— Нет, ну что вы. Это нереально. Для регистрации фирмы необходима сама Олеся. Или вы думаете, что документы будут действительны без ее подписи?

— О чем вы, Леонид? Олеся, конечно, хорошая горничная, неплохая хозяйка. И вообще — замечательная девушка, но… какой из нее реальный руководитель. Она же совершенно не разбирается в бизнесе, в менеджменте…

— В бухгалтерии, в конце концов!.. — подхватил Антон, на что мать горячо поддакнула, кивнув головой.

Форс едва сдержался, чтобы не взорваться хохотом. Олеся не разбирается в бухгалтерии! Это они попали в самую точку!

— Ребята, — сфамильярничал юрист. — В чем-то вы, конечно, правы. У Олеси нет соответствующего опыта, но все же… Давайте называть вещи своими именами. Фирму вы запланировали подставную. Зачем, не спрашиваю. Уверен, что исключительно для благородных, возвышенных целей. И вот когда эти самые цели будут достигнуты… Ну, или почти достигнуты… Могут начаться разные эксцессы. Суд, например… И вот тут выяснится, что зиц-председатель Олеся ничего не знает.

— Не страшно. Тогда мы ей все и расскажем. Как я понимаю, у вас же есть соответствующие рычаги давления?

Форс сам озадачился вопросом: а есть ли у него рычаги давления на Олесю? Кое-какие, конечно, имеются. Но не такие уж надежные. Понемножку, потихоньку, но девушка эта сумела стать самостоятельной фигурой в их игре. Симпатии Астахова, да еще и, извините за банальность, такие искренние, такие возвышенные, — это сильный козырь. Еще неизвестно, как она поведет себя, если дело дойдет до суда.

— Есть! Ну, конечно, рычаги имеются, — уверенно заявил Форс. — Только, понимаете, очень рискованно оставлять разговор с ней на день суда. Там случится что угодно. Истерика, выброс адреналина — и потому небывалая храбрость. А ведь это суд. И потом переиграть все назад будет очень трудно.

— Так что же делать? — спросила расстроенная Тамара (она вообще всегда очень расстраивалась, когда ее замечательные идеи не проходили).

“Что делать?” — и сам себя спросил Леонид Вячеславович. Конечно, Олеся — не лучший вариант для темного дела, которое запланировали сын с мамашей. Замышлять экономическую интригу против Астахова, используя для этого влюбленную в него женщину, по меньшей мере, странно. Удивительно, как они вообще могли до этого додуматься. Хотя нет, ничего удивительного нет. Тут просто элементарная недооценка. Ведь они оба воспринимают девушку исключительно как дешевую рабсилу.

Но говорить интриганам об их ошибке не нужно. Потому как складывается очень забавная комбинашка. Олеся, только-только избежавшая суда за участие в одной афере, тут же втягивается в другую. Но при этом она любит Астахова и, чуть что пойдет наперекосяк, сразу бросится на его защиту. В общем, заварушка будет еще та! Классическая мутная вода, в которой он, Форс, так любит ловить рыбку…

— Говорите, “что делать?”. Другие на этот вопрос не смогли ответить. А Форс ответит. Работайте! Претворяйте в жизнь все, что запланировали. И Олесе до поры до времени можно, конечно, ничего не говорить. Но на каком-то этапе, а на каком — решать вам, вы же серьезные бизнесмены… Так вот, на каком-то этапе ее нужно поставить в известность, расписав, конечно, красоту, масштаб, благородство строительных планов. И их полнейшую юридическую невинность.

Тамара й Антон согласно кивнули головой.

А Форс про себя усмехнулся. Ну-ну, пусть попробуют Олесе, запуганной тюрьмой, расписать юридическую невинность подставной фирмы.

Вроде взрослые люди. А такая наивность…

Глава 19

Завтра спектакль.

А сегодня идет репетиция. Раз-два-три. Пошли. Танец-песня-танец. Дуэт. Хор.

Пошли дети. Конферанс Бейбут. Елки-палки, как же классно он работает. Раскован, но не развязен. Так, а теперь пошли дети Розауры. И Степка с ними. И снова Бейбут. Теперь легенда. Раз-два-три-четыре.

Это трудная работа — давать концерт. Но во сто крат труднее поставить его так, чтоб уже трудно было понять, концерт или спектакль…

Да только поздно жаловаться. Она, Кармелита, взялась за эту работу и должна теперь довести ее до конца. Представьте себе тысячу маленьких разноцветных осколочков, из которых нужно собрать мозаику.

Музыку нужно совместить со светом. То и другое — с актерами, четко знающими, что и когда делать. Да что там… В конце концов, музыку тоже нужно совместить с музыкой: живую с фонограммой. Все должно быть сбито и подогнано. И чтобы нигде никакого зазора, ни во времени, ни в пространстве. Десятки людей со своими талантами, умениями, настроением, разной степенью усталости должны совпасть так, чтобы родилось Зрелище.

А тут еще Миро ходит с влюбленными глазами. И Люцита хочет быть доброй, улыбчивой, только видно, как ей трудно. Все это отвлекает. А отвлекаться нельзя. Нельзя расслабиться ни на секунду.

И Света пришла. Ее можно понять — как же не полюбоваться своими декорациями в натуральную величину. Их совсем недавно привезли из мастерской. И сразу же установили, быстро и ловко. Правда, первый раз неправильно, щиты местами перепутали. А второй раз непрочно. Все завалилось, чуть Ваську не пришибло. Розаура мужикам накостыляла. Так что в третий раз все было как в сказке, мужицкой такой сказке: сделали просто и прочно.

Вот только лучше бы Светка помолчала. Ну, или поменьше говорила. И уж, по крайней мере, не спрашивала бы, можно ли ей завтра прийти с Максимом?

Светочка, родная, конечно, можно. Мне, вообще, какое дело?

Боже, как болит сердце. Но нельзя расслабляться, нельзя отвлекаться. Значит, и боль нужно использовать, переплавить ее в злость, а уж ту — в кураж.

И… раз-два-три.

Завтра спектакль.

* * *

Как только репетиция закончилась, Люцита поехала в табор, отдохнуть, выспаться. Сонливость совсем одолела, прямо-таки с ног валила. Да и не странно. То всю ночь дежурила, выслеживая Баро. То репетиции накатили так, что не продохнуть.

Но только она заснула, как почувствовала рядом чье-то чужое, тяжелое дыхание. Вскочила в испуге:

— Кто здесь?

— Угадай.

— Рыч? Будешь так приходить, я решу, что это Кармелита меня заказала, а не я ее.

— Шутишь… Это хорошо. Это мне нравится. Значит, не боишься.

— Не боюсь. Ничего не боюсь.

— Вот и славно. Давай тогда начнем наши дела решать. Дальше тянуть некуда. Завтра я заказ выполню. А сегодня, стало быть, нужно золото забрать. Ты ж все темнишь, так мне место и не назвала…

— И не назову, пока ты свое дело не сделаешь.

— Э-э-э, нет, — голос у Рыча стал злой, с хрипотцой. — Не пойдет так, девочка. Что за спор? Сначала деньги, потом — заказ. Ты же знаешь, цыгане не обманывают.

— Нет, Рыч! Тебя твой хозяин, с которым ты столько лет проработал, выгнал, а ты хочешь, чтоб я тебе поверила. Нет!

— Так! — Рыч совсем взбесился, схватил ее за шею. — Слушай меня. И внимательно. Ты мне скажешь. Ясно?

Но увидев ее глаза, такие же злые, как у него, и такие же непокорные, опять решил сменить кнут на пряник.

— Ты можешь мне верить. Именно потому, что хозяин вот так меня выгнал, можешь. Я так его ненавижу. Так…

Люцита пристально всмотрелась в его глаза. И поверила.

— Хорошо. Только руку с шеи убери. А то слова добрые говоришь, а душить продолжаешь.

— Извини, — Рыч убрал руку. — За золотом глухой ночью пойдем.

— Да ты что? Я же не высплюсь. Выглядеть буду ужасно. А у меня премьера!..

— Ничего. Как вернемся, еще доспишь свое. После хорошей прогулки сон самый сладкий. А до рассвета мы будем неразлучны.

— С какой стати?! — яростно блеснула глазами Люцита.

— Нужно. Хорошая подготовка никогда не помешает. Сейчас пойдем в театр. Будем репетировать смерть твоей лучшей подруги.

* * *

С лицом совершенно героическим и заплетающимися ногами Сашка вошел в кафешку к Маргоше. Долго нежно смотрел на выразительную Маргоши-ну спину. А когда она повернулась к нему не менее выразительной грудью, многозначительно сказал:

— Здравствуйте.

— Саш, ты чего, со мной уже на “вы”?

Эх, Марго — Марго, не понять тебе возвышенного настроения артиста перед Большой Премьерой.;

— Маргошенька, дай мне, пожалуйста, минера-лочки. Без газа. Как обычно.

— Ой, Сашка, с тобой точно чего-то случилось. Ты уж определись: тебе воду или “как обычно”? Или ты хочешь сказать, что я пиво водой разбавляю? Так тогда вообще ничего не получишь!

— Что ты, Маргошечка?! У тебя всегда замечательное пиво! Но мне ж сегодня нельзя. Я ж завтра артист. Так что — воду.

— Тебе воду как, с воблой? Или без ничего?

— Ну какая вобла? Она же мне связки раздерет.

— Так ты ее пивком.

Вот баба дурная, ни хрена не понимает. Сашка почувствовал, как возвышенное настроение понемногу улетучивается.

— Нельзя ж, говорю тебе!

— Чего это? Чего это тебе сегодня нельзя пива? Всегда можно было, а сегодня нельзя? А?

— Да потому что то были репетиции, а завтра премьера! Так что, сама понимаешь… голос надо беречь.

И Сашка начал с чувством, мелкими глотками, пить воду.

— Вот оно что… — осознала Маргоша. — А я уж думала, у цыган новый закон появился — сухой!

Смешно сказала. Сашка рассмеялся. И величественная шелуха с него сама собой спала.

— Маргошечка, так ты придешь завтра меня послушать?

— А ты хочешь? Сашка кивнул.

— Ну, тогда постараюсь.

— Если честно, Маргоша… — заговорил вдруг Сашка с видом совершенно заговорщицким. — Я очень волнуюсь. Может, порепетируем?

— Где? Здесь, что ли? Самое место!

— Ну зачем же здесь? — многозначительно улыбнулся цыган. — Можно, например, лошадок навестить. У нас в конюшне акустика во какая!