Резко повернувшись, он вышел из мастерской.

— Роберт, не уходи, ведь я тебя люблю, — раздалось ему вслед.

Это не было для него новостью. Если бы она крикнула: «Я тебя ненавижу», он бы, пожалуй, от неожиданности остановился. Он привык слышать эти слова любви из ее уст в последние пять лет и не остановился, а поспешил побыстрее оказаться на улице — пока их не увидел еще кто-нибудь. Конечно же, как он и ожидал, никого возле дачи не было. Роберт шел домой, раздосадованный на самого себя. Именно подобной выходки со стороны Жени он опасался, когда шел сюда, и все же попался, как последний идиот. Он злился на себя, а не на нее. Что с нее взять? Безмозглая писдочка. А вот ему следовало быть на чеку и догадаться. Неужели архитектор оставил бы дверь открытой и не стал бы отзываться на звонки и стук? Она ловко заманила его, но не смогла обмануть мужа, и тот, видя, как они беседовали на пляже, а потом она одна пожелала пойти домой, конечно же, обо всем догадался и пришел удостовериться. Теперь опять придется объясняться и оправдываться В который уже раз… за пять лет.

Роберт немного успокоился, когда пришел к себе и стал укладывать дочку спать. Он рассказал ей на ночь новую сказку, написанную матерью, и девочка уснула, несмотря на стук машинки, доносившийся даже в детскую спальню. Она к нему привыкла. Мама писала очень много и сейчас сочиняла очередную сказку.

Он заботливо подоткнул одеяло, чтобы девочка не раскрылась во сне, и прошел в комнату к жене. Она, прищурившись и сморщив носик, азартно стучала своими хорошенькими пальчиками по клавишам.

— Милый, пожалуйста, не сегодня, я хочу допечатать сказку. Может, завтра отдам в редакцию. Буду сидеть всю ночь, — сказала она.

— Нет проблем, — легко сказал он и, улыбнувшись, поцеловал ее в макушку, а потом пошел проявлять отснятую днем фотопленку. Он проявил и высушил пленку, зарядил ее в фотоувеличитель, когда в дверь комнаты постучали. Он повернулся и вздрогнул. На пороге, прислонившись к косяку, стоял Виктор. Его глаза были такими несчастными, а в свете красной лампы он казался еще страшнее.

— Виктор, я… — начал было Роберт.

— Что, готовишься к конкурсу? — прервал его Виктор, кивнув в сторону фотоувеличителя.

— Да, сегодня снимал детей, — облегченно вздохнул Роберт. Кажется, на этот раз объяснения не будет.

— Дерзай, ты ведь самый талантливый фотограф в городе, — усмехнулся Виктор. — Так, кажется, говорят милые дамы?

— Виктор, ну зачем ты так? Не надо, я… — Роберт смутился. — Ведь ты же знаешь…

— Я-то знаю. — Архитектор смотрел на него и думал, что хотя Роберт и старше его на два года, но выглядит моложе лет на десять, и волосы у него густые, а у него самого они катастрофически редеют, и даже смущение ему к лицу, да и вообще… и, кажется, это главное, именно это. Он нахмурился и замотал головой, чтобы отогнать неприятные мысли.

— Ну, ладно, оставим это, покажи, что тут у тебя. — Он подошел к столу.

Роберт был почти счастлив, что разговор вроде бы свернул в безопасное русло.

— Я знаю, что ты заходил, — мимоходом сообщил Виктор, и фотограф насторожился.

— Давай попробуем вот этот кадр, — вдруг предложил Виктор.

Роберт сел за увеличитель.

— Недурно, совсем недурно, — бормотал архитектор, удивленно разглядывая, как на фотобумаге, плавающей в ванночке с проявителем, появляется изображение девочки на подоконнике. У девочки были перепутанные длинные светлые волосенки, ссадина под глазом. Во рту она держала палец, а в глазах было что-то, заставляющее задержать на ней взгляд. — Есть в ней что-то такое… эротическое. Как тебе удалось подметить это в ребенке?

Роберт молчал. Затрагивать такую тему ему сегодня не хотелось совсем, тем более с Виктором.

— Готово, — Виктор, не дождавшись ответа, поддел пинцетом лист и переложил его в фиксаж.

Роберт вставил в распрямитель новый чистый лист и сфокусировал на нем следующий кадр — портрет мальчика. Он отработанным движением переложил готовый лист в проявитель и занялся третьим кадром, а архитектор все молчал, стоя у него за спиной. Роберту было как-то не по себе, и он повернулся к другу, забыв о том, что засвечивает под лампой увеличителя бумагу — он не поставил красный фильтр, — и ему стало еще больше не по себе, когда он увидел, что Виктор, склонившись над ванночкой, внимательно, словно видит впервые, разглядывает крупное, во весь лист, лицо Альберта.

Он так долго вглядывался в фотографию, что она стала темнеть, передержанная в проявителе. Роберт хотел сказать ему, чтобы он бросил ее в фиксаж, но не смог. Когда лист почернел, архитектор поднял на него глаза, и от его взгляда Роберту захотелось отвернуться.

— Не отворачивайся, — скомандовал Виктор.

Роберт повиновался.

— Ничего общего, — бормотал архитектор, пристально глядя на Роберта. — Если не видеть цвета глаз и волос. Но подумаешь, редкость, темные волосы. — Он провел себя рукой по голове. — Да и синие глаза не такое уж чудо.

Роберт послушно сидел, не двигаясь, лишь только сжимал ладони в кулаки, каждым из которых мог бы запросто убить тщедушного Виктора. Но он только матерился про себя, пока Виктор с такой же внимательной настороженностью, как только что лицо сына, разглядывал его лицо.

Роберт опять винил лишь себя за то, что позволил втянуть себя в эту унизительную историю. Чтобы не запрезирать себя окончательно, он сам затронул тему, которая его пугала.

— Кто тебе сказал, что я заходил на дачу, — досчитав до трех, чтобы решиться, спросил он.

— Я сам видел, — мрачно ответил архитектор.

— А с Женей ты разговаривал? — Роберт не представлял, что сделал бы с женой, если бы она поступила так же.

— Да, я зашел к тебе от нее, — сказал Виктор.

У Роберта мелькнула страшная мысль, что тот убил ее.

— И что? — спросил он с опаской.

— Тебя интересует, не сделал ли я с ней чего-нибудь? — невесело засмеялся Виктор. — Чтобы успокоить тебя, скажу. Я проделал с ней то, на что она и рассчитывала, укладываясь на кульман.

Роберт расхохотался, но оборвал смех под взглядом Горшкова. Он ничего не понимал и чувствовал себя полным кретином.

— Но… — начал было он.

— Хочешь меня спросить, почему я не вошел? И почему ты не видел меня, когда вышел на улицу? — Архитектор читал его мысли. — Я ушел к женщине, которая любит и понимает меня. Мне нужно было успокоиться. А потом вернулся к жене. Если ей так хотелось трахаться, то почему бы не со мной?

«Надо же, кто-то его понимает», — подумал Роберт.

Когда Виктор ушел, была глубокая ночь. Но Роберт не мог уснуть. Ему нужно было снять напряжение от общения с этой четой Горшковых. Он встал и, постояв нерешительно у двери Роксаны, прислушиваясь к стуку ее печатной машинки, вышел на улицу и отправился к женщине, которая тоже любила и понимала его и при этом не была замужем.

Она, даже если и была чем-то занята, всегда оставляла свои занятия, когда он приходил, с ней можно было быть самим собой. Он пропустил вслух крепкое словечко, увидев, что в ее комнате появилась в углу картонная ширма, и сообразив, что за ней спала девочка. Он хотел было уйти и напиться, но женщина задержала его, уверяя, что девочка крепко спит и не проснется, даже если стрелять из пушки. Она так любила его в эту ночь и была с ним так нежна и ласкова… Это было именно то, чего ему хотелось.


Малыши дачного поселка работников искусств уснули в этот вечер под новую сказку детской писательницы Роксаны Сафроновой-Вершининой. Роксана подарила их родителям за ужином в ресторане по тоненькой новой книжке с автографом, только сегодня полученной из издательства. Сказка называлась «Маленькая принцесса». Алику прочла ее бабушка, на даче которой он жил отдельно от родителей. Дане и Дине — мама, думая о том, что скоро укладывать детей будет гувернантка, сама же она в это время будет купаться с мужем в теплой вечерней воде, стараясь попасть в лунную дорожку, как известно, приносящую влюбленным счастье. Лолите сказку прочел папа, сообщив, что она и есть Маленькая принцесса. Власта на этот раз тоже не была исключением из общего правила. Сказку ей прочитала тетя Таня. Ей книжку подарил муж писательницы, сказав, что видел ее девочку и был ею очарован.

Власте сказки на ночь рассказывали не часто — маме обычно бывало не до этого. А если она и рассказывала, то это были сказки, которые девочка давно знала. Например, про Колобка или Красную Шапочку. А то, что прочла ей тетя Таня, было так интересно — про Маленькую принцессу. Она жила в королевском замке, и все любили ее. Ей пришлось пройти через очень страшные испытания, когда на нее ополчились Зло и Ненависть. Власта от волнения всякий раз, когда принцессе бывало особенно трудно, засовывала в рот палец, забывая, что это нехорошо. Но в самый ужасный момент, когда принцессе, казалось, уже не спастись, ей на помощь приходила Любовь. Она поселялась в сердце какого-нибудь человека, и он шел выручать принцессу. Власта облегченно вздохнула на последней фразе, где все закончилось хорошо — Зло и Ненависть победил самый отважный, сильный и добрый человек, вернув миру Любовь, которой прежде приходилось прятаться, кочуя из сердца одного человека в сердце другого, чтобы ее не нашли коварные злые силы. Успокоенная, она моментально уснула, и ей приснилось, что Маленькой принцессой была она сама. А люди, приходящие ей на помощь, — мама, воспитательницы, тетя Таня. И еще ей снилась бесстрашная девочка с пляжа, отважно сражающаяся со Злом.

Несмотря на то, что дети происходили из разных семей и воспитывались по-разному, переживания их были схожими. И сны им снились в ту ночь на одну тему. Лолита в образе Маленькой принцессы видела себя, а в образе отважного человека своего папу. Дане и Алику снилось, что сильными, добрыми и бесстрашными были они. И они спасали окончательно Маленькую принцессу, принося ей Любовь и Счастье навсегда. Конечно, Маленькая принцесса каждому виделась по-разному. Только Динке снился сон, не имеющий никакого отношения к сказке. Сказка ей не понравилась — у Маленькой принцессы не было брата, а значит, к ней самой она никакого отношения не имела.