Кармелита улыбнулась.

И Миро захотелось обнять ее, расцеловать, поднять на руки и так кружиться, кружиться, кружиться…

— Если бы ты знала, как мне нравится твоя улыбка! И как прекрасно представлять, что скоро я смогу видеть ее каждый день, каждый час!

— Ты думаешь, в семейной жизни я буду только улыбаться? Ты когда-нибудь видел таких жен?

— Не знаю, не видел. У меня их еще не было. Но я сделаю все, чтобы ты не знала ни горя, ни печали.

Он сказал это с такой детской искренностью, что Кармелита снова улыбнулась.

— Вот видишь, ты опять улыбаешься. Дважды за одну минуту. Так почему же в семейной жизни должно быть хуже?

— Да, Миро, конечно. Давай побыстрее поженимся и уедем отсюда.

— Уедем! Я уже вижу наши бесконечные дороги. И твоя улыбка — она ведь ярче золотого солнца и голубого неба!

— Аи, Миро, как красиво говоришь. Так бы всю жизнь слушала…

— А ты слушай. Слушай! Еще я вижу твои красивые волосы, которые развеваются на ветру, пыль дорог, которая оседает на твоих ногах. А сколько новых городов нам с тобой предстоит пройти! Сколько всего испытать! Ни один ром, ни один гаджо никогда не испытает столько, сколько мы! Веришь?

— Верю, — сказала Кармелита. А про себя добавила: “Хочу верить…” — Да, Миро. Все так и будет. А сейчас, извини, я устала. Я пойду, ладно? Пойду…

* * *

“Меня зовут Антон Астахов… Меня зовут Антон Астахов… Меня зовут Антон Астахов…” — приговаривал пьяный Максим, продвигаясь по улицам Управска в сторону гостиницы.

Тремястами граммами дело не закончилось. Только началось. Самое ужасное, что счет граммам был утерян очень быстро. Хорошо хоть Маргоша строго сказала: “Все, тебе больше ни грамма! Марш домой!”

Вообще, оказалось, что быть Антоном Астаховым оченьдаже некомфортно. Подташнивало, болела голова, заплетались ноги.

Идти в гостиницу Максим постеснялся.

Постучался к Палычу в котельную.

— Ешкин кот! — поразился Палыч, увидев Максима. — Да что с тобой случилось?

— Ты, Палыч, зачем… Зачем ты, Палыч?.. — Максим так и не смог задать вопрос до конца.

— Вот и я думаю, зачем я сегодня “Энциклопедию алкоголя” открыл почитать? С чего это душу потянуло на такое странное чтение? А оно, оказывается, вот чего. Максимка, ну ты и пьяный сегодня, ты же никогда…

— Я не пьяный. Я — никогда! — Максим произнес прощальные слова и упал на пол.

— Вот это номер! — только и сказал Палыч.

Глава 12

Никак, никак Антон не мог успокоиться. Он не знал, как жить дальше с этим знанием, поразившим его в самое сердце, перевернувшим весь его мир. И вот наконец созрело хоть какое-то решение. Нужно собраться им, Астаховым, вместе. Всем троим. Лучше всего в ресторане. Да хоть в той же “Волге”, в замечательном VIP-кабинете.

А там видно будет.

Посмотрим, как фишка ляжет. И как будут вести себя родители.

После рабочего дня все трое наконец добрались до стола.

Николай Андреич взял бутылку шампанского. Отстранил официанта. И сам эффектно, по-гусарски, открыл его.

— Ну что ж, родные мои…

Тамара вжалась в ресторанный стул. Она всей кожей, всем нутром, каждой клеточкой чувствовала угрозу, исходящую от Антона.

Астахов разлил шампанское в бокалы. Как положено, сначала жене, потом себе. Потом направил горлышко бутылки в сторону Антонова бокала.

— Нет, нет, спасибо, — решительно сказал Антон. — Я лучше сока выпью. Сегодня хочу быть трезвым.

Астахов хмыкнул удивленно, но с одобрением.

— Что ж, имеешь право, — повернулся в сторону Тамары. — Смотри, какой молодец!

Тамара покачала головой, впрочем, без особого энтузиазма.

— Тамара, я тебя не узнаю, — воскликнул Астахов. — Раньше бы ты начала причитать: “Вот смотри, какой у нас сын! Какой он замечательный!” А сейчас молчишь. Почему?

— А она на меня сердится, — пояснил Антон. — Мамочка, не сердись на меня. Я же твой сын. И похож на тебя гораздо больше, чем на отца. Ты согласна?

— Да, — выговорила сквозь зубы Тамара.

— Предлагаю… выпить! — воскликнул Антон. Все подняли бокалы.

— За нашу необыкновенную семью! Чокнулись. Отпили по глотку.

— Я рад, что мы собрались, — сказал Астахов. — Правда. Очень рад. Как-то так неожиданно, спонтанно. И настолько тепло, душевно…

— Вот-вот. Давайте, так сказать, предадимся воспоминаниям, — подхватил Антон и достал из сумки семейный альбом.

— Ух ты! — удивился Николай Андреич.

— Да, папочка, я даже альбом с фотографиями с собой прихватил, чтобы лучше вспоминалось. — И добавил: — Это мне мама посоветовала.

Антон протянул альбом матери. А та, как будто боясь обжечься, тут же отдала его Астахову.

— У тебя замечательная мать. Я даже иногда думаю, что с мамой тебе повезло больше, чем с отцом.

— Да? А я так не думаю, — сказал сын, ехидно глядя на Тамару. — А я думаю, мне повезло с обоими. Особенно с отцом. По крайней мере, мама меня в этом убеждала.

Но Астахов, не понимая двойных смыслов в словах Антона, оживленно рассматривал альбом.

— Вы посмотрите, вот в детстве Антон на меня был больше похож, чем сейчас.

Антон тут же хотел еще что-то сказать, но прикусил язык.

Лицо у Тамары побледнело. Казалось, еще чуть-чуть, и она упадет в обморок.

Антону стало жаль ее. “Пожалуй, с нее хватит, — решил он. — Она сегодня уже сполна получила”.

— Смотри, смотри, экий ты здесь, — воскликнул Астахов, указывая на какой-то снимок. — Сынок, иди сюда. Пересядь поближе.

Антон подвинул стул к отцу.

— Смотри. Вот на отдыхе. Сидишь такой, сердит на весь белый свет. Интересно, почему? А, вспомнил, мы тогда в дельфинарий опоздали.

— Да. И мама здесь грустная, как сейчас.

— Ну еще бы, ты ведь тогда чуть не утонул. Полез за мячом.

— А кто же меня спас?

— Угадай! — гордо сказал Астахов. — А ты молодец. Хоть и маленький, но почти не испугался. Да, хе-хе, когда я тебя достал, рыдал, пищал. Ужас! Кричал, что тебе мячик не позволили взять. А через пять минут был веселый, как ни в чем не бывало.

— Да. Он был совсем маленький, — мрачно сказала Тамара. — А маленькие дети быстро все забывают. К счастью…

Так и листали альбом. Астахов болтал без умолку. Антон вставлял свои реплики. То невинные, то злые. Тамара в основном молчала.

Время прошло незаметно (для всех, кроме Тамары). Поднимая бокал “на посошок”, Астахов сказал:

— Ну что ж, мои родные. Хочу сказать совершенно откровенно. Антон, ты… Ты просто молодец, что вытащил нас сюда. Нам действительно нужно чаще вместе собираться. Потому что у нас… замечательное семейство. Спасибо за такой вечер! Спасибо вам, спасибо “Волге”! Пошли домой…

* * *

Что за ужас — похмелье!

Насколько Максим помнил свои студенческие годы, тогда все было иначе. А сейчас — просто страшно. Голова — чужая. И вообще, такое впечатление, что смотришь на себя со стороны. И чувствуешь себя со стороны. Причем чувствуешь хреново.

Да тут еще Палыч зудит, будто издевается. Заинтересованно цитирует из какой-то книжки то разновидности белой горячки, то всякие похмельные синдромы. А на все попытки возразить отвечает: “Не-не, Максимка, это ж очень важно — научно знать, что в тебе происходит! Слушай…”

Максим дополз до своего номера, позвонил Астахову, попросил у него разрешения поработать сегодня дома (то есть в гостинице), благо, компьютер с Интернетом есть. Николай Андреич разрешил, ничего не заподозрив.

Но и дома не работалось. Вместо экрана Максим уставился на портрет Кармелиты и все никак не мог отвести от него глаз. Холст, как воронка, втягивал его взгляд.

В сотый раз Максим сел за клавиатуру.

И в сотый раз вскочил, понимая: нет, ни черта не получится. Снял портрет со стены, завернул его в старые газеты. И пошел к Свете.

* * *

У матери Люцита ничего не разузнала. Обидно. Потому что чувствовалось, что Земфира знает все, но рассказывать не хочет. Молчит. Слово, данное Рами-ру, дороже дочери. Но Люцита не позволила себе вспылить, до конца разыграла роль прилежной доченьки.

А потом задумалась. Вот полнолуние уже наступает, а она так ничего не разузнала. Страшновато. Рыч — такой человек, с которым лучше не ссориться. Того и гляди, вместо Кармелиты ее прибьет.

Думай, Люцита, думай. Ну не может быть, чтобы никто ничего не знал об этом золоте.

Хотя почему не может, может, конечно. Говорить-то об этом золоте все любят, а вот знать о нем… Могут и не знать.

Кстати, а от кого она, Люцита, узнала о цыганском золоте? Девушка перебрала всех. Весь табор в памяти просеяла. И все-таки вспомнила! Степан! Вот кто еще в детстве рассказал ей обо всем! Говорят, у него дед чуть ли не колдун, был как-то с этим золотом связан.

Но Степан свой, таборный, кочевой. А золото где-то тут. Значит, только кто-то из местных о нем знать может.

И тут Люцита вспомнила еще один фактик. Как-то в табор приехали Сашка и Халадо. И пошли они именно к Степану! Втроем шушукались в сторонке. А потом поехали к Зарецкому. Да-да, она точно помнит: шушукались они самым таинственным образом. И когда женщины поближе подходили, разом умолкали.

Итак, Сашка, Степка, Халадо.

Кого-то из этих троих разговорить нужно.

Ну Халадо можно сразу отбросить.

А вот Сашка и Степка — говорливые.

* * *

Света обрадовалась Максиму:

— Привет! Кофе будешь?

— Нет, спасибо, я на секундочку.

— Значит, будешь, — и она засуетилась вокруг кофеварки. — А что это у нас в руках?

Максим почувствовал, что еще не созрел, чтобы выложить, зачем пришел. Положил сверток на пол, потом взял чашку с обжигающим кофе и подошел к рабочему столу. Над чем это она работает? Засмотрелся. Интересно. Ярко. Но все в меру, не безвкусно.