— Сначала ты, — произнесла я.

Крис начал срывать обертку, строя догадки насчет того, что может обнаружиться внутри. Потом сел, с коробочкой в руке, которую еще не открыл, а я задержала дыхание, проклиная себя — лучше бы я купила что-нибудь для его стереосистемы, или теплый свитер, или новые лыжные ботинки…

Крис открыл коробочку, и на его губах появилась улыбка. Он сдавленно фыркнул, а я почувствовала себя Санта-Клаусом. Ему понравилось! Ура! Крис завел часы и стал прикладывать их к запястью, вертеть, протирать и восхищенно рассматривать, а потом чуть не задушил меня в объятиях — так был доволен.

— Твоя очередь…

— Хорошо. Посмотрим…

Я начала срывать синюю фольгу, под которой оказалась серебряная с красным картонная коробочка, вроде тех, что продаются в магазинчике мелочей. Я ее открыла и увидела бархатную шкатулочку цвета ночной синевы, на которой было вытиснено гордое слово «Тиффани». Крышка со щелчком распахнулась, явив свету ослепительные бело-голубые сполохи покоящегося на бархате бриллианта на тонкой золотой цепочке. Это была подвеска. Я едва могла дышать. Я была поражена, ослеплена, и мне даже захотелось плакать.

— Обманщик! Плут! Болван! Я так тебя люблю! Как ты мог додуматься подарить мне такое! — Я обнимала Криса, сдерживая слезы. — Любимый, как же это красиво, просто с ума сойти!

— Ну, не знаю. Может, когда-нибудь я захочу его забрать и продать. — Типичное для Криса замечание.

— Я не отдам. Надень. У меня дрожат руки.

Я побежала к зеркалу, и бриллиант сверкал, точно прожектор, слепя мне глаза. Вот это да! Мы погасили свет и некоторое время разглядывали нашу елку. А любили друг друга и лежали в полусне, держась за руки.

— Послушай, Джилл…

— Да, любимый?

— Давай поженимся побыстрее, пока не родился малыш.

— Ты хочешь на мне жениться?

— Да. По-моему, именно так я и выразился, разве нет?

— Я согласна! — Я не стала спрашивать про Мэрилин. Вряд ли Крис сказал это всерьез. И все же я очень надеялась, что он не шутит. Прижавшись к нему теснее, я заметила, что он надел мои часы. Улыбнувшись, я дотронулась до бриллианта на шее, а затем крепко уснула.

ГЛАВА 27

Наступило Рождество. Было много суеты и восторженных криков Саманты. Как я и предвидела, кукольный домик заслужил горячее одобрение дочери и неодобрительный взгляд Криса.

Вечером мы долго гуляли в Центральном парке. Землю засыпало снегом, было безлюдно. Все отмечали праздник с родными и друзьями. Нам очень нравилось, что мы в парке одни.

— Крис!

— Что?

— То, что ты сказал вчера ночью, это серьезно?

— Да. Плохо, если ребенок будет незаконнорожденным.

— Так вот почему ты идешь на это?

— Нет, это не в моем характере. Просто я решил, что лучше убрать тебя с глаз, пока этот тип Гордон не повезет тебя к алтарю на своей инвалидной коляске.

— Крис! Он не такой уж старый. И с чего ты решил, будто Гордон собирается на мне жениться?

— Я, может, добрый малый, но не идиот. Кроме того, я умею читать.

— То стихотворение!

— Да, оно самое. И еще кое-что. Кстати, у меня такое чувство… Как думаешь, когда ты сможешь приехать? Наверное, тебе следует дать мне недели две, чтобы… привести дом в порядок.

— Да уж. Две недели — это хорошо. Все равно я не сумею приехать раньше. Нельзя бросить журнал в трудную минуту. Крис, как ты будешь объясняться с… — Я имела в виду Мэрилин.

— Предоставь это мне. Просто занимайся своими делами и приезжай.

— Мне потребуется время, чтобы снова сдать квартиру и собраться. Кроме того, журнал…

— К черту твой журнал! Ты нужна мне больше, чем им всем.

— С каких это пор? Правда, Крис?

— А ты как считаешь? — Мы снова поцеловались и пошли домой, взявшись за руки.

Лежа в ту ночь в постели, я рассматривала его вещи, сваленные горой в углу, и до меня начало доходить, что Крис уезжает. Я заплакала, потому что мне стало грустно. Но было тут кое-что еще.

— Крис, не так-то все просто! Есть проблемы. Например, Мэрилин и другие женщины. Наверное, у тебя всегда будет какая-нибудь Мэрилин. Я этого не выдержу. Мы с тобой разные, и порой я довожу тебя до бешенства. Я часто думаю о нас, и мне становится не по себе.

— Ты пытаешься сказать, что не хочешь за меня замуж? Тогда отдавай мой бриллиант.

— Нет, я серьезно. Я не хочу сказать, что не выйду за тебя. Просто боюсь.

— Меня?

— Нет, конечно… хотя да. Некоторым образом.

— Тогда не выходи за меня.

— Но я мечтаю, чтобы мы поженились…

— Я понимаю. Давай спать. Господи, да окажись ты в раю, все равно нашла бы, из-за чего дергаться. Прекрати ныть.

— Я не ною.

— Завтра мне рано вставать.

Как это на него похоже. А мне хотелось пообщаться.

— А когда ты хочешь, чтобы мы поженились, дорогой?

— Ты все об этом? Как только ты будешь готова. В родильной палате, если это сделает тебя счастливой. Годится?

— Да. Спокойной ночи. Но послушай, Крис…

— Что еще?

— Счастливого Рождества.

— Спокойной ночи.


На следующее утро я с тяжелым сердцем провожала Криса. Мне всегда было грустно, если кто-то уезжал. После отъезда Криса я чувствовала себя такой одинокой!

Странно, когда я вернулась в свою квартиру, у меня возникло желание позвонить Гордону и искать у него утешения, однако это было бы подло. К тому же я еще не решила, что ему сказать. В общем, все просто. «Гордон, я уезжаю. Мы с Крисом решили пожениться». Но как же это произнести? Как вообще приступить к разговору?

В понедельник я сообщила Джону Темплтону о своем уходе, и мне удалось избежать встречи с Гордоном, причем я целый день кляла себя за это. Трусиха! Остаток недели просидела дома с сильной простудой, разрываясь между спальней и гостиной, где стояли наши чемоданы, которые на глазах распухали, набитые вещами. Я хотела уехать из Нью-Йорка сразу после Нового года, и будь, что будет!

Я пряталась от Гордона всю неделю, решив, что сообщу ему новость на вечеринке у Хилари в канун Нового года. Может быть, шампанское облегчит разговор — и мне, и ему.

Хилари устроила очередной прием. В полночь она произнесла чудесный тост, поднимая бокал в честь своих гостей. Мы тоже подняли бокалы и выпили за Хилари, а потом все расселись маленькими группками. Разговоры вполголоса, комната в огнях свечей; нас окружала волшебная аура новогоднего праздника по-нью-йоркски — с ноткой грусти и умиления.

А потом Гордон посмотрел на меня, улыбнулся краешком губ и тихо произнес, чтобы нас не могли услышать:

— За тебя, Джиллиан. Пусть Новый год будет исполнен мудрости и покоя, а твой малыш станет для тебя радостью. И пусть Крис будет добр к тебе. Vaya con Dios. Ступай с Богом. — Слезы хлынули из моих глаз, когда он поднял бокал и встретился со мной взглядом. Он знал!


— Почему я вечно теряю лучших сотрудников? — вздохнул Джон Темплтон, когда мы столкнулись с ним в коридоре.

— Джон, спасибо за комплимент, но вы прекрасно справитесь без меня. Вы ведь справлялись раньше.

Он лишь покачал головой и двинулся дальше. Снова я его увидела только в пятницу на вечеринке, которую мне устроили на прощание. Мы с Гордоном пришли вместе и почти не разговаривали друг с другом. С того новогоднего праздника у Хилари он был любезен, однако держался отчужденно, и казалось, будто его мысли заняты чем-то иным. А вскоре наступила пора прощаться с коллегами, и тут-то и выяснилось, что именно происходит. Гордон тоже уходил из журнала. Когда он повез меня домой, я спросила, почему он не сообщил мне раньше.

— Когда ты решил?

— Я давно размышлял об этом.

— Нашел новую работу?

— Нет. Возвращаюсь в Европу.

— В Испанию?

— Нет. В Эз. Это маленький городок на юге Франции. Вероятно, сейчас там сущий ад — туристы, пиццерии и все такое, но десять лет назад было очень красиво. Вот я и решил съездить и посмотреть. Хочу остаток жизни посвятить живописи в каком-нибудь красивом местечке вроде этого, а не растрачивать годы в этих чертовых джунглях.

— Я рада, что ты уезжаешь, Гордон. Наверное, ты поступаешь правильно.

Он кивнул, улыбнулся и поцеловал меня в лоб, высаживая возле отеля. На два последних дня в Нью-Йорке мы с дочерью снова поселились в «Ридженси».

— Увидимся завтра.

— Да. Я тебе позвоню.

Мы договорились вместе провести субботу — мой последний день в Нью-Йорке. Отъезд был назначен на утро воскресенья.

Вечером я отправилась в клинику навестить Джули, и это было самое трудное из всего, что я сделала до отъезда. Что я могла сказать? «Спасибо за работу»? «Удачи»? «Скоро увидимся»? Нет, я могла лишь пытаться не заплакать.

Мы немного поговорили, но мысли Джули путались, и она заснула прежде, чем я ушла. Ее мозг был под воздействием демерола или что они там ей давали. Джули высохла, поблекла и теперь казалась седой и постаревшей. Она была такая маленькая и хрупкая в больничной кровати!

Я смотрела, как Джули спит; потом погладила ее по руке, и она открыла глаза и улыбнулась. Я поцеловала ее в щеку и машинально прошептала что-то вроде «спасибо, Джули». Она снова закрыла глаза и впала в забытье. Бросив на нее последний взгляд, я услышала собственный голос: «Ступай с Богом». Те же самые слова, что сказал мне Гордон.

ГЛАВА 28

Каким-то чудом нам снова дали тот же самый номер. Мы уезжали, как и возвращались, — стильно. Номер был прежним, но сколько всего произошло за эти четыре месяца. Даже не верилось. Будто прошла целая вечность.