Малыш, придя в себя от испуга, стал вырываться, что-то сердито лепеча.

Поверх скопища людских голов Сьюзен поймала прикованный к ней взгляд Бена. В нем не было гнева. Он вообще смотрел на нее без всякого выражения. Сьюзен медленно опустила ребенка на песок и поставила на ножки.

К ней подлетела какая-то женщина — скорее всего, мать малыша — и что-то возмущенно затрещала по-гречески. Сьюзен видела, как та открывает рот, но до нее не доносилось ни звука. Ее разум замкнулся в молчании, придавленный воспоминаниями о другой, реальной смерти. Бен наконец пробрался сквозь толпу и, обхватив рукой плечи Сьюзен, оттеснил от нее собравшихся.

— Поедем? — спросил он.

Сьюзен тупо кивнула, машинально отметив тяжесть его руки на своих плечах и то, как Бен своим телом заботливо прикрыл ее от толпы. Во рту у нее пересохло, ощущение было таким, словно он забит песком. Они молча прошли по пляжу, оставив позади возбужденных греков. Бен остановился лишь на минутку, чтобы подхватить с песка их вещи.

По-прежнему молча Бен отвязал лодку. Сьюзен вошла в воду и побрела к лодке, как сомнамбула. Забравшись в нее, она уселась на сиденье.

Запустив мотор, Бен бросил взгляд на Сьюзен, но ничего не сказал, и она была ему за это благодарна. Лодка помчалась назад к яхте. Сьюзен не могла ни смотреть на Бена, ни вымолвить хоть слово. Горе сдавило ей грудь с новой силой, в желудке все переворачивалось. Внезапно она перегнулась через борт, и ее вырвало в соленую воду.

Джимми!..


Бен отчетливо видел выражение лица жены, когда она вытаскивала из воды малыша с маской. На нем отражался такой ужас, словно она увидела привидение. Но Сьюзен явно не желала обсуждать случившееся, и он не стал требовать объяснений — ни в лодке, ни позднее, когда они вернулись на яхту. И так было ясно: когда она бросилась в воду за мальчиком, перед ее мысленным взором стояла какая-то другая картина. Бен увидел достаточно, чтобы серьезно забеспокоиться. Что бы там ни говорил Джамал, Сьюзен, видимо, пережила очень сильное потрясение. И призраки прошлого так и будут всю жизнь преследовать ее, если он ничего не предпримет. Вот только как ей помочь?

Приняв душ, Бен надел вечерний костюм, радуясь, что сегодня они будут ужинать в гостях у одного из его ближайших друзей, устраивавшего прием на своей роскошной вилле. Бен искренне надеялся, что праздничная атмосфера поможет Сьюзен хоть немного развеяться после утренних событий.

Он сообщил молодой жене, что они идут на важное мероприятие, и сейчас, завязывая галстук, поймал себя на том, что раздумывает: что же она наденет. Бен представил себе купленные для Сьюзен туалеты, из которых она могла выбирать, — бархат, тончайший шелк… Впрочем, ни один из них не мог быть более соблазнительным, чем тот старомодный купальник, что был на ней утром. Этот купальник, бледно-розовый, с тоненькими бретельками, облеплял тело Сьюзен, как вторая кожа. Под влажной тканью проступали соски, углубление между ягодицами, косточки бедер. Бену безумно хотелось взять ее прямо там, на теплом песке, подмять под себя, погрузиться в нее без остатка.

Выдвинув вперед челюсть, чтобы лучше видеть ворот рубашки, Бен тщательно завязал черный галстук-бабочку, надел смокинг и выключил свет в ванной. Пора было пойти проверить, как там его молодая жена.

Глава пятая

— Почему вы заранее не сказали, что мы сегодня идем на прием?

Сьюзен смотрела на Бена сердито и несколько растерянно. Она-то думала, что они тихо поужинают вдвоем, а теперь выясняется, что они идут в гости, да еще к людям из богатых старинных семей, наделенных властью. Подобным представителям интернационального клана олигархов могло быть много известно о ее семье.

— По-моему, я об этом упоминал.

— Нет, не упоминали.

Бен наклонил темноволосую голову. Белоснежная рубашка прекрасно оттеняла его смуглую кожу, и черты его лица казались еще более тонкими.

— В таком случае приношу свои извинения. Мы приглашены к Мохаммеду Али Сафари. Ты ведь с ним знакома?

Еще бы ей не быть с ним знакомой! Сафари был близким другом отца. Он создал мощную бизнес-компанию, пригласив к участию в ней американцев вроде Бена. Асади наверняка один из его инвесторов, подумала Сьюзен.

— Вы ведь тоже?..

— Партнер господина Сафари по бизнесу? Да, я вкладываю деньги в его компанию уже более десяти лет.

— Сафари не ладит с моим дядей. — По лицу Бена Сьюзен поняла, что Бен и сам это знает. — Но ведь дяде не известно о ваших связях, да?

— Не известно. Я, скажем так, инвестор-инкогнито. Твой дядя знает меня лишь как президента американской холдинговой компании.

— Он и вообще-то не очень хорошо вас знает, верно?

— Мы просто знакомые, но не друзья.

— Так как же вам удалось заключить с ним сделку? — У Сьюзен уже начиналась истерика. — Что он попросил ему показать? Ваш пакет акций? Личный счет? Что?!

— Я послал ему свой отчет о доходах.

— Потрясающе! У вас были деньги, у него — племянница, которую он решил сбыть с рук, и сделка состоялась. — На глаза Сьюзен навернулись слезы. — Может, он и другим богатеньким мальчикам пытался меня навязать?

— Не знаю, Сьюзен. Да и какое это теперь имеет значение?

— Для вас — никакого, потому что вы выиграли. Породнились с нашей семьей, получили состояние наследницы и саму наследницу.

На щеках Сьюзен выступил румянец, краска гнева и стыда. Как же все-таки мало значила она для единственного оставшегося у нее родственника, если он мог продать ее американцу! Ведь Бен олицетворял для Джамала Наримана все, что тот презирал, зато был богат, просто возмутительно богат. Дядюшка наверняка сорвал хороший куш!

— Как же я тебя ненавижу! — Сьюзен взмахнула сумочкой, и та ударила Бена в грудь. — Ненавижу за то, как ты поступил со мной — с нами!

Едва последние слова сорвались с ее губ, как Сьюзен поняла, почему в последние дни пребывает в таком смятении. Если бы она встретила Бена при других обстоятельствах, она бы влюбилась в него, не устояла перед его внешностью, силой и чувственностью. А их брак, больше напоминавший сделку, все испортил. Бен был корыстолюбив и холодно расчетлив, и никакое обаяние не способно это изменить.

— Мне очень жаль. — Однако в его голосе совершенно не слышалось раскаяния.

— Никуда я с тобой не пойду! — заявила Сьюзен, смаргивая слезы. Грудь ее сдавило, в горле стоял комок. — Хочешь отпраздновать победу? Празднуй без меня.

— Сафари устраивает прием специально для нас. Не пойти — все равно что залепить ему пощечину.

— Я не могу туда идти. Не могу с ними встречаться.

— Почему? Из-за того, что чувствуешь себя чужой? Знаешь что, дорогая? Я всю жизнь был чужаком и знаю, что значит быть предметом постоянных пересудов, слышать нелестные замечания по поводу своего прошлого. Но мне наплевать, что думают другие. Главное — чтобы я сам был собой доволен.

— Это бросается в глаза, — парировала Сьюзен. Может, Бен и считает себя иранцем, но на деле он самый настоящий американец, родившийся и выросший в стране, где ценности совершенно другие. Ему просто не понять правил, по которым жил ее узкий мирок — круг людей, оторванных от родины и стремившихся сохранить то, что давно уже кануло в небытие. — Я никуда не пойду. Не желаю в этом участвовать. Ты заключил сделку с моим дядей, вот и оставь меня в покое.

— С тобой я тоже заключил сделку. — Бен пожал плечами, нимало не смутившись. — И я жду, что ты станешь выполнять ее условия.

— Это нечестная сделка!

— Об этом надо было думать раньше. Но раз уж ты теперь моя жена, то будешь делать так, как я прошу.

— Просишь?

— Настаиваю, если хочешь. — Темные глаза Бена сузились, губы решительно сжались — впервые на его лице промелькнула тень тех чувств, которые он испытывал. — И в качестве моей жены ты пойдешь сегодня со мной к Сафари и будешь вести себя как подобает, то есть с должным почтением. Ясно?

На берег они сошли в полном молчании и так же молча уселись в поджидавший их «роллс-ройс». По пути к вилле Сафари Сьюзен размышляла, знает ли Бен о причине ссоры ее владельца с дядей Джамалом. Она и сама толком ничего не знала, слышала только, как отец рассказывал, что Джамал Нариман перебил у Мохаммеда Сафари какую-то очень выгодную сделку и с тех пор они стали коситься друг на друга. Ей самой было нечего опасаться враждебности, ибо с ее отцом Сафари всегда был в прекрасных отношениях. Но сейчас именно это и пугало Сьюзен: друг отца и его семья слишком много знали о ее прошлом. Ненужное сочувствие было ей совсем ни к чему. Кроме того, многие из их круга наверняка были шокированы тем, что Джамал запер племянницу у себя в доме, а уж о ее браке с Беном нечего и говорить…

Автомобиль подкатил к роскошной вилле — изящному беломраморному сооружению, сиявшему огнями. Сьюзен заставила себя заговорить.

— Все, по-видимому, шокированы известием о нашем браке?

— Я бы сказал — немного заинтригованы.

Это было мягко сказано, как подозревала Сьюзен. Ухватившись за концы бледно-голубой шелковой шали, она крепко прижала их к платью цвета морской волны.

— Вот уж будут сплетничать.

— Люди всегда сплетничают.

— Всем наверняка интересно, с какой это стати дядя так поспешно выдал меня замуж.

— Не забудь: мы распустили слух о том, что у нас брак по любви. — Зубы Бена ослепительно блеснули в темноте. — Многие считают, что мы все провернули за спиной у твоего дядюшки.

— А как же моя репутация?

— От нее остались одни лоскутки, — согласился Бен, слегка касаясь дорогого браслета с бриллиантами и сапфирами, украшавшего руку Сьюзен.

Шофер распахнул перед ними дверцу и отступил в почтительном молчании. Однако Сьюзен не могла заставить себя шевельнуться. У нее было такое ощущение, словно ее одурачили. Мало того что после смерти родителей она оказалась заложницей дядюшки, так теперь еще выскочила замуж за человека, который играет с ней, как кошка с мышкой.