Уже в междугороднем автобусе, на сиденье с неудобной спинкой, которая не позволяла удобно устроить голову, я, поддавшись настойчивому желанию, вдруг полезла в сумку, достала блокнот, в который ни разу за последние дни не заглянула, и с опаской его открыла. Он раскрылся сразу на той страничке, на которой я и рисовала Адама. От неожиданности я вдруг испугалась и даже закрыла глаза. Потом приоткрыла один, осторожно, будто подглядываю. Ничего не случилось, ничего и не могло случиться. Все так же неспеша ехал вперёд длинный автобус, оставляя позади километры и неуклонно везя меня к цели. Сосед по сиденью тихонько похрапывал, склонив голову, спереди автобуса доносилось монотонное пение маленького ребёнка. Я накрыла лицо Адама ладонью, пряча от самой себя, от окружающих. Но никто на него не покушался, я убрала руку.

Он был именно таким, каким я его запомнила. Отстранённый взгляд, смотрящий словно вглубь себя, точеные черты. Такой близкий, такой бесконечно далёкий. Интересно, на что я рассчитывала, собравшись в новогоднюю ночь начать новую жизнь? Идя рука об руку с совершенно незнакомым человеком, притворившись той, которой не являюсь, бросив все, что имела? Я вздохнула, закрыла блокнот и спрятала его на самое дно сумки.

От вокзала я поехала на такси. Вышла у своего подъезда и огляделась вокруг в поисках машины, в которой мог бы прятаться Ярик и ему подобные. И с огорчением констатировала факт — я не узнаю ни одной припаркованной машины, ранее я просто не обращала на них внимания. Так что, какая может принадлежать соседу, а какая наблюдателю, осталось для меня тайной. Ну и ладно, мне все равно надоело прятаться.

Мой почтовый ящик был полон. Я вытащила из него несколько конвертов, коммунальные счета, кипу рекламных листовок. Села прямо на ступени лестницы и принялась сортировать почту. Реклама в одну кучу, конверты и прочие нужности в другую.

— Привет, — надо мной стоял сосед сверху, я даже не знала, как его зовут, и с любопытством меня разглядывал. — Что делаешь?

— Жизнь новую начинаю, — чуть подумав, серьёзно ответила я.

— Новая жизнь, это круто. Будет нужен совет — обращайся. Я новую жизнь начинаю каждый понедельник и примерно так же часто бросаю курить. Меня Саша зовут.

— Ев…гения, Женя, — улыбнувшись и чуть не назвавшись Евой, ответила я.

Мое внимание привлёк неподписанный белый конверт, он даже не был заклеен. Сосед, попрощавшись, вышел из подъезда. Я заглянула внутрь конверта — лишь одна короткая записка. «Адам не приходил к тебе? Он снова пропал. Позвони мне. Эльза». И номер телефона. Я не стала даже смотреть на цифры, боясь ненароком их запомнить, и порвала записку на мелкие кусочки. Новая жизнь не приемлет оглядок в прошлое. Быстро, не давая себе времени на раздумья. Клочки бумаги развеяла прямо на лестничной площадке, надеюсь, меня не поймает уборщица. И обманывая себя, притворяясь, что нисколько не жалею порвав единственную ниточку ведущую к Адаму, потянулась за следующим конвертом. Он был солиден на вид — из нарочито грубой, желтой бумаги с тиснеными на ней буквами. Оно было из издательства, я уже получала такие, в них всегда был отказ, моя глупая детская история никого не интересовала. Поэтому вскрыла конверт без какого-либо трепета. Но новая жизнь начиналась с сюрпризов. Меня приглашали для заключения контракта — книга выйдет в печать, выйдет с моими иллюстрациями и с моей подписью. Представитель издательства обеспокоен тем, что я не отвечаю на телефонные звонки и электронные письма.

— Волнуюсь ли я? — спросила я вслух, немного испугавшись своего голоса. И тут же ответила: — Нисколько. Рада ли я? Наверно…

Я поднялась со ступеней и медленным шагом пошла к себе, в свою квартиру. Та встретила меня привычной тишиной, она не догадывалась, что мне, а следовательно, и ей предстоит начать новую жизнь. Без мужчин, без предательства, без вопросов, на которые нет ответов.

— Ну что же, начнём.

Я взяла ручку, так и лежащую в коробочке на подоконнике, и выполнила свою давешнюю мечту — открыла окно и выбросила её, широко размахнувшись. Она, сверкнув на солнце золоченым бантом, приземлилась посреди тротуара. Все, дальнейшая её судьба меня не интересует. Закрыла окно и улыбнулась.

— Вот и начали.

Одиннадцатая глава

Новая жизнь началась с хлопот. Я с упоением рисовала Бобо — маленького неуклюжего мишку, который может попасть в сотню приключений разом. На его пути встречались самые невероятные создания, перед ним лежали все пути. У него были настоящие друзья и почти настоящие враги. Почти, потому что Бобо и его друзья, а также добро, которое было на их стороне, всегда побеждали. Жизнь Бобо была незамысловатой, но куда полнее и насыщеннее, чем моя. А теперь, с проработанными яркими иллюстрациями, Бобо могли увидеть сотни детей. Я водила кистью и получала от процесса удовлетворение. Это было правильно, пожалуй единственное правильное, что было в моей жизни.

В Москву я поехала на поезде. Именно там меня ждали. Поезд мягко укачивал, нашептывал глупости на самое ушко, убаюкивал. Я ехала с бабой Надей и двумя молодыми мужчинами, которые тяготясь обществом старушки, её хлопотами, большую часть времени проводили в ресторане, либо в соседнем купе, где были три молодые девицы.

— Молодо-зелено, — вздыхала старушка, к которой я за вечер уже успела привыкнуть, когда Володя, один из парней, заглянул в наше купе, и снова ушёл с бутылкой, прихваченной из своей сумки. — Ты представляешь, а я ведь до сих пор себя старухой не считаю.

Баб Надя игриво хихикнула, а затем протяжно, горько вздохнула подперев щеку ладонью.

— Только вот была молодая. С Верой, сестрой моей на танцы в соседнюю деревню бегали… Там и с Юркой познакомилась. А потом Светку, дочку родила… И такой старой себе казалась — глупая. А сейчас ни Верки, ни Юрки…А Света в Москве, раз в год и собираюсь до столицы, пока ноги ходят. Да и не зря говорят, движение — жизнь. Пока бегаю и живу.

Я посмотрела на её руки, в морщинках и пигментных пятнах, маленькие, беспокойные. Они словно тоже верили в то, что жизнь заключается в движении. Постоянно что-то перебирали, протирали в сотый раз стекла круглых очков, открывали сумку, проверяя наличие в ней всех необходимых документов, наводили порядок на и так уже вылизанном столике. А ведь какая я молодая по сравнению с ней, пусть мне уже не восемнадцать, но сколько, полных силы и уверенности в своём крепком теле, лет меня ждёт. Дверь в купе снова открылась.

— Виноват, карты забыл, — улыбнулся Володя. Затем повернулся ко мне. — Женя, вы может с нами пойдёте? Мы не пьянствуем, одна из соседок с мужем едет…Весело.

— Нет, спасибо, я с бабой Надей посижу.

— А лучше бы пошла, — сказала старушка, когда дверь за ним закрылась. — Я вот о многом жалею. Даже о том, что любила лишь одного мужчину.

Я по крайней мере уже двоих любила, если можно так сказать… скорее болела ими. Наступила ночь, я залезла на свою полку. Снизу похрапывала баба Надя, Володя не спал, я чувствовала это по его дыханию. Мне казалось, он словно хочет о чем-то со мной поговорить, но не решается, и это ощущение преследовало меня весь вечер.

Наутро мы уже были в Москве. Стоял крепкий мороз, который не щадя кусал всех новоприбывших. Но несмотря на это, все улыбались: день обещал быть ясным, солнечным, полным ожидания чего-то волшебного. Бабу Надю встречала дочь, моложавая женщина чуть за сорок, чем-то неуловимо похожая на мать. Я пригляделась и улыбнулась. Беспокойством, вот чем. Она также мельтешила и за пять минут нашего знакомства успела сказать множество слов, а руки её беспрерывно жестикулировали.

— До свидания, — сказала я им вслед, прекрасно понимая, что больше мы не встретимся.

Закинула на плечо рюкзак с длинноухим зайцем, попыталась не вспоминать, как смешно и, одновременно естественно, таскал его на своей спине Адам, и пошла в город, шумный, большой.

— Женя!

Я недоуменно обернулась. Кто мог меня знать, звать? В столице последний раз я была больше пятнадцати лет назад, ещё с мамой, и знакомых здесь не имела. Это был Володя.

— Я весь вечер думал… Но бабушка наша, она так смущала, смотрела все время…

— О чем же? — подстегнула его я, когда он замолчал подбирая слова.

— Может продолжим знакомство? Вы не дадите мне свой номер телефона, Женя?

Я посмотрела на него: смотрит напряженно, волнуется. Вроде уже взрослый, чтобы бояться попросить у понравившейся девушки номер телефона. Он…милый. Светлые глаза, прямой нос, чуть лопоухие уши… Симпатичный. Но что такое "милый", когда ещё недавно я проводила ночи в объятиях самого прекрасного в мире мужчины? Да и чужой он…не нужный мне.

— Нет у меня телефона, — пожала я плечами. — Я не шучу. Выбросила его в тот же день, когда пообещала себе, что буду учиться жить без мужчин. Простите.

И ушла, оставив его стоять одного в привокзальной толчее.

Я согласовала с редакцией окончательный вариант текста, мы кропотливо и долго выбирали иллюстрации. Завтра заключение договора, а потом снова ехать домой. Вечером в гостинице я вытряхнула содержимое рюкзака на постель. Перебрала так и не пригодившиеся вещи, сложила их обратно. На тёмной ткани покрывала остался крошечный оранжевый кусочек нового года. Я подняла его. Подсохшая мандариновая шкурка, чуть пахнущая зимой, праздником. Самым чудесным в мире праздником, самым волшебным. На глаза на вернулись слёзы — неслыханно. Плакать при виде куска мандариновой шкурки — это вовсе никуда не годится. А затем кляня себя, взяла его и положила в кармашек рюкзака, крепко застегнув молнию, чтобы не потерять.

Обратно я ехала тоже на поезде. Он был транзитным и после нашего города направлялся далеко в Сибирь. Поезд был полон: в моём купе шумная компания студентов. С ними, в отличие от бабы Нади, говорить не хотелось совсем. Все двенадцать часов я провела читая женский детектив и поглядывая в окно. Приехав, уже подходя к стоянке такси, я вновь увидела Володю. Он улыбнулся и поспешил ко мне.