— А сейчас время?

— Да. Сейчас он должен узнать правду.

— Поразительно. Значит, все всегда решаешь только ты!

— Да, я. Потому что ты вечно думаешь, боишься, опасаешься.

— Ничего я уже не боюсь. Но почему только ты решаешь, что, когда и кому пора узнать?

— Боишься, Игорь. Еще как боишься! Вот и сейчас — ты же не обо мне думаешь, не об Антоне. Только за себя хвостик дрожит: а вдруг опять из кресла директора выкинут?!

— Да! Да, представь себе, а вдруг снова уволят!

— Да никто тебя не уволит! — устало сказала Тамара. — Уважение Антона — чуть ли не последнее, что у меня есть. И он должен понять: наши отношения, какими бы они запутанными ни были, — это не пошлый романчик.

И Игорь тоже почувствовал, как на него разом навалилась усталость от прожитых лет, от всех этих ссор, от их долгого и совсем не пошлого романа.

— Послушай себя, Тома. Ведь меня в твоих рассуждениях нет. И никогда не было. Ты сама решила оставить ребенка. Сама все эти годы выдавала его за сына Астахова и женила Астахова на себе только для того, чтобы у ребенка был богатый отец! А теперь…

— А теперь я хочу, чтобы наш сын знал, кто его настоящий отец. Атебе, Игорь, втвоем возрасте пора бы поумнеть и что-то понять. Ребенок — это ребенок. И никакие мужики, даже такие… А, да чего там. Даже такие сладкие и любимые, как ты, между мной и им никогда не встанут!

Глава 9

“Отомстить” — хорошее слово, замечательное. Наверно, только благодаря ему Люцита испытывала хоть какой-то интерес к своей никудышной жизни.

Отомстить.

Судя по тому, как Рыч произнес его, он тоже знает о чем говорит. Кто бы ни послал ей этого парня, Бог или дьявол, он это сделал очень вовремя.

— Кто-то из наших сказал, что Баро уволил тебя. Это правда?

— Да! Но я этого так не оставлю! Он меня плохо знает. Хоть и знаком столько лет. Чтоб Рыча выгнали ни за что, как собаку? Да никогда! Я не собака, я — медведь. Меня можно водить на поводке, но нельзя доводить до бешенства, — Рыч перешел на полушепот.

И от этого его слова звучали еще страшней.

Но сейчас Люцита, прислушавшись к себе, с удивлением почувствовала, что совершенно не боится этого зверя в человеческом обличье. А чего бояться? В последнее время она и сама себя все чаще чувствовала каким-нибудь диким зверем — пожалуй, рысью.

— Я… я понимаю тебя, — сказала она так же тихо. — Мне тоже очень больно.

— Ну вот, сестренка, — неожиданно по-доброму улыбнулся Рыч. — Тогда слушай. Баро — хранитель цыганского золота. А я это золото украду.

Нет, это уж слишком! Люцита вскочила со стула.

— Ты с ума сошел! Это же все для всех. На черный день. И к тому же — это талисман нашего рода!

— Талисман, говоришь? Очень хорошо. Именно поэтому пусть оно перейдет ко мне. Такому несчастливому рому, как я, сейчас очень нужна удача. И насчет “на черный день” — тоже все верно. У меня сейчас как раз черный день. Самый черный, чернее не бывает.

— Но все же, нельзя так…

— Почему же нельзя? Можно. Давай попробуем. И вот тогда посмотрим, кто чего стоит. Представляешь, хранитель… и без золота. Смешно.

— Грустно.

— Для Баро грустно, а для меня — смешно. И ты мне в этом поможешь. Вместе посмеемся.

— Да ты с ума сошел?! Украсть у Баро цыганское золото! Я не могу.

— Можешь. Твоя мать живет в доме у Баро. Они уже и в загс сходили. Небось, он уже поделился с женушкой всеми своими секретами. А ты как-нибудь разузнай у мамы, где он прячет слитки. Все, больше от тебя ничего не требуется.

— Нет. Я ничего не буду спрашивать у матери.

— Почему?

— Потому что она — моя мать. Я не могу подводить ее!

— А ты ее не подведешь. Единственный, кто пострадает от этого, — Зарецкий. И потом, раз уж она твоя мать, пусть сделает для тебя хоть что-то хорошее. Да не волнуйся ты. Никто ничего не узнает. Ты спросишь у матери, расскажешь мне. Остальное — мое дело. Тебе-то чего бояться?

— Я боюсь не людей.

— А чего?

— Говорят, это золото мстит. Рыч расхохотался:

— И ты веришь в эти байки?

Люцита грустно улыбнулась: дурачок, что он знает? О чем говорит? Если бы увидел хоть раз, как она, Люцита, простеньким заклинанием вызывает дождь, наверно, иначе бы заговорил.

— Это не байки, Рыч. Это все очень серьезно. Только человек с чистой душой может прикасаться к этой святыне. А нарушившему этот завет — вечное проклятье.

— Хорошо, убедила, — притворно усмехнулся Рыч. — Я приду с чистой душой. У батюшки исповедаюсь, причащусь. Обещаю. Этого тебе достаточно?

— Нет.

Рыч зло сверкнул глазами:

— А вообще, девочка, если уж говорить о проклятиях, то в жизни никогда не знаешь, откуда ждать их. Вот, например, расскажу я всему табору, что ты стреляла в Кармелиту.

— Ты не сделаешь этого.

— Люцита, ну это смешно. Ты веришь в проклятье молчаливого золота и не веришь в рассказы болтливого Рыча? Так, что ли?

Люцита гневно повернулась к нему спиной. И тогда гость решил окончательно сменить кнут на пряник:

— А вот если ты мне поможешь… я завершу то, что ты начала.

Люцита повернулась к нему лицом, внимательно посмотрела в глаза.

— И поверь, в отличие от тебя, я не промахнусь… Только помоги мне. И тогда ты навсегда избавишься от Кармелиты.

— Her! He хочу! Я боюсь! Я не должна была стрелять! Я сделала глупость!

— Ты сделала не глупость, а промах. А так — все правильно. Ведь ты ненавидишь Кармелиту?

— Да. Но убивать ее — это… это…

— А я думал, ты смелее.

— Я тоже так думала. Но ошиблась. Мне до сих пор снятся по ночам кошмары. Я не могу, я хочу все забыть и жить прежней спокойной жизнью.

— Хорошо — забудь о Миро и живи себе спокойной жизнью.

Люцита закрыла лицо руками.

— Хватит, девочка. Хватит! Мне это надоело. Меня не волнуют твои душевные мучения. Я должен отомстить Баро. И я это сделаю. Ты мне поможешь, А если не захочешь помочь, я заставлю.

— Ты страшный человек…

— Страшный… Если меня разозлить… А если не злить, то я не страшный… я надежный.

Люцита посмотрела на него с сомнением. Рычу понравился этот взгляд: сомнения всяко лучше, чем ненависть.

— Только учти, я не могу дать тебе много времени на всякие терзания. Решайся.

Рыч ушел.

* * *

Ну о чем, о чем Баро его спрашивает? Зачем он вообще вспоминает о Кармелите? Неужели не понимает, как это больно?

Но нет, похоже, Баро этого не понимал.

— Вспомни, Максим… Вспомни… все твои несчастья начались со встречи с моей дочерью.

— Нет. Дело не в Кармелите.

— А в ком?

— Если бы вы не мешали ей… — Максим почувствовал: то, что он хочет сейчас сказать, прозвучит оскорбительно, и поэтому постарался как-то смягчить свою мысль. — Если бы вы, простите, позволили своей дочери самой решать, самой строить свою судьбу, вот тогда бы не было никаких неприятностей. Понимаете?

Лицо Зарецкого окаменело:

— Когда Миро и Кармелита были еще детьми, я пообещал Бейбуту, что они поженятся… Я дал слово. А цыган не может его нарушить.

— Еще раз извините, Баро, но прикрываться традициями проще всего.

— Я не прикрываюсь. Это слово чести… А честью я поступиться не могу.

— Но неужели вы не понимаете, что цена всего, что вы говорите и делаете, слишком велика! Это счастье вашей дочери!

— То есть, я так понимаю, ты не собираешься оставлять Кармелиту в покое?

Максим ничего не ответил. Походил по комнате, посмотрел на портрет Кармелиты. Собрался с силами и сказал:

— Вы не волнуйтесь. Наши с Кармелитой судьбы не пересекутся. Я хочу спокойной жизни.

— А ты сможешь навсегда забыть мою дочь?

Максим улыбнулся — это уже походило на детские игры. Стоит одному дать честное слово, как другой тут же переспрашивает: честное-честное? А если снова ответить “да”, то тут же последует: честное-че-стное-пречестное?!

— Да, я смогу забыть вашу дочь. У нас с ней разные дороги.

— А может, — аккуратно спросил Зарецкий, — может, тебе лучше уехать из города? Говорят, расстояние — лучшее лекарство от любви.

— Нет, я никуда не уеду. Здесь я стал человеком. Управск — мой дом. И потом, Николай Андреевич снова взял меня на работу. А я уважаю этого человека и не могу его подводить.

— Максим, тебя уволили из-за меня. И сейчас, если ты все же решишь переехать… — Баро тоже замялся, боясь обидеть, а потом продолжил, еще более путано: — Если чтоб переехать на новое место… Чтоб начать новое дело…

— То есть, я так понимаю, вы хотите предложить мне откупные…

— Нет, ну… зачем ты так! Это скорее кредит подъемные на новом месте.

— Спасибо, Баро. Но деньги мне не нужны. Ни в каком виде: ни как кредит, ни как подъемные. И на этом давайте, наверно, закончим наш разговор.

— М-да… а мне казалось, мы все-таки сможем понять друг друга. Жаль…

Баро пошел к выходу. И уже на самом пороге обернулся:

— …Жаль, что ты не цыган.

Максим в ответ беспомощно развел руками: так уж получилось…

* * *

Злые слова, брошенные Рычем, попали на плодородную почву. Оставшись одна, Люцита уже не могла думать ни о чем другом — только о мести, о том, как Рыч убьет ее соперницу. Главное, чтобы Миро ни о чем не узнал. Он, конечно, сначала будет мучаться, страдать. А потом все равно захочет теплоты и ласки. И тогда — самое главное: нужно будет оказаться поблизости. Не быть чересчур активной и назойливой, а просто оказаться рядом.

Признаться, Люцита не могла дождаться, когда же придет Рыч. И очень обрадовалась, увидев его в леске у табора.