Смолевка скучала по Тоби, но его письма, забавные и нежные, поддерживали их надежду на будущее, которое они так несдержанно планировали в Лондоне. В то же самое время печать святого Матфея, постоянно находившаяся у неё на шее, напоминала об угрозе этого будущего. Леди Маргарет была готова к немедленным действиям. Нужно выступить против сэра Гренвиля Кони и заставить его открыть свои тайны, но сэр Джордж Лазендер, наконец, приехав домой, категорически запретил эту глупость.

— Сэр Гренвиль не тот человек, которого можно заставить! Каким образом мы заставим его? Заставить, как же!

Леди Маргарет нахмурилась.

— И что же делать?

— Ничего, конечно же. Здесь сделать ничего нельзя.

Для леди Маргарет бездействие было как болячка на теле.

— Ничего! Что-то нужно делать. Что по поводу Лопеза? Почему бы нам не выяснить про Лопеза?

Сэр Джордж вздохнул.

— Прежде всего, моя дорогая, мы не знаем, о каком Лопезе идет речь. Предположим, мы знаем. Что потом? Всё, что мы знаем, что он такой же беспринципный, как Кони. Если Смолевка попадет к нему в руки, она может пострадать так же сильно, если не больше. Нет, пусть море успокоится, а мы увидим, что должны увидеть.

Свойственная сэру Джорджу осторожность усиливалась желанием не погрязнуть в делах Смолевки. Когда он вернулся, то был удивлен, рассержен и разочарован, обнаружив, что леди Маргарет искренне приняла Смолевку.

— Она не подходит, Маргарет. Не подходит.

— Ты не видел её, Джордж.

Большая часть его возражений по поводу её присутствия в замке испарилась, когда ему представили Смолевку. Она вежливо присела и леди Маргарет с изумлением увидела, как муж был сражён необыкновенной красотой девушки.

По прошествии времени леди Маргарет замечала, что сэр Джордж все больше и больше наслаждается обществом Смолевки. В свою очередь сэр Джордж был счастлив, что она вошла в их семейство. Он принял её как компаньонку своей жены, но продолжал возражать против неё в качестве возможной жены сына. Печать, странный Ковенант, вся эта неопределённость. Самое лучшее, думал сэр Джордж, это дать девушке время, и посмотреть, не утихнет ли страсть Тоби с течением времени.

Леди Маргарет уступила. Хотя сделать ничего нельзя, это не помешало ей постоянно размышлять по поводу Ковенанта. По нескольким фактам, полученным от Смолевки, она показала обширные знания семейств Англии.

— Аретайн, милая. Очень удивительно.

Смолевка отложила своё шитье.

— Сэр Джордж сказал, что он знает только одного Аретайна.

— Джордж, да, милая. Он думает о Ките, полагаю?

— Да.

— Милостивый Боже, нет же. Англия просто наводнена Аретайнами. Дай мне подумать. В Линкольне был архидиакон. Перси. Он читал достаточно скучные проповеди и женился на очень неподходящей женщине. Но наверняка её родители были очень довольны. У них было восемь детей, и все несносные. Затем был ещё Аретайн в Солсбери, юрист. Он сошел с ума, милая, он думал, что он Святой Дух.

— А Кит Аретайн, леди Маргарет?

— Это совсем другое дело. Он был исключительно красивый человек. Бедняга.

— Бедняга?

— Он наверняка умер. Это всегда лучше, чем исчезнуть, дитя.

Осень расстроила леди Маргарет. Она забросила рисование миниатюр и занялась искусством ведения войны, убежденная, что почти незаметная перемена мужа в лояльности приведет к тому, что Парламентские орды будут штурмовать Лазен Касл. Работы над поместьем были приостановлены, так как она заставила рабочих копать новые оборонительные сооружения, соединяющие сторожку со Старым домом с одной стороны и с северным концом рва с другой. За рвом с восточной стороны она сделала возвышения и потом сравнила результаты со схемами в своей книжке военных укреплений. Каким-то образом её собственные крепостные валы были больше похожи на неопрятные фермерские канавы, и это её раздражало.

Более успешна она была с восточной стороны замка, где новой каменной стеной соединила короткий проём между скотным двором и рвом, и, завершив её, грандиозно заявила, что Лазен Касл готов к любой атаке врага. Сэр Джордж, выглянув из окна своей библиотеки, посмотреть на стену, пылко помолился про себя, чтобы враг воздержался от испытания произведений его жены.

Казалось, война идет далеко от Лазен Касл. Король успешно пережил лето, хотя не смог захватить Лондон, но при этом осень принесла роялистам мрачные новости. Шотландцы, яростные пресвитериане, заявили, что будут воевать на стороне Парламента. Теперь у короля Карла есть две восставшие армии: на юге и шотландцы на севере, и над этим размышлял среди своих книг сэр Джордж, чувствуя, что борьба становится все сильней. Он понимал, что Лазен наверняка подвергнется нападению.

Замок находился в центре большого пространства страны, на котором перемешались сторонники.

Одна деревня следом за своим хозяином поддерживала Парламент, а другая вслед за своим хозяином поддерживала лагерь короля. Большинство людей уже не хотели быть ни на чьей стороне, а желали, чтобы их оставили в покое, и они могли спокойно обрабатывать землю, но война вторглась и в их графство.

Три больших владения поддерживали Парламент, один замок и другое владение поддерживали короля, а гарнизоны всех пяти крепостей беспорядочно совершали набеги ради еды. Ни одна из сторон не касалась земель сэра Джорджа. Парламентарии, возможно, продолжали думать, что он на их стороне, а роялисты надеялись, что он открыто примкнет к ним.

Сэр Джордж, конечно же, не мог вечно отмалчиваться. Его зять, граф Флитский, вместе с женой приехал в ноябре и выпытывал, на чьей стороне сэр Джордж. Сэр Джордж намекал, что никого не поддерживает, но леди Маргарет, сидящая на другом конце огромного стола, честно заявила, что Лазен Касл на стороне короля.

Их дочь, Анна, была возмущена.

— Ты не можешь так сделать, мама!

— Могу, дитя! Могу! Ты хочешь, чтобы я восстала против своего короля? Может, Флитские и могут поступить так, но Лазендеры — нет.

Граф Флитский нахмурился.

— Это нехорошо. Нехорошо.

— Конечно, нехорошо, Флитский. У меня нет никакого желания видеть, как муж моей дочери теряет голову, но, вероятно, так и будет. Тауэр Хилл не очень хорошее место для последних дней.

Сэр Джордж поспешил сказать, что очень сомнительно, что кто-то будет казнен на Тауэр Хилл, времена меняются, и люди умеренных взглядов, несомненно, найдут компромисс в борьбе, но у леди Маргарет не было ни одного компромисса.

— Бунтовщики они и есть бунтовщики и должны быть казнены.

Анна, графиня Флитская, уставилась на мать.

— Я бунтовщица, мама?

— Я только надеюсь, что топор будет острым. Передай, пожалуйста, масло, Смолевка. Джордж, у тебя рукав в подливке.

Тема была исчерпана, Флитские уехали на следующий день, уныло пообещав вернуться к Рождеству. Война озлобила и семью.

Но была война или нет, для Смолевки стояли счастливые дни, дни перемен. Первый раз в своей жизни она вместо савана, который прятал в ней женщину, была одета в красивую одежду. Раньше леди Маргарет была одержимой портнихой, но теперь эту работу в замке благоразумно предоставили двум швеям. А для Смолевки открыли старые сундуки и одели в сатин, муслин, кружево и шёлк. Её новые платья были тонкие, струящиеся и туго обхватывали талию, юбки подхватывались по бокам, открывая нижний слой. Вырез у платья был низкий, обшит сатином или кружевом, и даже несмотря, что плечи покрывала шаль, платья казались такими нескромными, что вначале Смолевка стыдилась их носить. Леди Маргарет не понимала её.

— В чем дело?

Смолевка показала на обнажённые плечи и грудь над вырезом платья.

— Это так странно.

— Странно? На тебе нет ничего того, что могло бы быть странным! — она завязала ромбовидный бархатный корсаж, туго сидевший на талии Смолевки. — Ты стройная девушка, милая. Ну, теперь покажи мне голубое.

Голубое платье было самое любимое, — возможно, бледно-голубой сатин напоминал ей о плаще, который купил для неё Тоби. Она с нетерпением ждала, когда платье сошьют, и ожидания оправдались.

У голубого платья было шокирующее глубокое декольте, квадратный вырез обшит белым шёлком, холодившим кожу, когда она впервые надела его. Рукава тоже сшиты из белого шёлка, но покрыты голубыми лентами, прихваченными у запястья и на плечах, так что когда она двигалась, над тройными кружевными отворотами рукавов белое переливалось с голубым. Юбка посередине разделялась, её подколи назад, чтобы показать белую сатиновую юбку, и даже леди Маргарет, скудная на комплименты, в восхищении покачала головой.

— Ты мило выглядишь, дитя. Очень мило.

Волосы у Смолевки длинные и золотистые, цвета светлого золота как у пшеницы за две недели до покоса, мать обычно собирала их назад, скручивала длинным локоном в тугой узел и прятала под капор, который носили пуритане. Раз в месяц в Уирлаттоне Смолевка и служанки садились на кухне, а Хозяйка длинными ножницами подрезала им кончики волос, всегда одной прямой линией, и познания Смолевки о волосах ограничивались только этим. Каролина Лазендер, младшая сестра Тоби и третья из семерых детей леди Маргарет, которая выжила в младенчестве, восполняла пробелы. У самой Каролины были длинные тёмные волосы, и у Смолевки сложилось впечатление, что для этой шестнадцатилетней девушки не было ничего увлекательней, как проводить половину всего своего времени, завивая и украшая их. Каролина радовалась, что теперь у неё есть другая голова для игр.

— Нужно сделать локоны.

— Локоны? — с опаской спросила Смолевка. Каролина появилась с подносом, полным ножниц, щипцов, каких-то странных инструментов, которые нужно нагревать, и грудой бледно-голубых лет.