Созрела. Вылупилась.

Ах, вот оно что: Игорь, “папашка”, душу терзает! Понятно.

Со всеми более-менее наговорился, точнее — выговорился… Хотя нет, не со всеми. С Астаховым смолчал. А так хотелось сказать ему все. Причем в присутствии матери. Несколько раз подходил к этой пропасти (мать уже сидела затаив дыхание). Но каждый раз не решался прыгнуть вниз. Как-то отступал, выкручивался. И даже научился находить какое-то странное садомазохистское удовольствие в этой игре.

Ну что ж, одному “папашке” ничего не сказал. Нужно на втором отыграться.

Игорь, стервец, сидел в конторке и как ни в чем не бывало листал глянцевый журнал.

Антон вошел, подчеркнуто тщательно закрыл дверь на ключ, как бы показывая, как поступают серьезные начальники, когда заняты серьезными делами.

Игорь отложил журнал, посмотрел на него с немым вопросом. Но, в целом, был совершенно спокоен, как будто он тут ни при чем.

— Ну, здравствуй… — Антон напрягся, чтобы выговорить следующее слово: — Па-па-ша.

— Мама тебе все рассказала? — Игорь выдохнул с облегчением. — Наконец-то! Здравствуй, сынок.

Встал, пошел к Антону, чтобы обнять его.

Но Антон отшатнулся от объятий. Отстранился с какой-то почти комической поспешностью и брезгливостью.

— Я тебе не сынок. Я — Антон Николаевич Астахов.

— Антон Игоревич…

— Ошибаешься. Николаевич! А ты мне — никто.

— Но ты же не можешь отменить тот простой факт…

— Какой? Что ты обрюхатил мою мать и смылся?

— Антон, все же не так было. Я не знаю, что тебе сказала Тамара. Но… давай сядем, обсудим все спокойно.

— Я ничего обсуждать не буду. С тобой… Я теперь буду требовать.

— Требовать? Что?

Антон подошел к Игорю вплотную.

— Что? Чтобы ты на пушечный выстрел не приближался к моей матери! Понял?

— Это не тебе решать.

— Мне. Теперь все решать буду я. Дитя любви! Блин… И, между прочим, сказать или не сказать об этом Астахову — тоже мне решать.

— Ну, Антон, знаешь, бывает… так… — Игорь промямлил что-то безвольно-примиряющее.

— Знаю! Вы за меня когда-то все очень хорошо решили. А теперь моя очередь. За то, что ты бросил нас с мамой, отвечать будешь материально.

— Антон, я не бросал. Я тебе все объясню.

— Не нужно мне ничего объяснять. Я уже все понял. И все распланировал.

— Уж не собираешься ли ты подавать на меня в суд?

— Я думаю, обойдемся без суда. Ты же все равно не станешь сопротивляться. Кишка тонка.

— Интересно… — Игорь бодрился, но выглядел как-то не очень уверенно.

— Значит так, где деньги на ребенка?

Игорь молча полез в карман, достал пачку купюр. Отложил две бумажки, а все остальные деньги положил перед Антоном. Тот посмотрел на пачку, взял ее в руки, пересчитал. Потом переспросил:

— Ну?

— Что “ну”?

— Я спрашиваю: где деньги?

— Вот.

— Это что? На мороженое? Да? А где на пирожок?

— Ну, Антон…

— Никаких “ну”! Не мне тебя учить зарабатывать на этой стоянке.

— Но ты же меня сам заложил.

— Да. Сам заложил. Сам и прикрою. Только деньги теперь ты будешь отдавать мне.

— Сколько? — сухо спросил Игорь.

— С тебя алименты за 18 лет.

— Что?.. Сынок…

Антон ударил рукой по столу, плашмя, ладонью.

— Я тебе сказал, никогда не называй меня так!

— Хорошо, хорошо… Тебе надо успокоиться. Хочешь выпить?

— Я не хочу пить… С тобой особенно.

— Успокойся. Тебе надо прогуляться, а потом мы это все обсудим. Всей семьей.

— Если у папаши плохо со слухом, повторяю. У нас нет семьи. И никогда не было. Виноват в этом только ты. Был бы нормальным мужиком, была бы у нас нормальная семья. А так… Алименты!

— Хорошо. Сколько?

— Ну вот, слышу голос не мальчика, но мужа. Давай считать. Ставка — минимальная. Я-то, вообще, человек очень добрый, щедрый. Итак, сто баксов в месяц. В году 12 месяцев, правильно?

— Правильно.

— Итого 1200 долларов в год. Теперь… до какого возраста берем алименты? Черт, законы плохо знаю. Может, Форсу перезвонить? Нет, Форса вмешивать пока не будем. Сами обойдемся. Алименты, кажется, до 18 лет берутся. В голове умножать умеешь?

— Нет.

— Понятно. Голова — не самое сильное твое место. Другим местом ты лучше работаешь…

Игорь сжал кулаки, почувствовал, как бешенство накатывает на него, угрожая накрыть с головой. Как бы он хотел сейчас придушить этот свой наглый, непомерно разросшийся сперматозоид!

Антон же тем временем взял бумажку, карандаш и начал подсчеты:

— Так. 1200 умножаем на 18. Нули сносим. Один на ум пошло. Вот — готово. Я же профи высокого класса, экономист. Итого получилось 21600. В долларах. Вот твой должок. Все понял? Все. До встречи.

* * *

В кафе Максим и Кармелита пришли практически одновременно.

Марго с изумлением посмотрела на них. Но заказ приняла и принесла все очень быстро.

— Привет, — сказала Кармелита.

— Привет.

— Ты удивлен моему звонку? — Нет.

— Я хочу задать тебе один очень важный вопрос. Можно?

— Можно. Только зачем? Мне кажется, что мы с тобой уже все обсудили.

— Ты не уезжаешь из города, как говорил. Почему?

— Я много чего говорил. Да и ты тоже…

— И все-таки.

— Меня тут дела держат.

— А может, тебя здесь держат не только дела?

— Ты о чем? — впервые за разговор удивился Максим.

— Может, тебя здесь держит Светка?

— При чем здесь Света?

Он сказал не “Светка”, а “Света”. Кармелита сразу же отметила это про себя.

— Я знаю, что вы провели вместе ночь. Целую ночь.

— Ты пришла закатить скандал?

— Нет, я просто хотела узнать…

— Что?

— Все. Узнать и пожелать вам счастья, если у вас все так хорошо.

— Мы со Светкой просто гуляли.

— И как? Тебе понравилось с ней гулять?

— Извини, но это уже похоже на разговор с Антоном. Он меня тоже недавно так пытал.

— Ты все время уходишь от вопросов.

— Да, понравилось. Света — хороший человек. Тем более, тогда ей нужна была чья-то помощь.

— То есть ты хочешь сказать, что если мне понадобится помощь, ты тоже придешь?

— Конечно! Я всегда готов помочь. И тебе, и Миро. Потому что желаю вам счастья.

— Понятно, ты у нас МЧС, служба “911”. Спасибо за пожелания. И тебе тоже я желаю счастья.

Кармелита ушла.

“Зачем нужна была эта встреча?” — подумал Максим.

Удивительно, только боль осталась. И никакого тепла, никакой искорки не промелькнуло.

Только боль.

В зал вошла Маргоша.

— Еще что-нибудь будете заказывать? — Угу.

— Я вас слушаю.

— У вас водка есть? — спросил Максим, думая про себя: “И этот человек упрекал Антона за пьянство!”

— Конечно. Сколько?

— Ну, я не знаю… Ну, каких-нибудь… граммов триста, хватит?

Марго оценивающе посмотрела на Максима.

— Вам?

— Мне, — покорно ответил он.

— Вам хватит. Если без закуски.

— Ну несите.

— С закуской?

— Без.

* * *

Эта встреча была очень важна для Кармелиты. Очень. Она почувствовала, что с ее глаз как будто бы сняли какую-то пелену.

Нет, нельзя сказать, что ее совсем не тянуло к Максиму. Нельзя.

И все же. Она не почувствовала той бешеной, прежней одуряющей страсти. Она смотрела на Макса, как на любого другого человека. Практически спокойно. Про себя отмечала: вот он нервничает, вот успокоился. Вот загрустил.

И сама удивлялась своему хладнокровию.

Неужели она окончательно смогла взять себя в руки?

Боже, какое счастье, если это наваждение уйдет, отступит…

И Кармелита поехала к Миро, чтобы (как она себя убеждала) поговорить о деле. Встретившись, обняла, еще не как жена, но уже и не как сестра.

— Миро! Вот вы сейчас начали наконец-то давать представления…

— Да.

— И как отзывы?

— Отличные! На “бис” вызывают.

— Может, издеваются?

— Нет, что ты! Правда. Говорят, даже из соседних областей начинают билеты заказывать.

— Миро, а то, что вы показываете, как можно назвать?

— Ну, представление. Концерт, наверно…

— Знаешь, это все очень здорово. Только я… Понимаешь, я хочу поставить спектакль, как в настоящем театре. Как в “Ромэн”!

— Сама?

— Да. Ну, то есть нет, конечно. С вами.

— Молодец, — Миро с восторгом посмотрел на нее: ну у кого еще есть такая невеста? — А справишься?

— Постараюсь. Должна справиться. Обязана. Кстати, вот. Света уже и декорации нарисовала. Посмотри. Отец твой одобрил.

Миро смотрел на рисунки, хвалил, цокая языком, но про себя немного на отца обиделся. Что ж он не сказал? Хотя, с другой стороны, Бейбут, наверно, подумал, что она сама ему уже все показала.

— А про что эта история, которую ты собираешься ставить?

— Это старинная цыганская легенда. “Озеро печали”. Помнишь?

— Конечно, помню, — Миро перестал улыбаться. — Но ведь она очень грустная.

— Да, грустная. Но в жизни не бывает все весело. Это же о любви. Настоящей любви! Ну а то, что герои в конце умирают… Это же всего лишь спектакль. Нужно, чтобы люди задумались. На себя со стороны посмотрели. И мы с тобой в главных ролях. Согласен?

Миро не знал, что ответить. Концерт — одно. Спектакль — другое. Не зря говорят, что актерство — бесовское ремесло. Примерять на себя чужую душу, как пиджак. Да еще часто и грязный…

— Миро, ты хочешь отказаться?

— Нет. Как я могу отказаться? Это же твой спектакль. А я хочу быть с тобой не только на сцене… но и в жизни. Точнее, не только в жизни, но и на сцене. Ведь у мужа с женой все должно быть вместе: и жизнь, и смерть. На сцене умрем. А после свадьбы будем жить, долго и счастливо.