* * *

После того, как Баро ушел, Рубина уже не могла работать. По большому счету, она вообще ничего не могла делать. Дышала — и то с трудом.

…Все вспоминала то, что услышала, провалившись на минутку в другой мир…

Хотела идти домой, но передумала. Поняла, что дома станет совсем плохо. И везде, куда бы ни пошла, будет только хуже.

Значит, осталась только одна дорога — к тому человеку. Плохому, откровенно говоря, человеку, недостойному. Но только от разговора с ним может стать легче…

Дом Астаховых. Рубина позвонила. Дверь открыла Олеся. От неожиданности застыла на пороге.

— Здравствуй, Олеся.

Слова эти подействовали на нее, как приказ “отомри” в детской игре.

— Ой, Рубинушка, здравствуй! Как же я рада тебя видеть!

— Я тоже.

Обнялись, но не на пороге, конечно (все знают, что под порогом обитают, охраняя близких, души родственников), а пройдя внутрь и захлопнув дверь.

— Хозяйка дома?

— Дома.

— Мне нужно поговорить с ней, кое-что выяснить… Проводишь меня?

На лице Олеси появилась очень выразительная гримаса, означавшая: “Да сдалась тебе моя хозяйка! О чем с ней разговаривать — только настроение себе портить. Лучше пойдем в мою комнату, посидим, поболтаем. А впрочем, как знаешь…”

Но словами Олеся, как настоящая горничная, выразилась куда короче:

— Идем.

— Как ты здесь? — спросила Рубина.

Олеся оглянулась, нету ли кого рядом. И сказала быстрым шепотом:

— Рубина, мне кажется, что в доме происходит что-то нехорошее… Я не могу об этом говорить здесь.

— Хорошо, деточка, — так же быстро и так же шепотом сказала Рубина. — Приходи ко мне, в мою гадальную комнату, в старом театре. Знаешь?

Олеся кивнула.

— Придешь?

— Обязательно.

— Ну давай, веди меня.

* * *

“Сглазила!” — говорила сама себе Земфира, размышляя о том, почему с самого начала так не заладилась ее официальная семейная жизнь с Рамиром.

Как ждала она этого дня! Как мечтала о нем! А вот наступил — и столько всякого плохого разом навалилось, что, казалось, не продохнуть.

Спасибо Баро, он сразу почувствовал такое ее настроение. И сказал, нежно-нежно:

— Земфира, несмотря ни на что, я чувствую себя самым счастливым человеком на свете.

И сразу же стало хорошо, тепло, спокойно, как будто кто раны пекучие лечебным бальзамом намазал.

— Я тоже, Рамир… Я столько лет ждала этого дня. Увидишь, я буду тебе хорошей женой и сделаю все, чтобы ты был счастлив…

Они посмотрели в глаза друг другу.

— Хочешь, я сварю тебе кофе? — сказала Земфира все так же нежно.

А Баро расхохотался. — Да.

— Почему ты смеешься? — спросила жена, слегка обидевшись.

— Да так получилось, что кофе — это первая ступенька счастья. Хотя, кто знает, может быть, так оно и есть!

— Ну, тогда подожди, сейчас я быстро сварю твое счастье.

— Нет, Земфира, не нужно быстро. Нам теперь некуда торопиться.

— Главное — вкусно, — и уже выходя из комнаты, добавила: — Я люблю тебя, Рамир…

Когда Земфира вышла из кабинета, Баро перевел взгляд на портрет Рады. Подошел к нему поближе. Всмотрелся в глаза жены. Нет, теперь это уже неправильная фраза. В глаза первой жены.

— Прости, Рада. Видишь, у меня начинается новая жизнь.

* * *

Тамара открыла бутылочку красного вина. И тут же начала мысленно подшучивать над собой. Боялась, что сын сопьется… Не угадала, с сынишкой как раз все в порядке. Вырастила. Воспитала, на зависть всем. А вот у самой состояние такое — как бы действительно не спиться!

Едва постучавшись, в комнату вошла Олеся. Вот, зараза, специально же так сделала, чтобы Тамара не успела сказать что-то вроде: “Нет, я занята, позже”.

— Можно? Тамара Александровна, к вам пришли, — и тут же ушла, оставив в комнате цыганку Рубину.

Тамара вспомнила, как она боялась эту цыганку, когда табор после долгого перерыва только-только появился в Управске. Как хотела извести ее. Все эти опасения сейчас ей показались какими-то глупыми и мелкими. Просто бессмысленными. До чужих ли тайн и чужих детей ей сейчас, когда в ее собственной семье и жизни все рушится!

— Ты? — насмешливо спросила Тамара. — Кажется, ты обещала мне, что я никогда тебя больше не увижу!

— Не тебе говорить об обещаниях.

— Не груби. Лучше скажи, зачем ты пришла?

— Я не отниму у тебя много времени. Я пришла задать тебе один вопрос. Только один.

— О’кей. Быстро задавай и уходи!

— Ответь, ты ничего не говорила Зарецкому?

— Кому?

— Нашему Баро. Зарецкому!

— А почему ты спрашиваешь? Ты хочешь сказать, что он что-то подозревает?

— Вижу. По твоим словам вижу, что ты ничего не говорила.

— Конечно, нет. Чего ради?! Мне это невыгодно. Зачем признаваться, что я совершила преступление!

Тамара налила себе вина. Рубине не предложила. Будет она лебезить перед какой-то цыганкой!

— А вообще, с чего ты взяла, что он что-то подозревает?

— Мне так показалось, — негромко сказала Рубина, скорее самой себе, нежели собеседнице.

— Показалось! — с пьяным возмущением воскликнула Тамара. — Все слышали, ей показалось! Мозги включи. Сдался мне твой барон… Я с ним и не общаюсь-то вовсе.

— Да способов много найдется. Послать кого-то, письмо написать анонимное…

— Бросай свои фантазии. Знаешь, если я когда-нибудь сойду с ума и захочу рассказать ему об этом, сама найду способ. А пока убирайся! Радуйся, что жива осталась. И ко мне больше не приходи! Оставь меня в покое!

Рубина пошла к выходу. И, уходя, сказала:

— Тамара! Очень скоро ты останешься совсем одна. Даже если рядом кто-то и будет.

Тамара встала с кресла, подойдя к двери, демонстративно открыла ее. И сделала выпроваживающий жест рукой.

— Иди с богом. Я в твои предсказания не верю. Рубина внимательно всмотрелась в Тамарины глаза.

— Извини, я ошиблась. Это не предсказание. И даже не предостережение. Это уже свершившийся факт!

Рубина ушла. Тамара, чтоб не расплакаться, налила полный бокал и выпила его одним залпом.

А цыганка по дороге думала, что бы могла означать фраза, сказанная Тамарой между прочим: “Радуйся, что жива осталась”. Не простые это слова.

Ох, не простые…

Глава 24

Зазвонил телефон, Баро поднял трубку.

— Алло?

— Ну, привет, молодожен, — с немыслимо наглой интонацией сказал кто-то.

— Это кто? — удивился Баро.

Хотел Рыч сказать что-то вроде “Рыч в пальто”, но решил, что это будет уже слишком.

— Не узнаёшь… Ну, конечно, ты привык, что с тобой иначе разговаривают. Лебезят, ботинки лижут…

— Да кто это, черт побери?!

— Что приказы все твои выполняются без второго слова…

Кто бы это мог говорить про приказы?.. И тут Баро все понял:

— Рыч… Ты? Где ты, Рыч?!

— Так я тебе и сказал! Ну что? Испугался за свою бесценную девочку?

— Да. Хотел бы я с тобой поделиться своим страхом, подонок. Чтобы ты испытал хотя бы десятую долю того, что она или я.

— Не надо меня пугать, Баро. И на совесть давить не надо. Я ей ничего плохого не сделал…

Рыч замер, не зная, что сказать дальше. Ведь если станет ясно, что он заранее так подстроил, чтобы у щита оказалась Кармелита, то подозрение может пасть на Люциту. А уж если ее признают его сообщницей, да еще и тряхнут хорошенько… Ой, не выдержит девка, ой, расколется.

Хотя… Что ему, Рычу, с того? Ну расколется, пусть сама за все и отвечает, он-то с ней больше дела иметь не будет…

Но что-то внутри протестовало против таких мыслей. Толи порядочность какая-то, своя, бандитская, но порядочность. То ли просто жалость к этой злой, наивной, обманутой им же девчонке.

— Рыч, ты где? Чего ты замолчал?

— Помехи. Не сделал, говорю, я ей ничего плохого. Так, побаловаться решил, тебя за нос поводить. А она просто случайно под руку, точнее, под ножи попалась. Скажи спасибо, что дочь за отца не отвечает, а то бы последний ножичек мог полететь прямо в грудь твоей бесценной девочке.

— Замолчи. Ты же позвонил не за тем, чтобы после драки кулаками махать?

— Так я ничем и не машу. В общем, цыган ребенка не обидит. А вот папашку обидит. Слышь ты, барон, слушай меня повнимательней. Ты со мной за службу верную хорошо расплатился. Только переплатил немного. Но я в долгу не остался. Забрал наше цыганское золото из склепа.

— Да как ты посмел? Кто ты такой, чтобы на ЭТО покушаться?

— Я — цыган. А ты — Баро, которого я посчитал недостойным звания барона. Вот и все. Кстати, я там на кладбище подарочек оставил. Пошли курьера, пусть заберет.

— Рыч! Рыч!

Но в ответ Баро услышал только короткие гудки.

* * *

Наверно, еще никогда в жизни Антон так не работал. Звонки, деловые переговоры, встречи с проектировщиками, утрясание сметы. За день он, пожалуй, сделал столько же, сколько за всю предыдущую трудовую жизнь. И все это было не зря — теперь появился железобетонный повод опять заглянуть к отцу с продолжением делового разговора.

Николай Андреич посмотрел все новые бумаги, принесенные Антоном на подпись, и довольно потер руки. Черт возьми! А сынок-то, оказывается, умеет работать. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Астахов мысленно сплюнул и изнутри, так, чтоб Антон не заметил, постучал по столу.

Убедившись, что настроение у отца лучше некуда, Антон произнес с деловитой скромностью:

— Папа, а у меня есть еще одно деловое предложение.

— Да?.. Какое?

— Ты доволен тем, как раскручивается мой… наш проект?