Она засомневалась, стоит ли говорить правду, видя, как выпученные глаза пристально разглядывают. Она нахмурилась.

— Нет, сэр.

— А! — он выглядел удивлённым. — Как странно, как необычно странно. Я никогда не был женат, Доркас. Никогда. Я посвятил свою жизнь строгому надзирательству над законом, справедливым судом, и недавно, несомненно, потому что я не отягощен женой, меня попросили добавлять моё скромное мнение к тем, кто ведёт наш государственный корабль. Как видите, я очень хорошо разбираюсь в законе и государственной политике, но, боюсь, мало в брачных делах. Тем не менее, я всегда полагал, что молодые леди, такие как вы, мало интересуются чем-то ещё кроме замужества. Вы не желаете выходить замуж, Доркас? Вы желаете, как я, посвятить себя закону?

Она кивнула и медленно проговорила.

— Я бы вышла замуж, сэр.

— А! — он поднял руку в фальшивом удивлении. — Я понимаю! Дело в мистере Скэммелле, да? Возможно я выражаюсь вульгарной фразой, вы «не влюблены»?

— Я не люблю мистера Скэммелла, сэр.

— А! Бедное дитя! Бедное, бедное дитя! Вы хотите любить! Вы хотите, чтобы звезды светящимся ковром расстилались под вашими ногами, хотите цветов над головой, и хотите встретить родственную душу, чтобы жить в гармонии и богатстве. Правильно? — она не ответила и он хихикнул. — Полагаю, вы читали брачный контракт?

— Да, сэр.

— А вы ещё хотите любви? Конечно, вы же не юрист, как я. Правда, я должен распределять своё время между государственными советами и канцелярским судом, но моя старая голова помнит ещё несколько обрывков полезного закона. Полагаю, мистер Скэммелл подписал брачный контракт?

— Полагаю да, сэр.

— Ваше убеждение имеет хорошие основания. Я уверен, что он подписал! Он оставил дом в Лондоне, бизнес речного флота, нанял человека, чтобы присматривать за ведением дел и все это, чтобы посвятить себя вам! Он потратил деньги на эту свадьбу, Доркас, он принес жертвоприношение и в ответ ему многое пообещали. Он как человек, оплативший стоимость, которому отказывают в товаре! Вы не думали, мисс Слайт, что мистер Скэммелл может теперь обратиться к юристам?

Его голос высмеивал её, насмехался над ней, а она не могла отвести взгляд от этого гротескного лица, злобно улыбающегося. Он замолчал, она не отвечала, и он хихикнул.

— Полагаю, дитя, что теперь мистер Скэммелл соберётся, возьмет брачное соглашение и пойдет в канцелярский суд. Он пожалуется, что мисс Доркас Слайт непостоянна, что она предпочитает звезды, солнце и луну вместо его надежных добродетелей. Сказать вам, что будет дальше? Скажу! Ничего! — он засмеялся. — По моему собственному определённому убеждению канцелярский суд имеет на сегодняшний день двадцать три тысячи обращений, ожидающих решения… двадцать три тысячи! Я даже не думаю, что на земле есть столько чернил, не говоря о существовании юристов, но каждый день приносит ещё больше дел. Ваш случай будет рассматриваться, Доркас, будет, но к тому времени вы состаритесь, сморщитесь и высохнете, а все ваши деньги умные юристы выкачают из вас. А кто, скажите мне, женится на увядающем цветке, чье будущее привязано к канцелярскому суду?

Смолевка промолчала. Милдред Свон толковала о «быть испеченной в адвокатском пироге» и теперь она понимала, что это значит. Этот жабоподобный смеющийся человек кромсал и пачкал все её будущее с Тоби, их бесконечное лето под безоблачным небом. Он наклонился вперёд, голос перешел в заговорщический шепот.

— Вы хотите освободиться от мистера Скэммелла? — она ничего не ответила. Он значительно посмотрел в углы комнат, как будто кто-то мог подслушать. — Хотите освободиться от мистера Скэммелла, Доркас, без угрозы канцелярского суда? Хотите?

Она кивнула.

— Да, сэр.

— Тогда отдайте мне печать, Доркас. Дайте её мне.

— У меня её нет.

— Тогда вы выйдете замуж за мистера Скэммелла, — певучим голосом, как будто она была маленьким ребенком, сказал он. — Придется выйти замуж за брата Скэммелла.

— Нет!

Он откинулся назад, и его голос опять стал дружеским.

— Моя дорогая, дорогая Доркас! Что такое? Не в том ли дело, что вы желаете состроить с братом Скэммеллом зверя с двумя спинами? Вот что! — он засмеялся. — А я вижу вас такими счастливыми в вашей спальне. — Голос стал громче, тверже, и пугал её живописным и гротескным описанием как Скэмелл будет возвышаться над ней. Она старалась заткнуть уши, трясла головой, стонала, но Голос безжалостно описывал её непристойное и потное будущее. Он насмехался над ней, называя это «любовью», и его слова рисовали картину гораздо худшую, чем её воображение, когда Скэммелл карабкался на неё, как бык, возвышавшийся над коровой. Она была вся в слезах, когда он закончил. Он наблюдал за её слезами, подождал, когда стихнут рыдания.

— Вы хотите избежать этого, Доркас?

— Да!

— Тогда отдайте мне печать.

— У меня её нет!

— Тогда вы выйдете замуж за мистера Скэммелла.

— Нет! — крикнула она, наполовину рыдая, наполовину протестуя.

Сэр Гренвиль Кони проницательно посмотрел на неё.

— Ещё один шанс, Доскас, только один. Вы даете мне печать святого Матфея, а я даю вам сто фунтов, да, сто фунтов! Достаточно, чтобы вам прожить, дитя, пока вы не найдёте кого-нибудь, кто будет привлекать вас больше, чем мистер Скэммелл.

— Нет! — она едва слышала, образ, который он вложил ей в голову, заслонял все слова, но теперь она не осмелится показать ему, что лгала. Он задаст ей другие вопросы, может даже накажет, как наказывал отец, и поэтому держалась за свою ложь

— У меня нет печати!

— Тогда выйдете замуж за мистера Скэммелла.

— Нет, не выйду!

Теперь она оправилась, желая сопротивляться хотя бы словами.

Он засмеялся, широко открытый рот обнажил потемневшие зубы.

— О, но вы выйдете, Доркас, выйдете! Я же юрист, вы помните? Я могу многое сделать, дитя, и даже канцелярский суд передвигается с непривычной скоростью, когда звонит сэр Гренвиль Кони, — он широко улыбнулся, а его левая рука двинулась, нет, не к пирогу, а к листу бумаги, который он держал над столом. Она видела текст, написанный чёрными чернилами, и большую красную печать внизу.

— Мне сказать вам, что это? Это документ, законный документ и я потрудился взять его сегодня утром. Я знал, что вы придёте ко мне, Доркас, и рассказал суду о вашей помолвке. Ах! Какая помолвка! Сирота, ещё нет двадцати одного года, одна, вдали от дома, и суд был тронут. Да! Искренне тронут. Вам нужен защитник, сказал я, как и ваш брат, и знаете, Доркас, теперь вы оба под опекунством суда, — он засмеялся. — Ваш брат, кажется, достаточно счастлив, и я уверен, вы тоже будете. Вы под опекой суда и я, Гренвиль Кони, ваш опекун. Ваше будущее, дитя, полностью в моих умелых руках, — он положил бумагу на стол, в триумфе откинулся назад и засмеялся.

Ошеломленная, она слушала, все её мечты рушились. Она смотрела на белое круглое лицо, расколотое на две половины смеющимся ртом, слезы застилали глаза, и услышала, как он позвонил секретарю.

— Джон! Открой дверь, Джон!

На лице Кони проступило веселое предвкушение.

— Входите! Входите! Все входите!

Внезапно комната заполнилась людьми, на неё с любопытством и с неприязнью уставились лица, она потрясла головой, как будто хотела избавиться он ночного кошмара.

— Нет!

— Но да! — теперь Кони встал. — Полагаю, вы встречали Томаса Гримметта. Это мой начальник караула и преданный слуга, — именно этот мужчина прижимал её к стене конюшни в Уирлаттоне, пихал своё колено между её ног, с вожделением косился на неё. Широкое лицо со сломанным носом багровело от бурлящих в нём чувств.

Голос Кони был безжалостен.

— Ваш драгоценный братец, Эбенизер. Такой прекрасный молодой человек! Я предложил ему работу. А Хозяйка! Верная Хозяйка, как вам приятно, что этот заблудившийся цыпленок нашёлся.

Казалось, что злобная Хозяйка готова плюнуть в Смолевку. Эбенизер смотрел с презрением.

Кони засмеялся.

— А, брат Скэммелл! Привет! Твоя невеста, возродившаяся! Какая радость в практике законодательства!

Сэмюэл Скэммелл улыбнулся Смолевке, волосы коротко острижены по кругу, и она почувствовала, как огромные клещи закона, долга, религии и наказания близко подбираются к её душе. Её надежды, её любовь, её свобода, все исчезало, даже свет стал меркнуть над рекой. Она поникла, заплакала, и слезы закапали на прекрасный серебристо струящийся плащ.

Сэр Гренвиль сочувственно хмыкнул.

— А! Видите, как она тронута. Она плачет. Нет ли большей радости на небесах, чем раскаяние грешника?

— Аминь, — сказал Скэммелл.

— И аминь! — пылко вторил сэр Гренвиль Кони. — А теперь, Эбенизер! Хозяйка! Брат Скэммелл! Проводите дорогую Доркас в соседнюю комнату. Вскоре к вам присоединится Томас. Ступайте! До свидания, дорогая Доркас! Я рад, что вы навестили меня, да, очень рад!

Хозяйка, злобно вцепившись в Смолевку, вывела её из комнаты, и как только они вошли в секретарскую, Кони захлопнул за ними дверь, оставшись один на один с Томасом Гримметом, своим приспешником. Кони потёр глаза.

— Сильная девушка.

— Печать у неё, сэр?

Кони протиснулся за стол и уселся в кресло.

— Нет. Я думал, что вероятно у неё, но теперь думаю, что нет, — он засмеялся. — Я предложил ей цену, от которой она не сможет отказаться. Нет. Не откажется, — он посмотрел на огромного Гримметта. — Печать все ещё в том проклятом доме, Томас. Обыщи его снова. Переверни каждый чёртов камень, перекопай сад, если нужно будет, но найди её.

— Да, сэр.

— Но вначале… — Кони перебирал бумаги на столе, пока не натолкнулся на то, что искал. — Это брачный договор Скэммелла, вступивший в законную силу этим утром, — голос сэра Гренвиля звучал устало. Он снова глянул в бумаги. — Её нужно выдать замуж, Томас, нужно. Ты понял?