— Если ты не успокоишься, Тоби, я пойду по другой стороне улицы.

Он зарычал и агрессивно посмотрел на невинных прохожих. Усмехнулся.

— Я подчиняюсь приказам, мэм, я простой солдат, вот кто я.

Они остановились, увидев странных каменных зверей на карнизе дома сэра Гренвиля Кони.

— Я нервничаю.

— Из-за чего?

— Что я скажу ему? — голубые глаза бесхитростно смотрели на Тоби, он засмеялся.

— Мы разговаривали об этом неделю. Ты знаешь, что сказать.

— Но предположим, он не ответит?

— Тогда мы уедем в Лазен, поженимся и забудем обо всем этом.

Она двинулась к двери здания, чтобы избежать толпы, сновавшей мимо них.

— Почему бы нам не сделать этого сразу?

— Ты хочешь?

Она улыбнулась.

— Да. Но…

— Ты любопытна. И я тоже.

На какое-то мгновение у Тоби появилось искушение. Они могли уйти, могли убежать, могли бросить этот Ковенант и печать, как часть мира, который Смолевка желала забыть. Они могли найти священника, пожениться, и Тоби ни на йоту не заботился о сопротивлении своих родителей, поскольку он был рядом с этой золотоволосой спокойной красотой.

Она робко посмотрела на него.

— Если у меня действительно есть десять тысяч фунтов в год, то твой отец примет меня?

— Он примет и с одной тысячью, — засмеялся Тоби. — Крыша старого дома преодолеет все принципы.

Она посмотрела мимо него на дом сэра Гренвиля Кони.

— Возможно, он не захочет видеть меня.

— Так выясни.

— Как жаль, что не можешь пойти со мной.

— И мне, но не могу. Он улыбнулся. Ты же помнишь, он важный член Парламента. Он арестует меня в одно мгновение, и не думаю, что это поможет тебе.

Она решительно посмотрела на него.

— Я глупая. Что он может сделать мне? Либо скажет, либо нет.

— Правильно. И я буду ждать тебя снаружи.

— И затем Лазен?

— Затем Лазен.

Она улыбнулась.

— Я справлюсь.

— Минуточку, — он держал кожаную сумку, про которую ничего не рассказал ей, и сейчас он поднял её, расшнуровал и вытащил, что там было.

Это был плащ нежно голубого цвета, серебристо переливающийся, и он развернул его, чтобы она увидела у воротника серебряную застежку.

— Это тебе!

— Тоби! — плащ был прекрасный. Ткань так искрилась, что ей захотелось дотронуться до неё, надеть, и он нежно накинул плащ ей на плечи. Отшагнул назад.

— Вы выглядите прекрасно, — плащ он тоже имел в виду. Проходящая мимо женщина посмотрела на Смолевку и улыбнулась. Тоби был доволен.

— Это твой цвет. Тебе всегда надо носить голубой.

— Он замечательный, — она жалела, что не может видеть себя, но даже на ощупь чувствовала его роскошь. — Не нужно было делать этого!

— Не нужно! — мягко поддразнил он её.

— Мне нравится.

— Теперь это твой плащ для путешествий, он застегнул его. Плащ безукоризненно спадал длинными складками по стройной высокой фигуре. — Ты наденешь его в Лазен. А теперь отдай его мне обратно.

— Нет! — она улыбнулась от удовольствия.

— Я надену его сейчас. Он будет на мне, когда я пойду в дом Кони и буду знать, что на мне есть что-то от тебя, — она схватилась за края плаща. — Можно?

Он засмеялся.

— Конечно, — он протянул ей руку, странный вежливый жест от выглядящего по-зверски мужчины, и провёл её через Стрэнд.

Она ожидала, что переулок возле дома Кони будет заполнен просителями. Ей сказали, что сегодня у сэра Гренвиля день приема посетителей, но к удивлению узкий тёмный переулок был такой же пустынный, как и прежде. На дальнем конце поблескивала река.

— Тоби!

Она остановилась, не доходя до крыльца. На мгновение ему показалось, что самообладание покинет её, но он увидел, что она что-то делает у шеи руками.

— Что это?

— Вот, — она что-то протянула ему. — Я хочу, чтобы у тебя тоже было что-нибудь от меня, пока я буду в этом доме.

Это была печать святого Матфея, сверкающая золотом в отвратительном проходе, цепочка покачивалась, свисая с ладони Тоби. Он покачал головой.

— Нет.

— Почему нет? Она не взяла его назад.

— Потому что вдруг она понадобится тебе там. Может, это доказательство, которое понадобится для его ответа.

— Тогда я вернусь и возьму его.

— Но оно твое! И очень ценное!

— Оно наше! Сохрани его для меня.

— Я отдам его, когда ты придешь.

Она улыбнулась.

— Хорошо.

Он надел её на шею под рубашку и кожаную куртку и был рад, что она отдала его ему. В этот момент ему действительно нужна какая-нибудь её вещь. Влюбленным нужны талисманы, и золото приятно касалось кожи.

— Я буду ждать тебя.

Они поцеловались, как целовались тысячу раз в неделю, и она уверенно направилась к двери и дёрнула за железную цепь. Она пришла раньше, но ей хотелось побыстрее покончить с этим делом. Перед ней лежала жизнь, чтобы жить, жизнь, о которой она только мечтала в безрадостном Уирлаттоне, и как только эта встреча с сэром Гренвиллем Кони закончится, она уедет с Тоби.

В глубине дома отозвался звонок. Она повернулась к Тоби.

— Я буду думать о тебе.

— Я люблю тебя.

Щелкнула, открываясь, задвижка.

— Да?

Она повернулась к двери.

— Я мисс Слайт, к сэру Гренвилю Кони.

— Вы рано, — голос был невежлив. Заслонка щелкнула вниз, и на какой-то момент Смолевка подумала, что она не попадет внутрь, но затем было слышно, как отодвинули задвижку, подняли засов и деревянная дверь, повернувшись, открылась.

В дверном проёме стоял тощий с жёлтоватым лицом мужчина. Он сделал ей знак войти внутрь.

Она ещё раз обернулась, улыбнулась Тоби и вошла в тёмный коридор.

Тоби видел, как плащ красиво колыхнулся в темноте, видел, как она начала подниматься по короткому пролету каменных ступенек и затем дверь, хлопнув, закрылась.

Он послушал, как эхо от двери замерло вдали и на мгновение показалось, что дом полностью и странно замолк.

Затем раздался звук щелкнувшей задвижки, в железные скобы упал засов, неестественно громко в тёмном переулке. Тоби нахмурился, произнес вслух имя Смолевки, но дом был снова безмолвен.

9

Смолевку провели в просторную, пустую комнату. Было совершенно тихо, как будто она находилась в самом центре странной тишины, выделяемой домом. Даже клерки, скребущие перьями по бумажным свиткам в темной и не по сезону прохладной комнате, казалось, не производят никакого шума. Мужчина, открывший дверь, очевидно, тоже был одним из клерков, он оставил её одну, сказав, что сэр Гренвиль скоро подойдет. И подозрительно запер за собой дверь.

Она колебалась, размышляя, сколько времени ей придётся провести в этом пустом зале, но вид из огромных сводчатых окон безмолвно притянул её через толстый ковёр. Окна выходили на Темзу, и при виде беспокойной жизни на реке тишина в доме стала ещё более странной. В поле зрения было десяток лодок, но ни один звук не достигал этого богатого молчаливого дома. Под окнами у двери дома был сад с огороженными грушевыми деревьями и аккуратными клумбами, окруженными посыпанными гравием дорожками, которые вели к частному пирсу, выступающему в реку.

Сбоку от пирса на причале стоял баркас белого цвета, очень красивый. В нем сидело четыре гребца, белые весла выставлены вертикально, как будто напоказ или для наблюдательного взгляда сурового хозяина. На корме лодки были широкая, обложенная подушками, перекладина, на которой, представила Смолевка, важно восседал сэр Гренвиль.

Она отвернулась от занавешенных бархатными занавесями окон. Комната, хотя и большая, была не сильно заставлена мебелью. Перед окном стоял огромный стол, заваленный бумагами, Смолевка предположила, что это рабочий стол сэра Гренвиля. За ним, лицом к комнате, стояло необъятное кресло со скошенными подлокотниками, целиком обитое блестящей кожей. В центре комнаты, лицом к столу стоял одинокий хлипкий стул, выбивающийся из общего стиля комнаты, в который преобладал огромный, резной, мраморный камин у стены, напротив окна. В камине лежали дрова, приготовленные для огня, который, предположила Смолевка, не зажгут до осени. Над камином висела единственная картина в комнате. Она была огромна.

По бокам картины находись деревянные ставни из дуба, обработанного известковой побелкой, как и панельная обшивка комнаты, и которые могли скрыть картину, но сейчас они были раскрыты, показывая большой, эффектный и шокирующий портрет. Молодой мужчина сидел, обнажённый, на залитой солнечными лучами опушке темного леса. У него было стройное мускулистое и крепкое тело. Загорелая на солнце кожа. Смолевка поймала себя на мысли, что обнажённое тело Тоби будет выглядеть таким же сильным и красивым, и смутилась. Оно одновременно и шокировало, и сильно нравилось, но она перестала думать о теле, как только взгляд переместился на лицо юноши.

Лицо было необычным: величественным, высокомерным, языческим. Это лицо легко представить в золотом шлеме, подумала она, и обозревающим побежденные земли. У юноши были золотистые волосы, спадающие по обеим сторонам широкого жестокого рта. Она никогда не могла представить себе, что какой-нибудь мужчина мог быть таким красивым, таким пугающим и таким очаровательным.

Обнаженный мужчина смотрел не прямо, а в озеро, спрятанное среди скал. Отражение в озере золотило прекрасное лицо юноши, также солнце отражалось в водной ряби Темзы, что играла на потолке сэра Гренвиля Кони.

Лицо притягивало её. Она размышляла, хотела бы она встретить такого мужчину, и попыталась убедить себя, что ни один мужчина не может быть таким красивым, таким золотистым, таким высокомерным и таким совершенным. Это была фантазия художника, не более того, но она не могла оторвать глаз от потрясающего лица.