился на свет, похитив юность матери! — его голос был полон негодования и тоски. — Твоя жена извивается в танце перед праздной толпой, словно змея перед флейтой заклинателя, чтобы заработать на хлеб, а ты в это время стремишься захватить ее богатство, узнав, что все решилось в ее пользу! Где же ты был раньше?! Ты выгнал ее с ребенком! Об этом я узнал только сегодня. И еще угрожаешь ей! Был в полиции…

— Кто тебе сообщил об этом? — спросил Авенаш.

— Мать, конечно. Вы ведь вместе выгнали ее и мою внучку… Кстати, а где внучка? Она жива?

— Не знаю… Это не мой ребенок… Если он…

— Что ты сказал?! — громко прервал его отец. Он встал и окинул сына разгневанным взглядом. — Бедный Ганга Дели, мой друг! Знал бы я наперед, что так случится, не просил бы руки его дочери для тебя, недостойного. И дурой она будет, если вернется к тебе… А сейчас, поди с глаз моих! Я устал…

Когда за сыном закрылась дверь, Венаш Бабу сел в кресло и потерял сознание. Кишори, увидев разгоряченное лицо сына, который вышел из кабинета мужа, смекнула, в чем дело, и направилась к мужу. Супруг, уронив на грудь голову и опустив руки, сидел в кресле. Ей показалось, что он мертв. Она подошла ближе и прислушалась. Было слышно, что он дышит. Кишори срочно вызвала врача, который после осмотра пациента сообщил, что ему требуется полный покой и отрешение от суеты и всех забот, иначе сердце может не выдержать.