— Моя картина нравится вам, — она не услышала, как вторая дверь, дверь возле стола, открылась. Вздрогнув, она повернулась, и в проёме двери увидела самую странную фигуру, какую она когда-либо видела. Она уставилась на гротескного, ошеломляюще уродливого мужчину, иронически, как ей показалось улыбающегося ей.

Сэр Гренвиль Кони — она предположила, что это наверняка это он, — был низкого роста. Чудовищно толстый живот и тонкие ножки, перед которыми стояла невыполнимая задача удержать такую баснословную громаду. Лицо жутко походило на жабье, с широкой скучной прорезью рта под выпученными бледными глазами. Белые и кудрявые волосы. Коричневого цвета богатая одежда туго обтянула огромный живот. Он перевёл взгляд на картину, на обнажённую фигуру в натуральную величину над её головой.

— Это Нарцисс, влюбленный в самого себя. Я держу это, чтобы напоминать себе об опасности самолюбия. Вы не собираетесь, мисс Слайт, превратить меня в цветок? — он хихикнул. — Вы же мисс Слайт?

— Да, сэр.

Выпученные глаза уставились на неё.

— Вы знаете, кто такой Нарцисс, мисс Слайт?

— Нет, сэр.

— Конечно же вы не знаете. Вы же пуритане. Наверняка вы знаете только ваши библейские истории?

— Надеюсь что так, сэр,

она чувствовала, что он насмехается над ней. Он улыбнулся.

— Нарцисс был молодым юношей такой красоты, мисс Слайт, что влюбился в самого себя. Он часами любовался на своё отражение и в наказание был превращен в цветок, этот цветок теперь называют нарциссом. Вы согласны, что он красив?

Она кивнула, смущенная его вопросом.

— Да, сэр.

— Так и есть, мисс Слайт, так и есть, — сэр Гренвиль посмотрел на картину. — Но эта картина одновременно и наказание.

— Наказание, сэр?

— Я знал одного молодого человека, мисс Слайт, и предложил ему свою дружбу, но он предпочёл стать моим врагом. В отместку я решил изобразить его лицо на этой картине, чтобы все думали, что он был моим другом и позировал для этой картины, — он улыбнулся, насмехаясь над ней. — Вы не понимаете, о чем я говорю, правда?

— Нет, сэр.

— Какая невинность. Все что вам нужно знать, мисс Слайт, что я замечательный друг и очень опасный враг. Что?

Последнее слово было адресовано не Смолевке, а высокому хорошо сложенному молодому человеку, который вошёл в комнату и ждал у стола с кипой бумаг в руках. Он указал на бумаги.

— Деньги Манчестера, сэр Гренвиль.

Сэр Гренвиль повернулся.

— А, заем для преосвященства Манчестера. Я думал, что подписал те бумаги, Джон.

— Нет, сэр Гренвиль.

Сэр Гренвиль прошёл к столу, взял пачку бумаг и начал просматривать их.

— Двенадцать процентов, да? За что люди платят сейчас деньги? Ему срочно?

— Да, сэр Гренвиль.

— Хорошо. Я люблю, когда мои дебиторы спешат, — он взял перо, окунул в чернила и подписал. Затем, не оборачиваясь, сказал Смолевке. — Вам не жарко в этом плаще, мисс Слайт? Мой секретарь возьмет его. Джон? Жестом он показал молодому человеку взять плащ у Смолевки.

— Я оставлю его при себе, сэр. Если можно, — добавила она сбивчиво.

— Да, конечно, можно, мисс Слайт, конечно, — сэр Гренвиль все ещё просматривал бумаги. — Вы можете поступать, как вам нравится, видимо, — он вытащил одну бумагу из стола. — Джон, скажи преосвященству Эссекса, что если мы обложим налогом селитру, у нас не останется пороха для его оружия. Я полагаю, мы должны обращаться с ним как с простым солдатом. Он, кажется, стремится им стать, — он передал бумаги секретарю. — Хорошо. Теперь оставь нас одних. Мисс Слайт и я не желаем, чтобы нас беспокоили.

Секретарь ушёл, и снова она услышала зловещий звук запираемой двери. Сэр Гренвиль Кони проигнорировал его, пропихивая свой огромный живот между углом стола и стеной, и уселся в просторное кожаное кресло. — Итак, вы мисс Доркас Слайт.

— Да сэр.

— А я, как вы несомненно уже предположили, сэр Гренвиль Кони. Также я человек занятой. Зачем вы хотели меня видеть?

Её обескуражила эта резкость и неприязнь на его чрезвычайно уродливом лице. Встреча была совсем не такой, как представляли её она и Тоби.

— Я хотела бы задать вам несколько вопросов, сэр.

— Подразумеваю, вы желаете, чтобы я снабдил вас ответами? И какими, скажите на милость?

Она заставила себя высказаться ясно, даже смело. В этом маленьком толстом человечке было что-то такое, что лишало её мужества.

— Это по поводу завещания моего отца и по поводу Ковенанта.

Он улыбнулся, широкая прорезь рта злобно изогнулась.

— Садитесь, мисс Слайт, садитесь, — он подождал, пока она осторожно уселась на хлипкий стул. — Итак, вы желаете от меня ответов. Ну, а почему бы и нет. Полагаю, что для этого юристы и нужны. Проповедники для убеждений, мисс Слайт, поэты для воображения и юристы для актов. Итак, задавайте ваши вопросы.

В то время, пока он говорил, сэр Гренвиль начал странные манипуляции. Левая рука медленно, как будто скрываясь, двигалась по поверхности стола. Она ползла, как краб, как будто её белые коротенькие толстенькие пальцы были маленькими ножками, и она увидела, что рука двигается к блюду в китайском стиле, на котором лежали остатки яблочного пирога. Он уставился на Смолевку.

— Ну же, девушка!

Рука смущала её. Она добралась до блюда, и теперь пальцы хитро перебрались через край. Она заставила себя отвести взгляд и постаралась сосредоточиться.

— Завещание моего отца, сэр, кажется загадочным… — она замерла, сбившись, её нервозность увеличивалась с каждой секундой.

— Загадочное? Загадочное! — голос у Кони был странно грубым для такого маленького толстого человечка. — Завещание было вам прочитано юристом или нет? Я соглашусь, что Исаак Блад просто деревенский поверенный, но полагаю, что он достаточно компетентен, чтобы прочитать завещание, — рука добралась до остатков пирога, и теперь лепила компактный шарик из крошек и фруктов.

— Он прочитал завещание, сэр, — Смолевка постаралась привести мысли в порядок, но вид руки теперь в обратном пути от блюда, все ещё сбивал её с толку.

— Я так рад, мисс Слайт, так рад. На секунду я подумал, что вы посчитали нашу профессию неполноценной, но, кажется, мистер Блад избавлен от этого обвинения. Ну, так что, скажите на милость, там было такое загадочное? Я посчитал завещание вашего отца относительно простым, — он снова улыбнулся, как будто смягчил сарказм своих слов и странным церемонным жестом поднял руку и забросил шарик из пирога в рот.

Казалось, он улыбался ей, пока жевал, как будто понимая, что ему удалось обескуражить её. Левая рука, освободившись от первой ноши пирога, снова ползла по столу.

Смолевка заставила себя посмотреть в бледные немигающие глаза.

— В завещании моего отца, сэр, упоминается о Ковенанте и о печати. Мистер Блад не смог сообщить мне подробности.

Он кивнул, глотнул и снова улыбнулся.

— И чтобы выяснить это, вы проделали весь этот путь?

— Да, сэр.

— Хорошо, хорошо, — рука была опять почти возле тарелки. Он повернулся. — Джон! Джон!

Дверь отперли. Смолевка подумала, что секретарю прикажут принести бумаги, может даже сам Ковенант, но вместо этого он внес на поносе две неглубоких чашки. Сэр Гренвиль помахал рукой в сторону Смолевки, и поднос поднесли к ней. Она взяла одну чашку, тонкого фарфора, и была вынуждена поставить её на ковёр, так как чашка была ужасно горячей. Она увидела, что ней была жидкость темного прозрачного цвета, в которой плавали коричневые хлопья.

Сэр Гренвиль взял вторую чашку, после чего секретарь ушёл, закрыв и заперев дверь. Сэр Гренвиль улыбнулся.

— Чай, мисс Слайт. Вы когда-нибудь пили чай?

— Нет, сэр.

— Бедное обделенное дитя. Никогда не слышали о Нарциссе, никогда не пили чай. Этот напиток, мисс Слайт, привезли с Востока, сильно рискуя жизнями моряков, просто чтобы мы могли насладиться им. Не беспокойтесь, — он поднял пухлую ручку. — Он не содержит спирта. Вы можете пить, осознавая, что вашей душе ничего не угрожает, — он наклонился над чашкой с чаем и шумно хлебнул, втягивая его узкими губами, но взглядом прикованный к Смолевке. — Попробуйте, мисс Слайт. Это самый дорогой чай, и вы обидите меня, если отвергнете мою доброту.

Держа чашку краями серебристо голубого плаща, она поднесла её к губам. Она слышала о чае, но никогда не видела его, и вкус был крепким и тошнотворным. Она скривилась.

— Вам не нравится, мисс Слайт?

— Он горький.

— Как и многие вещи в нашей жизни, вы согласны? — Смолевке показалось, что сэр Гренвиль теперь старается быть дружелюбным. Она высказала своё дело, он должен одобрить, и теперь, кажется, хочет, чтобы она расслабилась. Левая рука снова поползла к пирогу, который он, наконец, признал. — Это айвовый пирог, мисс Слайт. Вы любите айвовый пирог?

— Да, сэр.

— Тогда вы должны попробовать пироги миссис Партон. Она печет их в маленьком домике у Ламбет Стэйерз, откуда мне привозят их свежими каждое утро. Вы принесли мне печать? — вопрос удивил, напугал её и так сильно, что она разлила немного чая на свой красивый новый плащ. Она вскрикнула от ужаса, и её смятение дало ей секунду — другую подумать. — Нет!

— Нет что?

— Я не принесла печать, — она поразилась энергичностью его атаки.

— Где она?

— Я не знаю.

Сэр Гренвиль уставился на неё. Он неё было ощущение, что эти бледные выпученные глаза заглядывают в самые тайники её души. В руках она держала чашку, страдая от пятна на новом плаще. Когда он предложил ей чай, ей показалось, что он обращается к ней дружелюбно и по-доброму. Но сейчас она осознала, что сэр Гренвиль гораздо лучше подготовился к встрече, чем она. Ему не нужно говорить секретарю, что он хочет, чай был подготовлен заранее, и как только она расслабилась, он налетел на неё со стремительными вопросами. Она неустойчиво поставила чай на ковёр. Голос сэра Гренвиля оставался суровым.