Она промолчала.

Кивком головы он подозвал её к столу и указал на пол.

— Я подумал, что мы можем вместе приклонить колени и предоставить Ему наши проблемы, это может помочь.

Спокойствие в его голосе удивило её.

— Он разрушил стены Иерихона. У тебя есть труба?

Он вздрогнул, услышав презрение в её голосе.

— Ты не поняла, Доркас. Ты нездорова, — он помесил воздух руками, крайне нуждающийся в её понимании. — У тебя отец умер. Это должно быть трудно. Доктор Фендерлин сказал, что тебе необходимо лечение. Ты должна отдохнуть, моя дорогая, в Дорсете, — он глупо покачал головой, потом окунулся в язык Сиона, который спасал его от глубоких раздумий. — Наш владыка и Спаситель Иисус Христос поможет нам, Доркас. Поручи Ему свои заботы и доверься Ему, — его голос крепчал, впадая в ритм богослужения. — И хотя у нас неприятности, Доркас, и хотя мы страдаем, но Он рядом! Я ведаю это! Я доказываю это всю свою жизнь, через Его спасительную милость, через кровь Божьего Агнца, Доркас!

— Замолчи! — она закричала ему. — Замолчи!

Хозяйка советовала ему бить Смолевку. Она говорила, что это решит все его проблемы, и он подумал, права ли она. Он моргнул. Он знал, что не был сильным, иначе смог бы устоять перед напором Гримметта, который настаивал, чтобы они поженились этой ночью. Скэммелл возражал, заявляя, что свадьба ночью незаконна, но Гримметт рассмеялся.

— Предоставь это сэру Гренвилю. Он знает, что является законным.

Таким образом, это была свадебная ночь Сэмюэла Скэммелла, ночь, когда к нему перейдёт священная обязанность Мэтью Слайта вести Доркас по пути спасения. Религия привела Скэммелла к этой ночи, к его невесте и хотя его плоть плакала о ней, он был шокирован её силой воли. Возможно, Хозяйка была права. Возможно, повиновение ему нужно вбить в неё. Он попробовал ещё раз.

— Ты действительно спасена, Доркас?

Она презрительно посмотрела на него. Она стояла, прямая и высокая, рядом с зарешеченными ставнями.

— Я верю в Иисуса Христа.

Автоматически он ответил:

— Хвала Ему. Хвала Ему.

— Но я не твой тип христианина.

Озадаченно он посмотрел на неё. Пальцем почесал обширную ноздрю.

— Есть только один тип, Доркас.

— И какой это тип?

Ему было приятно, наконец, она разговаривала с ним. Может, ему не нужно будет расстегивать толстый ремень, который держал его бриджи. Он улыбнулся, толстые губы блеснули в свете единственной свечи.

— Христианин — это тот, кто принимает Иисуса своим Господом, кто следует Его заповедям.

— И которые должны любить друг друга и относиться к другим так, как хотели бы, чтобы они относились к вам! — она рассмеялась ему в лицо. — Именно так ты делаешь? Принуждаешь меня к себе, так ты следуешь Его заповедям?

Он нетерпеливо покачал головой.

— Нет, нет, нет. Если человек выбран Господом, Доркас, если человек силён в Господе, то его долг, да, долг вести других. Никто не говорил, что быть христианином легко, Доркас, но мы должны быть пастухами стада. Мы должны вести их.

На её лице проступило презрение.

— И я одна из них? Это меня нужно вести?

Он кивнул, страстно желая, чтобы она поняла.

— Женщины слабы, Доркас, в них больше плоти, чем духа. И путь женщины легче, потому что лежит через послушание. Если ты подчинишь себя послушанию, тогда у тебя не будет неприятностей. Я пришёл к тебе, Доркас, только в духе Божьем, в желании вести тебя по благочестивой дорожке. И с молитвой тебе следует подчиниться, Доркас, зная, что это Его воля.

Она наклонилась над столом, и он отпрянул от гнева на её лице. Её слова хлестнули его.

— Подчинение! Послушание! Это все, что ты знаешь. Наказание, ненависть, вот твоя религия. Если бы Христос вернулся сейчас, ты знаешь, что бы ты делал? Ты бежал бы за молотком и гвоздями и звал кого-нибудь сооружать крест, — она выпрямилась. — Ты женишься на мне не из-за христианского долга, Сэмюэл Скэммелл. Ты женишься на мне, потому что это сделает тебя богатым, и потому что ты хочешь это! — она раздвинула края плаща, выставляя своё строго одетое тело. Она плюнула на его религиозные трактаты. — Ради своей жадности, и ради своей похоти.

Злость закипела в нём, злость, подпитанная воспоминаниями как его собственная мать обращалась с ним. Хозяйка была права. Её нужно бить. Его унизили в его собственном доме, и он не должен прощать этого. Злость придала ему смелости, трясущимися руками он стал вытаскивать ремень и из него вырвались слова:

— Ты богохульница, женщина! Грешница! Но ты будешь спасена. Будешь! — ремень повис, освободившись, а для Смолевки выглядело так, как будто отец вместе с деньгами переложил на плечи Скэммелла свою власть. Держа ремень в правой руке, Скэммелл щелкнул им, бессвязно пузырясь от своей злости, и затем растянулся, чтобы хлестнуть её через стол.

Она схватилась за край стола и с силой, которую даже не подозревала в себе, подняла его и продолжала поднимать, так что свеча и трактаты, лежащие на нем, заскользили в его сторону, свет затрепетал, и во внезапной темноте стол рухнул, ударив всем своим весом по ноге Скэммелла.

Он заревел как неповоротливый кастрированный теленок, вопли перешли в жалобное скуление. В дверь застучали.

— Хозяин! Хозяин! — это была Хозяйка.

— Господи! Моя нога! Она сломана!

Смолевка оставалась неподвижна.

— Хозяин! Хозяин! — закричала Хозяйка.

— Иду! — Скэммелл на ощупь двигался в темноте, снова хныкая, когда спотыкался и затем нащупал дверь.

Он открыл её с лицом, перекошенным от боли, согнувшись, и натолкнулся на свечу, которую держала Хозяйка.

— У меня сломана нога!

— Это неважно, сэр, — хозяйка смотрела мимо него на Смолевку, на её лице было торжество.

— Священник прибыл, хозяин. Книги и все прочее.

Скэммелл наполовину выпрямился, повернулся взглянуть на Смолевку, затем обратно на Хозяйку.

— Священник?

— Да, хозяин. Для вашей свадьбы, — она посмотрела на Смолевку, улыбаясь с мстительным удовольствием. — Для свадьбы Доркас. Счастливая ночка.

В холле звучали голоса. Смолевка покачала головой.

— Нет!

— Да, — Хозяйка вошла в комнату, поставила на полку свечу. — Идите, хозяин, готовьтесь. Я останусь с Доркас. Проблем не будет.

День Смолевки начался в солнечном свете любви с Тоби, планируя будущую жизнь в любви, а теперь она очутилась в полнейшей темноте и этой ночью она станет невестой. Невестой Скэммелла.

— «» — «» — «»—

Дважды Тоби пытался уйти из Булл Инн Корт и дважды в узком переулке видел пикеты солдат. Они слонялись по кварталу, голоса эхом отдавались от высоких стен, и обыскивали дома, тыкая длинными копьями под кроватями или в тёмные углы потолков и чердаков.

Наступила ночь. Он мучился, потому что надо было бежать, а он был в западне. Миссис Свон могла выполнить любое его поручение, но она не могла провести его мимо солдат, поэтому он выжидал. Он молился, безнадёжно, беспомощно, и страдал, воображая себе судьбу Смолевки.

Только после десяти часов солдаты ушли, и даже тогда Тоби пришлось передвигаться с огромной осторожностью, разглядывая каждую тень, прежде чем пересечь улицу или двинуться вниз по переулку. Он пошёл к реке, чувствуя себя голым под мерцающими фонарями, освещающими Темпл Стэйрз, но знал, что это самый быстрый путь найти дом Скэммелла.

Несколько лодочников работали ночью; работы было достаточно, чтобы до полуночи держать несколько лодок, но немного. Тоби знал, что нужно терпеть, но это было трудно. Он наблюдал, расстроенный, как справа появились тусклые согнутые фонари, затем стали ярче и помчался в сторону города. Лодки плыли по ночной реке от Уайтхолла, но, кажется, ни один пассажир не желал высадиться у Темпл Стэйерз. Наконец показалась пустая лодка, и Тоби шагнул на корму. — Ты знаешь двор Скэммелла?

— Конечно, знаю. Откуда, как вы думаете, эта лодка? — лодочник говорил грубо, наклонившись над веслом.

— Вези туда, — Тоби старался сдержать своё нетерпение.

— Ночью, сэр? Ночью! — мужчина засмеялся, затем повернулся к другим лодочникам. — Ты слышал это, Джейк? Джентльмен хочет поехать на двор Скэммелла ночью!

Склоненные мужчины усмехнулись в свете факелов. Первый мужчина повернулся обратно к Тоби.

— Не могу, парень. Там опасно ночью. Проклятые огромные сваи на реке, и гнилые к тому же, они утопят быстрее, чем вы заплатите мне. Нет, сэр, не ночью. Я высажу вас на причале, это другое дело. Где вы хотите? У Святого Петра или у Бриджа?

Ни то, ни другое. Тоби рассчитал, прячась в гостиной миссис Свон, что двор Скэммелла может быть закрыт на ночь, поэтому самый легкий доступ к нему со стороны реки. Он наклонился вперёд и улыбнулся.

— Хотел бы я осветить твою темноту, = Тоби достал золотую монету, которую позаимствовал из запасов Смолевки. — Высади меня на дворе Скэммелла.

Гребец посмотрел на монету, потом на Тоби.

— Каждому?

— Это все, что у меня есть.

— Можно попробовать. Можем постараться, — он усмехнулся. — Очень хорошо, сэр, посмотрим, сколько света вы можете бросить на свою дорогу, — он кивнул, сигналя своему напарнику, и наконец, лодка отчалила от предательских фонарей на причале.

Вёсла двинулись в темной воде и развернули лодку, течение помогало идти вниз. Но Тоби понимал, что он опоздал. Ритмичные удары весел, казалось, бесконечно повторяли одно и то же. Слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно.

11

Томас Гримметт ожидал Скэмелла в зале. Он ухмылялся.