* * *

Люцита и Рыч зашли в пустой театр.

О, милые нравы маленьких провинциальных городов. В здании театра даже охранника не было. Он просто запирался на ключ, как обычный частный дом. И Рыч, когда еще был охранником, на всякий случай сделал для себя копию ключей. Мало ли что, а вдруг пригодится?

И вот пригодилось.

В зале и в фойе свет включать не стали. Вдруг кто с улицы увидит.

Шли в темноте, держась за руки. От мысли, что они здесь вдвоем и никого рядом нет, ладони рук у обоих вспотели. Но когда добрались до закулисья и Рыч наконец-то включил свет, Люцита рывком вырвала свою руку из его ладони.

Изнутри, при закрытом занавесе, сцена выглядела совсем иначе — вещь в себе.

Рыч нашел щит, в который мечутся ножи. Вытащил его в центр сцены.

— Значит, у этого щита будет стоять Кармелита?

— Конечно, где же еще ей стоять?

Рыч нашел ящик с ножами Миро. Открыл его, зловеще улыбнулся. Люцита похолодела:

— Рыч, я боюсь.

— А кто мне полчаса назад хвалился — “ничего не боюсь”… Поздно бояться. Иди к щиту!

Деревянной неестественной походкой, как кукла-марионетка, Люцита пошла к щиту. Встала к нему. Рыч достал из ящичка первый нож.

— Встань как она.

— Ты что, ножи в меня кидать собрался? С ума сошел?

— А что такого? Под ножами Миро ты стоишь? Постоишь и под моими. Или боишься?

— Боюсь. Я Миро с детства знаю. Я доверяю ему. А тебе я не верю.

* * *

“Очи черные, очи страстные…” — пропела Маргоша в конюшне. Но дерево, сено да лошадиные упругие тела поглотили весь звук.

— Ну и где тут акустика? — спросила Маргоша, развернувшись к Сашке.

— Зато мягко, — ответил он, по-обезьяньи доставая соломинки, застрявшие в ее волосах.

Марго встала с копны сена, тщательно отряхнула свое платье.

— Ой, ну все, Сашка, все. Мне пора.

Сашка тоже встал, не желая отпускать ее ни на секунду.

— А может…

— Нет, не может!

— Жаль…

— Чего тебе жаль?

— Что наша репетиция так быстро закончилась. И не попели толком.

— С тобой, Сашка, только одно дело толком получается…

— А то!

— И другими делами тебе, похоже, вообще заниматься не стоит.

— Артиста каждый обидеть может. А у меня, между прочим, завтра премьера! Нет чтоб поддержать…

— Тебе ли переживать, с твоим-то голосом! Поешь ты хорошо! Главное, музыку слушай и не волнуйся.

— Скажи, а ты придешь на представление?

— Постараюсь.

- “Постараюсь” — это не ответ. Ты мне скажи, придешь точно?

— Hv ладно, приду. Давай контрамарку. Сашка изумленно уставился на Маргошу.

— Чего?.. Чего давать-то?

— Ну, контрамарку! Приглашение на концерт. Или ты хочешь, чтобы я сама себе билет покупала?

— Да нет, Маргоша, конечно же, нет. Я тебя приглашаю. Вот тебе моя контрамарка, — Сашка поцеловал ее в губы. — А вот контргайка, — поцеловал в шею. — И все прочие контры.

С этим словами он опять завалил ее на копну сена. И зачем только платье отряхивала?

* * *

Рыч медленно подошел к Люците.

— Если боишься, это уже твои проблемы. Стой как обычно и ни о чем не думай.

Его взгляд упал на режиссерский мелок, лежащий в углу на полу (с помощью такого мела постановщики размечают, где кому стоять и куда двигаться). Рыч поднял мел и обвел контур фигуры девушки. При этом рука его, как бы случайно, несколько раз коснулась ее.

Люциту как током ударило!

В своей любви к Миро она ведь и вправду совсем забыла, что в мире есть другие люди, другие мужчины. Люцита погнала прочь эту ненужную, глупую и совсем несвоевременную мысль. Но нет ничего бессмысленней, чем приказывать себе: “Не думай о…”

Почувствовав, что с ней происходит, Рыч потянулся к ней. Но Люцита сразу же прикрыла губы рукой.

— Даже не думай. У нас тут другая репетиция. Делом займись!

— Да не бойся ты, что ж я, совсем… — обиженно сказал Рыч. — Не трону, если сама не захочешь.

— Не захочу!

— Вот и хорошо. Договорились. Ладно, давай делом заниматься. Иди к рубильнику.

— Зачем нам рубильник?

— А ты что думаешь? Я на глазах у всего города нож в нее брошу и спокойно дам себя схватить?

— Рыч, не заносись, объясни все как следует. Говори, что я должна делать?

— Считать ножи, которые я буду метать. Люцита подошла к рубильнику.

— Ну как, видишь меня?

Рыч прошелся по сцене, заглянул во все закоулки и самые дальние углы закулисья. Рубильник расположили на редкость удачно: в закутке, огорожен-ном какими-то ящиками, занавесками — Совсем не вижу. Значит так, я теперь буду бросать ножи, а ты считай по звуку. И после шестого броска вырубаешь свет во всем здании, чтобы я мог уйти незамеченным.

— План хороший, но ничего не выйдет.

— Это еще почему?

— Да потому, что я… Я с детства боюсь электричества и не умею пользоваться рубильником.

Рыч подошел к ней и… расхохотался. Беззлобно и совершенно искренне:

— Ну женщины! Ну… Рубильником пользоваться не умеет! Ну, конечно, откуда в таборе рубильники!

Люцита крикнула голосом обиженного ребенка:

— Прекрати! В меня однажды молния чуть не попала, совсем рядом ударила, вот я и боюсь.

— Ладно-ладно. Здесь-то молнии не будет. Не бойся, — и чтоб слова его звучали убедительней, добавил: — Или ты в этой жизни будешь бояться не только электричества. Смотри: вот так включено, так — выключено. Для особо понятливых вот написано: “вкл” и “выкл”. Все, я пошел на сцену.

Люцита аккуратненько тронула рубильник пальцем, потом крепко взялась за ручку.

— Готова? — громко спросил Рыч со сцены.

— Готова!

— Тогда начинаем. Считай удары и после шестого гаси свет.

— Раз! — Нож воткнулся в щит, аккурат в меловую линию, нарисованную Рычем. Два! Три! Четыре!

Лять! Шесть! — Все шесть ножей попали точно в цель, по контуру меловой фигурки.

Рыч сделал небольшую паузу. И бросил седьмой нож.

— Семь!

Свет погас как раз в тот момент, когда нож вонзился в щит, именно в то место, где должно быть измученное сердце Кармелиты.

— Ну вот, порядок, — прохрипел Рыч. — А теперь можно и за золотишком сходить.

* * *

Неведомая сила потянула Баро к портрету Рады. Да, вот именно этой ночью, в это мгновение он должен поговорить с ней, накануне своей второй свадьбы, он обязательно должен поговорить с ней!

Рамир подошел к портрету, поцеловал его в губы и начал рассказывать:

— Вот такие дела, Радочка. Жил я без тебя, сколько мог. Только совсем мне трудно одному стало. Постарел, наверно. Сердце в одиночестве от тоски просто разрывается. И показать никому ничего нельзя — скажут: “Слабак. А ведь барон, главный!”

В лице фотографической, навечно молодой Рады что-то неуловимо изменилось, дрогнули губы. И вдруг Баро отчетливо услышал ее негромкий шепот: “Езжай к золоту, в схорон, на кладбище…”

Не медля ни секунды, Зарецкий побежал к своей машине.

* * *

Что за темень, хоть глаз выколи! Рыч с Люцитой пробирались на кладбище. Надежный японский фонарик, как мог, осветлял их дорогу, но в условиях российского бездорожья и это не очень помогало. Оба мысленно посочувствовали Сашке, который здесь, на кладбище, дольше всех дежурил, когда гаджо на могилы предков покушались. И все небось один, все один. А тут… Ну и места. Страшновато…

Люцита крепко держала Рыча за мускулистую, мужицкую руку. Видели б ее сейчас таборные: незамужнюю девку, ночью, да в компании с мужиком…

Правда, по сравнению с теми преступлениями, что они с этим мужиком замыслили, ночная кладбищенская прогулка сама по себе — невинная шалость.

Подошли к воротам кладбища. Нунадоже!.. После всех тех разборок цыгане навели тут полный марафет — все починили, покрасили, фонари установили. Но какие-то шкодники опять все загадили — фонари побили, ворота грязью изгваздали. Да что ж у нас за народ такой!

Рыч покачал головой, нахмурился. И тут же чуть не расхохотался, поймав себя на логичной и правильной до недавних пор мысли: “Непорядок! Надо будет обо всем Баро рассказать!..” Сам же свои благородные позывы и отшил: “Теперь — не мое это дело. Да и вообще… Чего ему рассказывать, он же сам сюда приходил на полнолуние — стало быть, видел!..”

И вдруг!

Из-за поворота на сумасшедшей скорости вынырнула какая-то машина. Рыч и Люцита, ослепленные фарами, все же успели нырнуть за забор.

Водитель хлопнул дверью, пискнула сигнализация, и вот уже приехавший прошел, перекрестившись, ворота кладбища.

Даже в абсолютной темноте Рыч понял, кто пришел. Баро! Зачем? Почему? Неужели ему кто-то накапал, что на золото покушаются? Уж не Люцита ли настучала?! Рыч крепко сжал ее руку.

Она чуть не взвизгнула от боли, но сдержалась, чувствуя, что Зарецкий где-то рядом.

Баро прошел мимо них, не заметив. Направился прямиком к склепу. И через несколько мгновений…

* * *

В склепе Баро долго молча сидел у священного золота. Ничего не происходило. Он встал и пошел к выходу.

В ту же секунду склеп озарился мягким, белесым свечением. И он услышал:

— Рамир.

Баро вздрогнул от неожиданности, обернулся на голос. Увидел ее, свою любимую женушку. Медленно подошел к ней. И спросил, все еще не веря себе:

— Рада?!

От нее исходило неземное, ангельское сияние.

— Здравствуй, Рамир!

— Здравствуй, Рада… Здравствуй… Ты не представляешь, как я тосковал по тебе. Какое счастье, что ты наконец ко мне пришла!

— Я тоже тосковала, Рамир. Но нам нельзя видеться… Мертвые не должны приходить к живым.