Проклятье, проклятье! Ни одной пустой лодки, когда она необходима! Он бежал по переулку, громыхая ботинками, на Стрэнде повернул на восток. Он старался вспомнить ближайшую пристань по реке. Эксетер Стрит! Темпл Стэйерз! Он проталкивался сквозь толпу, не обращая внимания на жалобы со всех сторон, понимая, что с каждой секундой его любимая уезжает все дальше от него.

Скэммелл! Это должно быть Скэммелл! Смолевка все ему рассказала, а он просил рассказывать снова и снова, ища выход из законной путаницы завещания, Ковенанта и брачного договора. Протискиваясь сквозь вечернюю толпу, он вспоминал, было ли другое имя в письме, возможно, её мог схватить Лопез, но если он хотел спасти её, то должен найти судьбоносное решение, кто из врагов мог захватить её, и чутье подсказывало ему, что это Скэммелл. Производитель лодок, она говорила, и баржа, на которой её увезли, выглядела богатой и подходящей для производителя.

Он свернул со Стрэнда, врезался в толстого торговца, который закричал на него, и побежал по ступенькам по Эксетер Стрит вниз к очереди людей, ожидавших лодочников.

Поперек узкой улочки хлопнулось копье, преградив дорогу, и одетый в броню солдат двинулся навстречу ему. Ещё два встали у него за спиной.

— Спешишь, парень?

— Да!

Чёрт, патруль. Один из тех, кого Парламент выставил на улицы ловить дезертиров.

Они оттеснили его к стене, прохожие робко шли по дальней стороне улицы, не желая быть втянутыми в неприятности. Солдат, остановивший Тоби, осмотрел его с ног до головы.

— Кто ты, парень?

Он быстро соображал, выхватив из памяти имя сына коллеги отца.

— Ричард Кромвелль, сын Оливера Кромвелля.

— Спешишь, да? — солдат нахмурился, теперь уже нерешительно.

— Да, по делам отца.

— Пусть идет, Тед, — сказал один из двух. Но третий смотрел неодобрительно.

— Волосы рыжие, — фыркнул он. — Крепкое телосложение, волосы рыжие. Вот кого мы должны искать, как сказал капитан, — он сдёрнул кожаный подшлемник, обнажив голову Тоби. — Вот, смотрите! Рыжие волосы!

Первый солдат заколебался, сомневаясь:

— Лазендер?

Тоби заставил себя расслабиться и даже улыбнуться.

— Мое имя Ричард Кромвель. Отведите меня к вашему капитану. Как его имя?

Первый солдат неохотно ответил.

— Форд, сэр. Капитан Форд.

— А, я знаю Форда — Тоби засмеялся. — Пойдемте к нему. Давайте! Это ваша обязанность, — он улыбнулся первому. — Как тебя зовут?

— Вигз, сэр. Эвард Вигз, — Вигз выглядел довольным.

— Тогда давайте вначале сходим к вашему капитану, Вигз, и потом я побегу по делам своего отца.

Вигз был вполне готов позволить Тоби идти немедленно, но два других решили, что прогулка в Лудгейт, на гауптвахту будет более приятным развлечением в их монотонности.

Тоби сдержался. Это было сумасшествием, но один неверный шаг мог привести к непоправимым последствиям. Он должен выбрать момент и, пока они подходили к углу Эссекс Хаус, он тщательно отрабатывал в уме свои действия. Вигз шёл слева, заявляя, что все хорошо, сделанное вовремя, благодаря вам, сэр, в то время как другие тянулись позади. Все они расслабленно шли, убаюканные веселым сотрудничеством Тоби. Дойдя до угла, до арки, ведущей на Флит Стрит, Тоби воскликнул, указывая на крышу арки, и засмеялся.

— Посмотрите на этого тупицу!

Конечно, они задрали головы вверх, и в этот момент Тоби коленом ударил Вигза в промежность, схватил падающее копье и бросился бежать. Слыша рев от боли у себя за спиной, он начал кричать сам:

— Дорогу! Дорогу! Остановите его!

Толпа была уверена, что он солдат. Они расступались перед копьем и оглядывались в поисках человека, которого он преследовал. Иллюзия поддерживалась воплями напарников Вигза, кричащих позади.

Тоби был гораздо искуснее, чем лондонские подмастерья, заполнившие городской гарнизон. Он мчался через Стрэнд, дальше от центра города, дальше от Смолевки и затем свернул направо в один из зловонных проходов, ведущих на север. Он бросил копье, чтобы оно не мешало бежать быстрее через узкий лабиринт. Крики позади него затихали.

Он замедлялся на каждом углу, беззаботно переходя на шаг, если видел впереди людей, приветствовал их обычным образом, затем, когда было пусто, снова бежал. Он знал, что убежал от солдат, но переживал за Смолевку.

На углу гостиницы Бул Корт он сделал передышку. Крики и вопли слышались в ярдах пятидесяти позади, затерявшись в лабиринтах переулков, в то время как он стучал в синюю дверь.

— Мистер Тоби! — миссис Свон смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Ш-ш-ш! — он приложил палец к губам, шагнул мимо неё в коридор и наклонился, глотая широко открытым ртом воздух, восстанавливая дыхание. — Меня здесь нет, миссис Свон.

— Конечно, нет, дорогой. Я никогда тебя не видела, — она закрыла дверь. — Рассказывай!

— Через минуту, — он выпрямился, улыбаясь ей. — Я думаю, мне нужна ваша помощь.

— Я тоже так думаю. Где Смолевка?

В беде, подумал Тоби, в большой беде. И он должен спасти её.

— «» — «» — «»—

Теймз Стрит была самой длинной улицей в городе, протянувшись на три четверти мили от Кастомз Хаус возле Тауэра до гниющих стен Бейнардз Касл в Ладгейте. Двор Скэммелла находился почти в центре этой улицы, в месте, где, перемешавшись, верфи и строения соперничали за место на берегу реки.

На протяжении всей поездки до дома Скэммелла Хозяйка торжествовала. Она пихала Смолевку, щипала, царапала её, голос резал Смолевку как лезвие пилы. Хозяйка вспоминала каждую провинность, совершенную за двадцать лет, каждый мельчайший грех, каждое огорчение родителей, каталог зла был выжат до последней унции скорби. Скэммелл по каждому поводу цитировал строфы из писания. Гребцы Кони бесстрастно наблюдали за происходящим, Гримметт, стоя на корме баржи, самодовольно ухмылялся.

Хозяйка дёрнула за светло синий плащ.

— Это что? Это что? Ты воспитывалась по божьим заповедям и надела это?

Сэмюэл Скэммелл приготовил свою реплику. Скорбным голосом он произнес:

«Женщина в наряде блудницы, с коварным сердцем, шумливая и необузданная. Ноги её не живут в доме её».

— Аминь, — Хозяйка подхватила конец строфы. — Позор тебе! Позор твоим родителям, мне, мистеру Скэммеллу, Господу и Спасителю, а что подумает о нас сэр Гренвиль? Скажи мне! Что он о нас подумает? — этот последний, отчаянный вопрос она провопила таким пронзительным визгом, что люди с проплывающих лодок стали оборачиваться.

Наконец они прибыли, лодка протиснулась в узкий проход между двумя причалами, и Смолевку вытолкнули на площадку с наваленными грудами строительного леса, провонявшего дёгтем, и заполненную наполовину изготовленными маленькими лодками. Скэммелл оставил Гримметта и Хозяйку сторожить Смолевку, пока он разгонял рабочих. Они с любопытством таращились, особенно главный, но Скэммелл подстегнул их. Баржа Кони двинулась задним ходом, развернулась и исчезла вверху по течению.

С одной стороны площадки были высокие навесы, заполненные строительным лесом, а с другой — большой мрачный дом Скэммелла. Смолевку втолкнули внутрь, затем провели в маленькую комнатку рядом с залом. Её заперли, и звук запираемого замка напомнил ей о тех временах, когда отец наказывал её, запирая в комнате, а себя взвинчивал, чтобы потом совершить возмездие Господа на ребенке.

Ставни на окнах были закрыты и заперты, когда глаза привыкли к сумраку, она догадалась, что это был старый кабинет Скэммелла. Полки пустовали, но на столе все ещё лежали религиозные буклеты. Она разорвала один на клочки, понимая бесполезность своего поступка. Это не буклет она хотела порвать, а весь дом. От отчаяния она хотела кричать, плакать, колотить кулаками в дверь, но решила не доставлять своим врагам удовольствия увидеть её побежденной.

Но её победили. Она понимала это, и, стоя посреди комнаты, напряженная и испуганная, погружалась в пучину отчаяния. Она боролась со слезами, ненависть придавала ей силы и прислушивалась к голосам в зале. Что-то объяснял Гримметт, она не слышала что, слышала голос Скэммелла, становившийся громче вначале от удивления, потом от увещевания и затем от согласия. Хлопнула передняя дверь, и остались только голоса Хозяйки и Скэммелла.

Она ненавидела слышать голоса в глубине дома. Это напоминало ей о детстве, о тех временах, когда она слышала раздраженные голоса своих родителей, предвещающие жестокое наказание. В такие ночи она молилась, отчаянно молилась, крепко сжав кулачки в одном единственном маленьком знаке любви к Иисусу. Но единственным ответом был порыв ветра вокруг Уирлаттона, темнота, прижатая к большой лужайке, и бормотание голосов вдали.

Время шло. Она начала задыхаться, хотя и не осознавала этого, будто её телу, чтобы успокоиться, был необходим большой глоток воздуха. Но она успокаивалась, медленно. Снаружи наступила ночь. Она попыталась открыть ставни, но пальцы были бессильны против запертых железных решеток.

Она молилась. Молилась о спасении. Она знала, что Господь рядом и знала, что Иисус есть любовь и, несмотря на все свидетельства её детства, продолжала верить, что Господь есть добро и любовь. Она молилась, но не пуританскому карающему Богу, а Богу любви. Хотя, казалось, что даже молитвы не дают никакой надежды.

В замке повернулся ключ. Он пробудил все страхи детства, открылась дверь и появилась свеча, точно также, когда поздно вечером, отослав служанку Черити, приходил отец с тяжёлым от бремени Господа лицом, чтобы выпороть её. В этот раз появился Сэмюэл Скэммелл.

Он закрыл за собой дверь, поставил свечу на стол и улыбнулся девушке, стоящей возле окна.

— Помолимся, Доркас?