– Да, Оль, да… Теперь я поняла, наконец, что мне пыталась втолковать Инна Борисовна…

– И что же?

– Она говорила, что я потом пойму. Вот я и поняла, кажется.

– Да что? Что ты поняла-то, Варь?

– А то… В мире ведь действительно столько зла, обмана, хитрости, нелюбви… А ты вдруг оказалась избранной, тебя полюбили по-настоящему, и ты будто купаешься в светлом потоке, и думаешь, что это так положено, и только тебе положено… Что ты заслужила чем-то… И даже не заслужила, а просто право имеешь как законная собственница… И не думаешь о том, что за эту любовь отвечать надо. Обязательно надо отвечать, правда? Если уж ты ее приняла… Если собственницей ее назвалась… И не просто отвечать, а учиться ответной любви. Должна научиться, и все тут. Хотя должна – неподходящее слово, тут речь вовсе не о долге! Если думать только о долге, то не получится ничего. Нет, нужно просто стараться, и все. Стараться от всего сердца. И любовь услышит это старание и откликнется ответом… Ты понимаешь, о чем я говорю, Оль?

– Да понимаю, что ж тут не понять… – вздохнула Ольга, с жалостью глядя на Варю. – Да только чего сейчас толковать об этом… А может, все еще можно вернуть, а, Варь? А что? Взяла бы да позвонила Ивану, рассказала бы ему все… Объяснила… Я думаю, он поймет. А, Варь?

– Нет. Не буду я ему звонить, Оль.

– Почему?

– Ну, он же мне не звонит… Да, деньги прислал, но это же не то… Это же алименты всего лишь. Да и вообще, и без звонка все ясно…

– Ну что, что тебе ясно, Варь?

– Да ты не знаешь всего, Оль… У Ивана ведь до меня невеста была, очень его любила. Ее Машей зовут. Они должны были пожениться, а тут я появилась… И все. Иван в меня влюбился, мы сразу в загс подали заявление. Я ведь тогда не думала ни о чем, мне надо было Макса скорее забыть… А для Маши предательство Ивана настоящей трагедией оказалось. Она даже замуж после этого не вышла, я думаю, все Ивана ждала. И вот, дождалась… Место освободилось… Ты думаешь, она эту возможность упустила, что ли? Да ни за что! Вот и получается бумеранг, Оль! Я вышла замуж за Ивана, чтобы Макса забыть, а Иван, чтобы меня забыть…

– …Женится на Маше, что ли? – закончила за Варю Ольга, удивленно подняв брови.

– Да, я думаю, так и будет… И все вернется на круги своя. Родители Ивана так хотели, чтобы Иван женился на Маше…

– Ну, знаешь! Чтобы жениться, надо еще развестись!

– А для того, чтобы жить вместе, вовсе не обязательно в загс ходить и документы оформлять, Оль. Я думаю, Маша своего счастья уже не упустила. И правильно сделала, да. Она выждала свое счастье, а я его потеряла. Нет, ничего уже не вернуть, Оль…

– Но ведь все это только твои домыслы, Варь! – горячо воскликнула Ольга. – На самом деле ты же не знаешь ничего определенного! Может, все вовсе и не так, как ты предполагаешь?

– Да все так, Оль… – вздохнула Варя. – И поделом мне, что же. Господи, да если бы только я могла… Но ничего уже не вернешь… А самое ужасное состоит в том, что я поняла… Ведь Иван и был моей той самой любовью, которая на всю жизнь дается. Она есть, а ее не видишь, не понимаешь. Наваждение сразу чувствуешь, а любовь – нет. В том-то и разница, наверное…

– Да, в том-то и разница… – тихо откликнулась Ольга, думая о чем-то своем. Потом вздохнула и произнесла тихо, будто закрыла тему этого трудного разговора: – А я через месяц в декрет ухожу, Варь… Сегодня в консультации была, со сроками окончательно определились…

– Да? Вот и хорошо! – смахнув слезы со щек, так же тихо проговорила Варя. – Значит, я буду с завтрашнего дня работу искать… Есть у меня парочка вариантов, надо звонить…

* * *

По иронии судьбы работа для Вари нашлась в той же школе, куда ее сначала не хотели брать, а потом взяли, но она сама отказалась по причине крутого поворота в судьбе. В тот самый момент, когда и Макс ее предал, и Ольга не рада была ее возвращению, и когда встретила на вокзале Сергея Семеновича…

И директор в школе был тот же самый – хамоватый Михаил Александрович. Когда Варя вошла в кабинет, он уставился на нее озадаченно, молчал, пока она не заговорила первой:

– Вы объявление давали, что вам требуется учитель истории…

– Да, есть такое дело. Скажите, а мы с вами уже знакомы? Вы к нам когда-то приходили на работу устраиваться, верно?

– Да, верно. Это было давно, больше пяти лет назад.

– А почему не стали у нас работать?

– А вы меня не взяли, Михаил Александрович, – уверенно заявила Варя. – Сказали, что я молодая, что у меня опыта нет. А еще испугались, что я могу внезапно в декрет уйти.

– А, да… Что-то припоминаю… Да…

Варя не стала уточнять тот факт, что в конечном итоге сама отказалась от места в этой школе. Вместо этого сказала с улыбкой:

– Вот, теперь все изменилось, Михаил Александрович… Молодости у меня поубавилось, зато какой-никакой опыт появился. И в декрете я уже побывала, больше туда не собираюсь.

– Ну и отлично, если так, – даже улыбнулся Михаил Александрович. – Может, хоть с вами мне повезет на этот раз. С этими историками прямо напасть какая-то, ей-богу! Никак не могу постоянного преподавателя найти! То в декрет уходят, то вообще из профессии бегут… У вас как, с нервами все в порядке? Не убежите?

– Не убегу. Буду работать, Михаил Александрович.

– Ишь как лихо обещаете-то! Я ведь ваши документы смотрел… В сельской школе до нас работали, правильно?

– Ну да. А что, собственно…

– А вот то, значит, и собственно, что сельская школа не городская. И дети здесь другие, и подход к ним другой нужен. Так что не обещайте уж так самоуверенно, поглядим еще на вас… А пока идите в отдел кадров, оформляйтесь. Когда можете к занятиям приступить?

– С понедельника.

– Хорошо… Согласуйте там расписание с завучем… Ну, всего вам доброго, Варвара Дмитриевна! Как говорится, с богом…

Проведя несколько первых дней в новой школе, Варя поняла, как трудно ей здесь придется. И дети были другие, более раскрепощенные, даже чересчур, – прав был Михаил Александрович, ой, как прав… И учителя отнеслись к ней весьма снисходительно, будто Варин стаж в сельской школе давал им на это право…

Она все время сравнивала новую школу с прежней, с Караваевской. Даже и не школу сравнивала, а свое самочувствие там и здесь. И осознавала, как же ей было хорошо – там, за спиной Инны Борисовны… А с другой стороны – что толку в этом сравнении? Все равно ж работать надо, как бы ни было трудно. Привыкать надо. И к этой раскрепощенной расхлябанности городских деток привыкать… Которая порой граничит с такой наглостью, что оторопь берет…

Однажды после урока к ней подошла Ира Андреева из десятого «Б», произнесла немного вальяжно:

– Варвара Дмитриевна, вы мне тройку в журнал поставили… Помните?

– Помню, конечно. И что? Ты хочешь ее исправить? Хорошо, я вызову тебя к доске на следующем уроке, тема все та же будет…

– Нет, не надо меня вызывать. Зачем? Вы мне просто исправьте в журнале тройку на пятерку, и все.

– То есть… Как это – исправьте на пятерку? Не поняла…

– Да что тут непонятного, Варвара Дмитриевна? Только верхний хвостик в другую сторону направить… Секундное дело!

– Ира, ты что… Ты шутишь так, да?

– Ни разу не шучу! Я серьезно вам предлагаю – исправьте! Иначе у меня с родителями неприятности начнутся. И у вас тоже, кстати.

– А при чем тут я, Ира? Ты не готова была к уроку, ты очень плохо ответила. Если честно, я даже двойку хотела тебе поставить! И вообще, странный какой-то разговор у нас получается, ты не находишь?

– Ни разу не странный, Варвара Дмитриевна. Вы, наверное, не поняли, или не в курсе… Дело в том, что я на золотую медаль иду. Много занимаюсь по другим предметам, на историю просто времени не хватает. Да и зачем мне вообще сдалась эта ваша история? Если честно, мне и медаль не особо нужна, просто родители так захотели… И все учителя в курсе, никто мне троек не ставит… А ваша тройка будет торчать, как бельмо в глазу, понимаете? Вот прежняя историчка мне троек не ставила, а вы раз – и влепили! Я догадалась, конечно, что вы пока не в курсе дела, вот и решила с вами поговорить… Теперь понимаете, о чем я, Варвара Дмитриевна?

– Нет, Ира, не понимаю. И понимать не хочу. Хорошую оценку ты получишь тогда, когда хорошо ответишь на уроке. И я больше не хочу продолжать этот странный разговор, Ира. Мне он неприятен. Если не сказать хуже.

– Вы такая принципиальная, да, Варвара Дмитриевна? Ну-ну… Тогда вам придется с моей мамой поговорить… Видит бог, я этого не хотела…

На другой же день Варе пришлось познакомиться и с мамой будущей медалистки. Ею оказалась холеная мощная блондинка с наглыми желтыми глазами, с большим чувственным ртом, накрашенным ярко-красной помадой. Зайдя на перемене в учительскую, она небрежно поздоровалась от порога, обращая свое «здассьть» куда-то в пространство поверх голов, потом спросила у преподавателя физики, тишайшего Евгения Алексеевича:

– Где тут ваша новенькая… Эта… Как ее… Историчка?

– Варвара Дмитриевна? Вот, пожалуйста… Вот она… – услужливо указал он рукой в сторону Вари.

Пока мама Иры Андреевой вальяжно направлялась к ее столу, все преподаватели один за другим покинули учительскую. Наверное, знали уже, в каком тоне пойдет разговор. И не хотели быть его свидетелями. Наверное, им стыдно было. Или неловко. Или страшно. Или за свою внутреннюю экологию боялись по принципу «меньше знаешь – крепче спишь».

– Я вас долго не задержу, Варвара Дмитриевна, не беспокойтесь! – пододвинув стул и усевшись напротив стола, уверенно проговорила мамаша. – До звонка на урок еще пять минут, так что успеем. Так вот, Варвара Дмитриевна…

Я хочу, чтобы вы четко и определенно себе уяснили: у моей дочери, Иры Андреевой из десятого «Б», не должно быть троек по вашему предмету. Меньше четверки не должно быть, да. А лучше пятерки пусть будут.

– Позвольте, но это мне решать, как преподавателю… – попыталась вставить реплику Варя, но мамаша ее вроде как не услышала, продолжала в том же духе: