На кухне она поставила кофе и вышла в ночной рубашке на крыльцо. Домики вдоль залива казались темными, а их детали неразличимыми, но из ельника на западе поднимался дым – там был дом Виолетты. Анна надеялась, что сегодня вечером соседка придет на вечеринку в честь дня рождения Джека, хотя она не любила большие скопления народа.

Джек настаивал на скромной вечеринке, но интуиция Анны и рассудительность Стюарта – они вернулись из Сан-Франциско неделю назад, и Стюарт даже не собирался уезжать, что очень радовало Анну, – привели к тому, что они пригласили большую часть местных жителей. Должны были приехать старые друзья Джека и Стюарта из Бостона и Марвин, который не навещал Флинн уже несколько месяцев. Анна надеялась, что с отцом девочка будет откровенной: ей внучка давно уже ничего ей не рассказывала. Когда она, Джек и Стюарт приехали из Калифорнии, Анна спросила Грету, которая провела два дня с Флинн, не показалась ли ей, что девочка стала слишком тихой? Необычайно замкнутой? Меланхоличной или смущенной?

– Она необычная девочка, – сказала Грета.

– Да. Что именно ты заметила? Грета покачала головой:

– Ничего особенного, я думаю, кроме того, что она действительно отдалилась от всех.

Такого ответа Анне было мало.

– Ну, мне показалось, она не помнит, кто я, – сказала Грета. – Словно она смотрит с другой стороны телескопа. Или нет. Она смотрела так, как обычно смотрят на знакомого человека, который находится на расстоянии полумили. Ты в принципе полагаешь, что это тот, о ком ты подумал, но не можешь быть уверен, пока не подойдешь ближе. Понимаешь, о чем я?

Анна кивнула:

– Ты думаешь, с ней все будет в порядке? – Она замолчала. – Нет, это не совсем правильный вопрос.

Грета сжала ее руку:

– Ты слишком сильно переживаешь, словно опять стала матерью.

Наверху Анна смотрела на воду с балкона спальни, глотая кофе. Она глубоко вздохнула, вдыхая запахи морской воды, древесного дыма и влажного холста от старого тента, который Флинн вытащила шесть недель назад и оставила на куче гниющего мусора за сараем. Анна наняла уборщиков, они придут после обеда, а Стюарт собирался помочь приготовить еду – все основные блюда. В городе была пекарня, оттуда привезут пирожные и сладости, городской винный магазин снабдит их выпивкой, а из кафе доставят закуски, мясо и сыр. Анна наняла пятерых студентов колледжа, чтобы те позаботились об обслуживании, музыке и баре. Анна хорошо справлялась, это была первая устроенная ею вечеринка, которая ей нравилась.

Она набрала ванну и взяла несколько полотенец из кладовки рядом с комнатой Флинн. Затем приложила ухо к стене спальни внучки. Оттуда доносились странные звуки: шаги, удары, звуки передвигаемой мебели. Анна покачала головой и пошла в ванную. Она добавила в воду душистой соли и масла, чувствуя легкий приступ сожаления. Закончились те дни, когда Флинн составляла ей компанию в ванной. Еще совсем недавно, пару месяцев назад, внучка прибегала, как только слышала звук воды, ложилась на кровать Анны и болтала через открытую дверь. Иногда рылась в шкафу, примеряла одежду и украшения или тщательно рассматривала ящичек с косметикой.

Анна легонько постучалась в дверь к Флинн. Может быть, все что им нужно, – это сходить в «Сахарную голову» и поесть бельгийских вафель, которые Флинн очень любила? Кондитерская находилась в соседнем городке, в двадцати минутах езды по шоссе. У Анны было время – она не зря наняла помощников. День был хороший – яркий, холодный, самое время обильно позавтракать. Может быть, Флинн захочет пройтись по магазинам, прикупить что-нибудь новенькое на вечеринку.

– Флинни? У меня возникла замечательная идея. – Приоткрытая дверь открылась настежь, когда Анна толкнула ее. В комнате было темно, плотно закрытые шторы не пропускали ни лучика света. Анна искоса посмотрела на кровать, но там лежали только смятые одеяла и подушки. Она включила лампу на ночном столике.

В углу поверх кучи из подушек и всякой утвари из сарая – дерева и ткани, старых штор и брезента – восседала Флинн.

– Что ты делаешь? – Анна почувствовала, как у нее внутри что-то оборвалось. – Что ты делаешь, Флинн? Что это такое?

Флинн посмотрела сверху, бледная, глаза широко открыты.

– Это башня для медитации, – сказала она.

– Зачем?

Как – и когда – она притащила сюда эту рухлядь?

– Просто я не хочу сидеть на полу.

Анна открыла шторы, изучила валяющееся барахло: заготовки для книжных полк Хью, которые он начал делать, но так и не закончил, загородка для детей, которую они соорудили, когда Поппи стала интересоваться ступеньками, старые столешницы, старые одеяла. Анна потрогала одно, которое лежало на уровне глаз. Она сама собрала его из кусочков, стеганое одеяло Поппи. Там же была огромная сумка с вязанием, желтая пряжа, двадцать пять мотков – Анна вспомнила, как покупала их. Она собиралась связать Поппи одеяло на кровать, которую сделал Хью, когда Поппи выросла из детской кроватки. Но связав пятнадцать рядов, бросила это занятие.

– Я и не знала, что все это еще существует. – Анна улыбнулась, словно для ее внучки было вполне естественно гнездиться, словно птица, на куче старых досок, хлама и заброшенного рукоделия. Флинн невозмутимо на нее посмотрела. – Я подумала, что мы с тобой можем позавтракать в «Сахарной голове». Давненько мы там не были, – сказала Анна.

– Я не голодна.

– Ты должна быть голодной, раз уж ты встала и чем-то занялась. Почему бы тебе не принять ванну, одеться и встретиться со мной внизу через час?

Но когда Флинн спустилась, немного больше чем через час, Анна уже присматривала за горничными, которые приехали в десять вместо четырех – перепутали расписание – и полировали серебро. Она сняла с постелей простыни, чтобы постирать. Никогда нельзя предугадать, кто останется на ночь, поскольку будет слишком пьян, чтобы вести машину.

Флинн нашла бабушку на кухне, она мыла полы каким-то вонючим раствором.

– Я думала, мы собирались позавтракать.

– Я тебя ждала, а потом решила, что ты уже не придешь. Еще столько всего нужно сделать. Сходи приготовь себе что-нибудь. Но не ешь там, где моют или уже помыли.

Флинн вздохнула, приготовила на кухне сэндвич и вышла мимо горничных на переднее крыльцо. На улице было так холодно – и почему бабушка сказала, что на улице прекрасный день? Сейчас ей все казалось холодным – ее ноги и руки, ее кровать. Девочка положила сэндвич на коленку, глядя, как джем блестит на свету, и сделала глоток из стакана. Она думала, там лимонад, но содержимое оказалось коктейлем «Маргарита» – Джек вечно наливал его не в тот кувшин. Флинн хотела, чтобы Стюарт уехал. Она понимала, что это ревность. Нет, на самом деле она не ревновала, просто хотела, чтобы Джек проводил с ней больше времени. Девочка подслушала, как Стюарт разговаривал с другом по телефону, они ссорились, и это означало, что он может остаться здесь навсегда.

Две недели назад она рылась в сарае и нашла старый проигрыватель, где красным лаком для ногтей было написано имя ее мамы. Три альбома: саундтрек «Иисус Христос – суперзвезда», «Самые известные хиты «Брэд»» и «Лучшие песни Мак-Девиса». На протяжении двух недель в ее голове звучали темы из рок-оперы, хотя она послушала ее всего несколько раз. Строчка, которая к ней прилипла, была ужасной – «Мы молим тебя… выслушай нас», – и она чувствовала себя так плохо, что даже не могла определить, что именно не так, ей казалось, что нечто стерлось в ее голове и попало глубоко под кожу, словно заноза. В ушах все звучала та песня, и Флинн задумалась, что же такое быть мертвым. Она была уверена, что скоро умрет, и боялась этого. Несмотря на то что она сказала бабушке в тот день на железнодорожных путях, она боялась. Ей казалось, что ее будущее мчалось ей навстречу, а прошлое подталкивало в спину, словно она застряла в узком пространстве между ними, едва дыша, переживая все мгновения своей жизни одновременно. Даже в постели Флинн не могла расслабиться, словно части ее тела вступали в жестокий бой за место на матрасе – если расслаблялись ее ноги, вытягивалась шея; если голова опускалась на подушку, изгибалась спина. Выигравшие части тела сбрасывали с кровати проигравшие, и Флинн никак не могла заснуть. Иногда, лежа на прохладном песке, у самой воды, она представляла себя мертвой. И очень часто ей безумно хотелось, чтобы это на самом деле было так.

У нее болело все: голова, суставы пальцев, каждая прядь ее волос. Флинн свернулась в шезлонге на солнышке, завернулась в стеганое одеяло и закрыла глаза. Она вдыхала соленый воздух, запах пахнущей рыбой воды и представляла, что плывет, уплывает на середину океана. Флинн крепче зажмурила глаза от солнца и накрыла голову пахнущим пылью и грязью свитером. Она не знала, почему так себя чувствует, почему не слышит радостных звуков вокруг, почему ей вдруг все стало безразлично. Флинн была жива, но ощущала себя мертвой.

Волны бились о берег, гудел полуденный поезд, и Флинн погрузилась в легкий сон; ей снилось, что мама ждет ее на железнодорожной станции после долгого путешествия, и она ехала к ней, приютившись на одной скамейке с еще тремя людьми – одной пожилой женщиной и двумя мужчинами. Запах стоял ужасный, словно там было множество разгоряченных тел, на полу валялась недопитая бутылка кока-колы, полная мух с голубыми крылышками. В поезде становилось все темнее и темнее, люди стали жаловаться и возмущаться. Кондуктор, который последнее время присутствовал в каждом ее сне, встретился с Флинн взглядом и улыбнулся. Его зубы были черными и выглядели так, словно их вставили вверх тормашками, да еще и не на те места. В них она увидела маленькие лица. Еще прошлой ночью этот человек пел ей испанские серенады и превращал листья деревьев в маленьких попугайчиков, чтобы заставить ее улыбнуться.

Теперь он был совсем другим.

Анна не знала, что в городке живет так много народу, – и, казалось, все они, нарядно одетые, сейчас собрались в ее гостиной. Здесь была Виолетта в своем типичном странном наряде из фех юбок, шотландского свитера и армейских ботинкок. Элмер Тибодо Третий, фармацевт, чей отец и дед владели аптекой, которая сейчас принадлежала ему. По мнению Анны, каждый представитель рода аптекарей Тибодо больше походил на продавца подержанных машин. Он пришел вместе с Трипом, чрезвычайно толстым эпикурейцем, с красивыми руками и страстью к маскам из морских водорослей, которые ему делали в самом плохом салоне города. Его не волновало, что всем было известно о его процедурах с лицом и об ассортименте лосьонов и мазей в его ванной (он тайно встречался с матерью косметолога, которая, конечно же, тратила большие суммы денег на средства по уходу за кожей). Насколько Анна поняла, единственным видимым различием между этим городком сейчас и пятьдесят лет назад было то, что люди стали гораздо более откровенными; отец Триппа, реши он заботиться о своем теле, никогда бы не позволил никому узнать, что у него есть сорок видов лосьона.