Что теперь делать? Она своим опрометчивым поступком перечеркнула все то, чего они с Игорем и Николаем Петровичем так долго и упорно добивались. Эти соревнования могли стать залогом их будущих побед, а обернулись провалом только потому, что она трусиха. Не смогла в глаза Крылову сказать все, как есть. Предпочла сбежать… В аэропорту Ниццы, стоя в очереди на посадку, она готова была повернуть обратно, вернуться в отель и выступить в произвольной программе. И кажется, даже сделала шаг назад, но улыбающаяся сотрудница аэропорта, попросившая билет, вернула ее в реальность. В ту самую, в которой она не могла посмотреть Игорю в глаза. Её будто оголили и поставили на всеобщее обозрение с вывернутой наизнанку душой. Смотрите на неё! Смейтесь! Вот такая она — сломанная марионетка президента Федерации.

Рината не заметила, как из глаз её крупными каплями потекли слезы. Они сломали её жизнь, разделили её на «до» и «после». Что ей теперь делать?..

— Девушка, куда едем? — прервал её мысли водитель черной иномарки.

— Куда… Езжайте к Телецентру.

Внезапная мысль мигом завладела её разумом, не оставляя места для сомнения. Рина вытерла слезы, а взгляд её наполнился ненавистью. Это Фёдорова нашла фотографию, она показала её Игорю и… И Рината понимала, что сейчас ей плевать на это. Вся её ненависть была сосредоточена в одной точке, направлена на конкретных людей. Что там Фёдорова твердила про свою передачу? Ей интересно, что случилось после Олимпиады? Она расскажет! И то, что было после, и, самое главное, до!..

— Поехали же! — нервно бросила Рината водителю, замешкавшемуся на выезде с парковки.

Москва, февраль 2010 года

Палата была просторной и светлой, с широким новеньким окном и чистым белым подоконником. В вазе на этом самом подоконнике горделиво и грациозно возвышался букет белых роз, на тумбочке возле постели стояла тарелка со всевозможными конфетами в цветных обертках. Мягкое флисовое покрывало одним концом свисало со спинки кровати, простыня собралась гармошкой возле стены. Но Ринате было все равно. Только что она попросила медсестру, намеревавшуюся привести постель в порядок, оставить ее одну и теперь лежала, бессмысленно разглядывая свежевыбеленный потолок. Не будь медсестра такой назойливой, Рина не возражала бы против ее помощи, но та всячески пыталась завести разговор. А о чем тут было говорить? Она — неудачница! Надежда, одним своим прыжком провалившая Олимпиаду… Лежит теперь в этой чистенькой палате со сломанной ногой, а где-то там, в Японии, национальный праздник…

В дверь негромко, но настойчиво постучали. Рината недовольно сжала губы, ожидая в очередной раз увидеть кого-то из медперсонала, однако этот гость никакого отношения к работникам клиники не имел. Рина хотела что-нибудь сказать ему, на худой конец, выдавить виноватую улыбку, но вместо этого подбородок ее задрожал, губы перекривились, а из глаз побежали слезы облегчения.

— Рината… — Через мгновение президент Федерации уже сидел рядом с ней на постели. Ее покрытое одеялом колено оказалось под его широкой ладонью, вторая рука опустилась ей на плечи. — Ну что за слезы такие?

— Я всех подвела! Всех! — всхлипнув, Рина прижалась к его груди. — Вас, Аллу Львовну! Простите меня…

— Не правда, — возразил Бердников, слегка отстраняя ее от себя. — Ты боролась, и это заслуживает уважения. — Он ласково стер слезы с ее щек и подбадривающе улыбнулся.

— Да какое тут уважение… — снова всхлипнула Рина, но на этот раз уже сама вытерла покатившиеся из глаз капли. — Я просто… — Она покачала головой, вздохнула и понурилась.

— Ты не права, Рина.

— Да как я могу быть не права?! — возразила она с негодованием и тут же по-детски шмыгнула носом. — Вы же видите…

— Знаешь, что отличает хорошего спортсмена от посредственного? — очень тихо спросил Бердников.

Рина приоткрыла рот, чтобы ответить, но потом покачала головой и уставилась на него в ожидании продолжения.

— Посредственный спортсмен утешает себя словами, что главное — участие.

— Главное — победа, — так же тихо, как он, но от этого не менее убежденно, сказала Рината.

— Правильно, девочка, — Владимир сжал ее ладонь. — И на твоем месте я бы поступил точно так же.

— Правда? — прошептала она недоверчиво.

— Да. — Владимир ответил ей уверенным взглядом. — Ничего страшного не произошло. Значит, это была не твоя Олимпиада. Тебе всего шестнадцать, у тебя впереди еще столько всего… Тяга к победе у тебя в венах. В Сочи ты будешь лучшей, Рина. Видимо, тебе судьбой предначертано выиграть у себя дома, на домашних играх.

— Вы так говорите уверенно… А что, если мне вообще не суждено что-либо выиграть?

— Нет, моя дорогая. Ты сможешь то, чего не смогли ни я, ни Алла Львовна. Ты станешь олимпийской чемпионкой.

От голоса президента исходила такая непоколебимая уверенность, что в сердце Ринаты быстро-быстро стал разгораться огонек нетерпения. Да, она будет работать — еще больше, еще упорнее. Как только заживет нога, она приступит к тренировкам, она использует эти четыре года для того, чтобы стать еще лучше, еще сильнее. И она оправдает надежды тренера, надежды Федерации. Она обязательно оправдает надежды дяди Володи, иначе и быть не может.

— Спасибо… — сказала она шепотом. — Спасибо за веру.

Владимир смотрел на нее как-то странно. Пристально и очень серьезно. Под его взглядом она даже немного смутилась и, чтобы скрыть это, заставила себя слабо улыбнуться. Но выражение его лица не изменилось. В глазах его, голубых, внимательных, появилось что-то незнакомое ей, словно он искал ответы на какие-то свои вопросы или изучал ее, и в тот самый момент, когда Рината уже хотела нарушить возникшее молчание, он проговорил:

— Я всегда буду верить в тебя, девочка моя. Потому что ты — отражение меня самого. — И не успела Рината сообразить, что именно он имеет в виду, Бердников добавил: — Ты — моя дочь.

— Что? — Ее черные бровки сдвинулись, в глазах промелькнуло непонимание.

— Рината, ты моя дочь. Единственная родная дочь.

— Это шутка такая, да?

— Нет, — его взгляд был направлен прямо на неё. Владимир взял её руки в свои и произнес: — Я очень виноват перед тобой. Я сделал ошибку, Рината, ошибку, которая всем нам обошлась очень дорого. Но видит Бог, всю жизнь я пытался искупить свою вину.

— Вину за что? — Рината все еще не до конца понимала, что он пытается ей сказать. Мысли вдруг перемешались, смысл слов, как она ни старалась поймать его, все время ускользал, предложения казались какими-то нескладными, корявыми, словно были составлены из абсолютно разных кусков.

— За то, что ты выросла в детдоме, — четко произнес Владимир, и на этот раз она точно знала, что не ослышалась. — За то, что оказался трусом и не смог рассказать тебе правду, за то, что ты росла без родителей… Ты…

— Но… — ошеломленно выдавила Рина каким-то писклявым, тоненьким голоском, самой ей показавшимся слишком жалким. — моя мать отказалась от меня. Вы знаете, кто она? Вы знаете мою мать?!

— Рин…

— Кто?! — Теперь голос ее прозвучал сипло и сдавленно.

Внезапная догадка пронзила, парализовала, сковала легкие и горло. Мир, несмотря ни на что еще несколько минут назад казавшийся объемным и цветным, на глазах мерк, превращаясь в размытую черно-белую картинку. Тело ее обдало холодом, руки покрылись мурашками, а пальцы стали какими-то деревянными, негнущимися. Капля за каплей, секунда за секундой понимание происходящего просачивалось в нее, отравляло все ее существо. Черное, острое, разрушающее, оно овладевало ее сознанием, ее детским сердцем, ее наивной душой, покрывая все внутри бугристой коркой твердого льда. — Кто она?

Бердников видел, как во взгляде ее появляется нечто колкое, пустое, пугающее, как ожесточаются черты красивого личика. Рината выдернула руки и повторила в третий раз:

— Кто она?!

— Алла… — Бердников не смог выдержать обвиняющего взгляда и опустил голову.

— О господи… — прохрипела Рината, все еще до конца не веря, что это может быть правдой. — Это ведь… Этого не может быть. Вы врете! Вы все врете! — голос ее сорвался на крик.

Лихорадочным взглядом она смотрела в лицо человека, которого считала чуть ли ни своим спасителем, которому была благодарна за то, что он забрал ее из казенных стен детского дома, человека, давшего ей шанс на будущее. Она надеялась увидеть что-то, что могло опровергнуть его слова, что-то такое, что бы не дало разрушиться ее жизни, но видела только мрачную непоколебимую решимость.

— Боже мой… — Из груди ее вырвался то ли выдох, то ли стон. — Получается… я одиннадцать лет жила рядом с людьми, которые… которые просто избавились от меня…

— Это не так!

— Не так? — она помотала головой из стороны в сторону. — А как?! Как?! И почему сейчас?! Зачем Вы это рассказали мне сейчас?!

Владимир потянулся, чтобы взять ее за руку, но она отшатнулась от него, упираясь ладонями в постель. Спина ее стукнулась о металлическую спинку кровати.

— Не трогайте меня! — выдавила она. — Никогда больше не прикасайтесь ко мне. — Не послушавшись, Бердников погладил ее по ноге, и это окончательно сломало ее, перевернуло все, что еще оставалось в ней прежнего. Из груди ее вырвался громкий всхлип, стоявшие в глазах слезы покатились по лицу крупными жгучими каплями. — Не прикасайтесь ко мне! — закричала она что есть силы. — Я всегда думала, что Ваша ко мне любовь искренна! А Вы… Вы вину старались искупить! Нет! Какая, к черту, вина!!! Вы хотели одного, — чтобы я принесла вам то, что Вы не смогли завоевать! Олимпийское золото! А я любила вас обоих! Какие же вы сволочи! Убирайтесь! — Рината толкнула Бердникова. — Проваливайте!

Не успел он опомниться, как она схватила с тумбочки тарелку с конфетами и запустила в него. Он только и смог заслонить рукой лицо. Град из ярких оберток, шурша и переливаясь, взметнулся и опал, осыпая колени Владимира, белое больничное одеяло и натертый хлоркой пол. Тарелка, отскочив, разбилось на две неровные половинки, но вряд ли кто-то сейчас мог сказать, что это к счастью.