— Ну что она может мне сделать? Я свою работу выполняю…

— Я же говорю, все может сделать. Подставить, оболгать, отравить… Если ты ей чем-нибудь помешаешь, ее ничто не остановит.

Олеся насторожилась. Конечно, хозяйку она не оченьто любила. И это чувство было совершенно искренним и полностью взаимным. Но ожидать, что Тамара может отравить?.. Нет, наверно, это уже слишком.

— Рубина, а ты… Не обижайся только. Но ты не преувеличиваешь?

Старая цыганка грустно улыбнулась. ~ Думаешь, старуха совсем из ума выжила. Каких-то бесов вокруг видит…

— Нет, Рубина, что ты, я так не думаю…

— Думаешь… Только самой себе признаться в том не хочешь. Нет, не совсем я еще из ума выжила. Помнишь, когда мы были в тюрьме, мне пирожки передали?

— Да, конечно. Они были отравлены.

— Кажется мне, что это ее работа.

— Что?! Она?! Не может быть. Неужели Тамара способна на убийство?

— Говорю же тебе: она способна на все… Когда я в последний раз к ней приходила, Тамара сильно на меня обозлилась. К тому же она еще вина выпила. И сгоряча сказала одну фразу.

— Какую? — неслышно спросила Олеся.

- “Радуйся, что жива осталась”. Я тогда сразу вспомнила, что пирожки мне в камеру передавала женщина. Причем ее возраста, как мне потом сказали.

Олеся и хотела бы что-то сказать, да не могла.

Вот это попала.

Из тюрьмы да в логово к отравительнице!

Глава 25

Баро ходил по дому мрачный — дальше некуда. С женой не разговаривал, да что там — даже не смотрел на нее. Земфира не могла понять, что происходит. Что не так? Может, она что неправильно сделала? Но от любых вопросов Баро отмахивался и снова черной тучей ходил по дому.

Ей бы успокоиться, сделать так, как мамки да бабки учили. Отойди в сторону, своими делами займись.

У мужчины какие-то свои проблемы. На то он и мужчина, чтоб самому их решать. Так нет, уж очень любовь, прочно засевшая в сердце, дергала: “Пойди! Помоги Баро! Не видишь, что ли, как он мучается?” И подошла ведь, в очередной раз подошла…

— Рамир… Ну что с тобой? Почему ты в таком плохом настроении?

— Это мои проблемы, — со злостью ответил супруг.

Ну что делать? Отойти, смолчать?.. Нет, не получается. И Земфира вновь заговорила, с материнской мягкой строгостью:

— Нет, Рамир. Нет, мой хороший… У нас теперь общие проблемы. Муж да жена — одна сатана.

Баро тоже не знал, что делать. И грубить не хочется. И отвечать, рассказывать, как есть, нельзя…

Почувствовав какой-то слом в его настроении, Земфира продолжила:

— Ты что, считаешь, что я только радость должна с тобой делить? А горе ты будешь переживать сам? Но я так не хочу. И не смогу. Если бы помоложе была, наверно, смогла бы. Очень уж много самой пережито, чтобы видеть, как ты мучаешься. И терпеть. Мы — одна семья. Между нами не должно быть секретов.

Сказано это было так тепло, так искренне, что на сердце у Баро сразу просветлело.

— Да, Земфира. Наверно, ты права. Просто за столько лет я привык все решать сам. И сейчас тоже…

— Ты что, мне не доверяешь?

— Да не в этом дело.

Земфира выжидающе смотрела на Баро. Цыганский взгляд — до самых костей пробирает. И не отвернешься от него, не спрячешься.

— Священное золото… — с трудом выговорил Баро, и тут же пожалел, что начал, но все же договорил: — Его украли.

— Что?

* * *

Олеся мигом вспомнила это ощущение. Липкий, противный страх, заползающий в душу.

Маленькие мышки, помершие от пирожков. И простая мысль: “Я сейчас могла быть на их месте. Вот так лежала бы лапками кверху. А на меня смотрели бы: “Что с ней? Наверно, съела что-то не то…””

До Олесиного сознания дошел, пробился голос Рубины:

— …Вот именно поэтому ты должна побыстрее уйти из этого дома.

— Не могу.

— Из-за ее мужа? Олеся вспыхнула:

— А почему ты решила, что я неравнодушна к Николаю Андреевичу?

— Я же гадалка, не забывай. Цыганка все знает, цыганка все видит…

Девушка сконфузилась. А Рубина улыбнулась:

— Это я уже немножко переигрываю. Если честно, не нужно быть великой гадалкой, чтобы понять, что тебе очень-очень нравится этот мужчина.

— Да почему?

— Когда ты о нем говоришь, или даже просто упоминаешь, вся светишься…

— Правда?

Рубина кивнула головой.

— Да. Вот и Тамара это сразу заметила… Он мне очень… очень нравится. Но я не хочу разрушать их семью. Скажи, что мне делать, Рубина? Понимаешь! Я не могу! Я не хочу влюбляться в Астахова!

— Ой, девочка моя. Да ты не просто влюблена, ты живешь только этим мужчиной. Все мысли твои заняты им.

— Это правда. Но что мне делать? Ведь я ему не нужна. Он — хозяин, а я — горничная.

— Чувства не делят людей на слуг и хозяев. Это счастье, в котором все равны.

— Нет, Рубина, какое же это счастье, это — наказание. И странное ощущение, что замурована в коробке какой-то. Или камере. Я словно из одной тюрьмы попала в другую.

— И все равно. Не гневи Бога. Любая любовь — от него. Ее надо принимать как награду, а не как наказание.

— Да какая же тут награда! Любить женатого мужчину, видеть каждый день злые глаза его жены, сына… Это мука.

— Судьба не посылает человеку испытаний не по силам. Возможно, это испытание приведет тебя к чему-то очень хорошему.

— Ты думаешь, есть надежда?

— Надежда есть всегда. А в твои годы вся жизнь — одна сплошная надежда на что-то светлое.

— Светлое… Светлое. А у нас в доме, по-моему, готовится что-то черное. Я боюсь за него.

— Боишься?

— Угу, — с детской непосредственностью сказала Олеся. — Для сына, Антона, он чужой. Тамара тоже не любит мужа. И этот Игорь вечно при ней.

— Постой. Какой Игорь? Игорь Носков?

— Да.

— А-а-а… Этот, что мне браслет подбросил. Ну, когда я в тюрьму попала.

— Вот, Рубиночка. И такие люди все время крутятся вокруг Астахова. Понимаешь, я это просто физически чувствую. Они, они… как клубок змей. Вот сейчас, кажется, и ужалят.

— Ну так предупреди хозяина своего.

— Не могу. У меня нет доказательств. Что я ему скажу? И потом кто я такая: горничная-выскочка на жену и сына доносит?

— Да… если нет доказательств, только себе навредишь.

— В том-то и дело.

— Что тут скажешь?.. Живи, деточка. Выбирай, решай. Только попомни мое слово: лучше бы ты ушла из этого дома. Насовсем. И куда-нибудь подальше…

“Да куда ж я уйду? — печально размышляла Олеся по дороге домой. — Раньше меня только Форс своей злобой к этому месту привязывал. А теперь еще и Астахов своей добротой держит”.

* * *

Рыч сделал все так, как Удав присоветовал. И не пожалел.

С Лехой и Рукой они засели на старом кладбище. Хорошо засели. Схороны по всем законам оборудовали. Приехала новая охрана Зарецкого. Накачанный молодняк. Трое. Бицепсы вместо мозгов. Но понтов, понтов сколько! Каменные лица. Походка такая, будто мускулатура им ходить нормально мешает. Зашли в склеп, все трое!

Нормально. Хоть бы кого снаружи оставили! Да если б тут были их настоящие враги (а не учителя), просто гранатку бы бросили — и все.

Рыч знаком показал своим сообщникам — идем к выходу из склепа: там всех и похватаем, по одному. Так и сделали. Первого, кто выходил, об камень грохнули — он тут же вырубился. Остальных на мушку взяли.

В общем, повязали всех. И в склепе аккуратно сложили, рядочком.

Вся супероперация, включая ожидание, заняла несколько часов. А активная фаза — три минуты.

Давно Рыч не получал такого удовольствия от хорошо сделанной работы.

— Золото… украли? — выдохнула Земфира. — Не может быть!

— Я тоже раньше так думал. Тот, кто раньше охранял меня, моего ребенка, теперь украл наш священный слиток.

— Нет, я не верю. Этого правда не может быть…

— Земфира! О тайнике, который был в склепе, на кладбище, никто не знал. Даже Сашка, который там дежурил дольше всех.

— И что?

— Скажи, тебя в последнее время никто ни о чем таком не расспрашивал?

— Нет, — ответила Земфира, почти не думая.

— Может быть, где-то, как-то, ненароком… Она чуть смутилась, потупилась, спряталась от назойливого взгляда Баро.

— Земфира, ну что ты молчишь? Я никого ни в чем не обвиняю. Ты только скажи мне…

И вдруг размякшая было супруга выпрямилась и твердо ответила:

— Нет. Никто ничего о золоте у меня не спрашивал. Постой, а кто же его украл?

— Разве я не сказал? Рыч! Проклятый Рыч! Добился своего!

— Рыч? Твой охранник?

— Бывший. Не зря говорят: в хорошем друге зреет лучший враг. Он знал, как унизить меня! Какой же я хранитель, если не смог сохранить нашу святыню?!

— Ты найдешь золото, Баро. Ты сможешь.

— Я найду его, чего бы мне это ни стоило. Но если цыгане узнают, что слиток пропал, они не подадут мне руки.

— Так ведь Рыч может раззвонить всем об этом! — ахнула Земфира.

— Этого я и опасаюсь больше всего. Он мстит мне за увольнение. И как я понял, мстить собирается долго, со вкусом… Сдается мне, он сейчас не будет объявлять о пропаже золота.

— Почему?

— Чтобы шантажировать меня и наслаждаться моим унижением.

— Как же можно? Как он не побоялся взять священное золото? Ведь оно обладает большой силой. И отомстить может. Он же цыган…

— Да какой он цыган?! Он — выродок!

* * *

В дверь постучали.

— Да, — сказала Тамара.

Заглянул Антон и, как приличный мальчик, спросил:

— Можно?

— Заходи, — быстро ответила Тамара. Неужели Бог услышал ее молитвы — и Антон окончательно стал прежним? Не открывает дверь ногой, ушла злость, металлическая тяжесть в глазах.