Тереза Тур - Выбрать свободное небо

Сперва Рэндэлл поехал домой, к родителям, в любимые предместья чинного Брекфорда. Потом, когда отоспался, понял, что не может оставаться на одном месте. Он почувствовал потребность сменить обстановку и улетел в Австралию, на рифы… Еще пара дней — и оказалось, что не может находиться наедине с собой. Это было по-прежнему слишком больно… Тогда Рэндэлл вернулся в Британию, поездил по стране — но и это не принесло облегчения…

В конце концов, внезапно для себя, на исходе отпуска, он приехал сюда, в Россию, в Санкт-Петербург. К Терезе. К чужой жене…

— Что-то вы совсем помрачнели, Роберт, — отметила Тереза — и он понял, что она уже давно к нему присматривается… Ему стало неловко, словно его поймали за чем-то неприличным.

— Мне тридцать пять лет, — протянул он, — Я размышляю над тем, как я устроил свою жизнь.

— И как? — спросила она так, что он понял: правду отвечать не стоит.

— Неплохо, — бодро улыбнулся он, сверкнув глазами. И словно увидел себя со стороны: когда он «вживался в образ» — у него лицо менялось, словно «подбиралось» для того, чтобы максимально точно и максимально правдиво выразить ту эмоцию, что была необходима на данный момент. — Я успешен. Возможно, мне даже завидуют. Некоторые меня обожают. Это есть хороший итог для мальчика, который за первые шесть лет своей актерской карьеры снялся лишь в рекламе дрянного кофе. Да… именно в рекламе. Меня туда отобрали, потому что я хорошо умею сверкать глазами. Молча.

— Вы одиноки, вас это терзает. Вас измучил вопрос: а нужны ли вы кому-нибудь, — ответила ему Тереза. — Роберт, ни к чему изображать передо мной боевого коня при звуках боевой трубы… Это пустое. И приехали вы потому, что вас настолько измучили эти мысли, что вам надо с кем-нибудь поделиться…

— Да, это так. Но мне неловко загружать вас своими проблемами. Это не есть красиво. Я жалкий.

— Перестаньте. Все будет хорошо. Все у вас должно быть хорошо. Я этого очень хочу. И так будет. Просто осмотритесь повнимательнее вокруг: должен же быть кто-то в этом мире, кто сделает вас счастливым…

Роберт старательно закивал: не то, чтобы он разделял это ее убеждение. Просто он боялся раскрыть рот и сказать что-нибудь такое, что приведет к тому, что он, не обретя любимую, потеряет еще и друга… Чужую жену…

Они замолчали и продолжили свою неспешную прогулку по набережной. Они шли, не замечая встречных прохожих. Тереза плыла сквозь них по любимым улицам. Намного ближе и милее людей ей были свинцовая река в красноватом граните парапетов и выверенная строгость одних фасадов и вычурная затейливость других.

Британец же попросту не замечал красот города — они интересовали его мало — чего он только не видел… К тому же представители Соединенного Королевства обычно восторгаются красотами лишь своей страны.

Так они дошли до Дворцового моста. Свернули на него, чтобы перейти в сторону Васильевского острова.

У Терезы мелькнула мысль: а не потому ли он одинок, что имел несчастье вообразить, что влюблен в нее? Выдумал себе что-то такое… Ненужное.

— Прошу прощения, Тереза, — остановился он вдруг, — а у вас принято делать так? Это есть флэш-моб?

И Роберт указал на перила моста, через которые опасно перегнулась молоденькая девушка.

— Не думаю, — быстро сказала Тереза и побледнела. — Похоже, девочка прыгать собралась!

— Stop, stop! — закричал Роберт и бросился оттаскивать незнакомку от края.

Лиза услышала крики за спиной, обернулась, и увидела, как к ней несется огромный, высокий мужчина с бледным перекошенным лицом. Но ей дела не было до этого лица. Она решительно перекинула свое тело вниз, в жадные воды Невы. Ей очень хотелось, чтобы они сомкнулись над ней. Последние мгновения страдания и боли — и все закончится, не станет больше этого кошмара, ни во сне, ни наяву, ни горьких воспоминаний, ни тягостной реальности, ничего…

Роберт успел в последний момент схватить ее за ремень брюк, рывком подтащил от перил и перехватил свободной рукой за плечи. На секунду ослабил захват, испугавшись вдруг, что сломает ей шею или придушит — девчонка с воплем рванулась обратно к парапету. Назад. В воду.

— Разверните ее, Роберт, — скомандовала Тереза. — Разверните ее ко мне лицом!

В лицо девчонке выплеснулась минеральная вода из бутылки. И сразу за этим Тереза ударила ее по щеке. Посмотрела. Глаза девчонки оставались бессмысленными. Тереза плеснула еще воды. Хлестнула еще. И еще раз:

— Успокойтесь! Немедленно успокойтесь, — жестким спокойным тоном приказывала она. — Возьмите себя в руки. Ну же!

Девчонка перестала вырываться. Затихла.

— Все? — не меняя тона, спросила Тереза. — Успокоились?

— Отпустите меня, — голос был хриплым. — Отпустите меня немедленно!

Тереза отрицательно покачала головой. Роберт чуть ослабил хватку, но выпускать девушку не стал.

— Кому нам позвонить, чтобы вас забрали? — продолжала тормошить Тереза. — Кто за вами приедет? Вы все еще не в себе…

— Звонить некому, — обмякла девушка.

— Совсем? — пророкотал у нее над ухом мужской голос. Девушка вздрогнула.

— Мама, папа? Может, парень? — не унималась Тереза. — И давайте вызывать «скорую».

«..И почему эта тетка не уйдет со своим мужиком и не оставит меня в покое?»

— Не надо «скорую»! Никуда я с ними не поеду! — Тихо, но решительно ответила спасенная.

— Тогда кому звонить?

— Никому. Парня нет у меня, — ответила девушка, чтобы только отстали, — мама умерла давно. Папа… — она бессильно опустилась на асфальт, — и папа умер! — Сегодня. Мне позвонили… только что.

Роберт ее выпустил. Девушка перестала трепыхаться, сидя на грязном тротуаре, и заплакала горько, по-детски, громко, закрывая рот сложенными лодочкой ладонями. Слезы текли по ее лицу, по пальцам с коротко подстриженными ногтями, а она всхлипывала, закрыв глаза, и раскачивалась на коленях. А ветер с Невы тормошил ее рыжие пряди неровно подстриженных волос.

Уже было понятно, что девушка плачет не от сожаления о несостоявшемся самоубийстве, а оттого, что у нее случилась беда, которая и толкнула ее за парапет…

Спустя час они сидели на лавочке в Александровском сквере. Девушка была тиха и подавлена, с двух сторон ее аккуратно подпирали Тереза и англичанин.

— Как вас зовут? — никак не отставала от нее женщина.

— Лиза, — ответила девушка.

— Надо же, — неизвестно чему обрадовалась женщина, — вас зовут так же точно, как и мою младшую дочь!

— Поздравляю, — злобно пробормотала Лиза.

— Вы в отчаянии! Чем вам можно помочь?

— Я в отчаянии, — не стала спорить девушка, — а помочь мне — нельзя…

Лиза спала плохо. На самом деле, она плохо спала уже пять лет. Ее мучили кошмары. Ей снился тот вечер. Ей снился тот вечер. Подворотня, ей зажимают рот, разворачивают лицом к желтой канареечной стене… Наверное, она и сейчас смогла бы нарисовать каждую трещинку на этой проклятой стене…

Но сегодня в этой подворотне появился мужчина. Черноволосый, со злыми серыми глазами. Сильный, очень сильный. И те, кто был в подворотне, трусливо убежали…

Она проснулась. Заставила себя открыть глаза. Заставила себя встать… Ей не впервой — она привыкла… Привыкла заставлять себя жить дальше.

Вспомнила вчерашний день… Черноволосого мужчину, который сказал ей, перед тем, как она ушла, что самоубийство — это трусость. Он долго вспоминал, как будет «самоубийство» по-русски… Не вспомнил. Сказал по-английски… Иностранец. Англичанин или американец. Сытый. С устроенной обеспеченной жизнью. Ему-то как раз и судить и о том, что такое «трусость». И что такое отчаяние…

Лиза и сама понимала, что сводить счеты с жизнью — не правильно. И до вчерашнего дня у нее не возникало даже мысли о том, чтобы сразу все закончить… Но после того, как в трубке мобильного телефона раздался голос, который сообщил, что умер от острой сердечной недостаточности единственный человек, которого она любила… Сообщил с невыносимым сочувствием, что его уже и похоронили… Где-то далеко-далеко…

Лизу охватила такое отчаяние, такая ненависть ко всему, что ее окружало, к себе самой… Ей захотелось убежать — а воды Невы так манили… Хорошо, что попались этот иностранец и светловолосая женщина. «Младшая дочка Лизонька», — надо же…

И зачем она назвала им свое имя, фамилию? Зачем рассказала, что рисует около Катькиного садика, да еще и предложила в благодарность нарисовать портрет? Наверное, чтобы отстали. Чтоб оставили в покое…

Лиза собиралась на работу, с горькой усмешкой думая, что жизнь сломана, но почему-то еще продолжается, и все равно зарабатывать надо. Самый разгар сезона, туристы ходят по городу толпами, и надо работать… А впереди — темная холодная-голодная зима.

Вчера глубокой ночью она закончила рисовать картинки на продажу. Виды Питера — традиционный ходовой товар, сувенирная продукция. Сегодня надо было отвезти их хозяину магазинчика — и получить свою копеечку. Потом надо позвонить бывшей научной руководительнице, которая жалела и ее саму, и растраченный на борьбу с жизнью талант. Жалела — и помогала, как могла. Договаривалась со своими многочисленными знакомыми, чтобы те брали «Питер» у ее бывшей ученицы.

Лиза пришла на свое место у Катькиного садика в одиннадцать утра — чуть позже, чем обычно. Сновали люди, шумел Невский, возвышалась императрица, присматривающая до сих пор за порядком в городе.

У афишной тумбы сидел молодящийся полный мужичок и предлагал погадать по ладони, стреляя глазами из-под козырька кепки в прохожих. У ограды соседствовали развал с матрешками и «армейскими» ушанками карамельных расцветок и лоток с гамбургерами. В рядочек, чуть поотдаль друг от друга, сидели уличные художники, незадорого рисуя портреты прохожим.