Преподобный Преданный-До-Смерти был озадачен тем, что Эбенизер настаивал, чтобы он забыл о наличии распятия в кулоне на шее Смолевки. На его расспросы молодой человек только улыбнулся.

— Не думаешь ли ты, брат Херви, что в пироге мало слив?

Брат Херви не думал.

Именно католицизма страшились лондонцы. Для столицы колдовство было необычным делом, оно больше встречалось в сельских местностях, но если Преданный-До-Смерти мог бы подарить лондонцам ведьму, которая к тому же была бы и католичкой, тогда он пробудил бы интерес и фанатизм в гораздо большем количестве людей. Общественная ненависть и возмущение прославили бы Преданного-До-Смерти.

«Английский Меркурий» разоблачил Доркас Скэммелл в том, что она католичка. На шее она носила распятие. «Сие было странным распятием, символ дьявола носила ведьма. Она прилагала все силы, чтобы скрыть его, а конец сего был хитроумно запрятан внутрь драгоценной печати, чтобы ни один человек не мог постичь его истинной природы. Но всемогущий Господь в Своей доброте показал его Своему Слуге Преданному-До-Смерти Херви и таким образом помог раскрыть хитрости зла, как молили мы Его продолжать свои деяния».

Преподобный Преданный-До-Смерти был доволен своим произведением. Он связал колдовство с католицизмом и оба с роялистами, обеспечивая себя львиной долей заслуги. Редактор «Меркурия», чуя, что рассказ вызовет интерес у читателей, написал собственные комментарии. Он восхвалил Преданного-До-Смерти и предостерёг протестантскую Англию, что дьявол действительно ходит по земле, и добавил о стремлении Преданного-До-Смерти выкорчевать всех ведьм, уничтожающих чистоту Царства Божьего. О стремлении Преданного-До-Смерти он добавил ещё один момент. Преданный-До-Смерти, сказал он, не хочет, чтобы женщины жили в страхе. Любая женщина, богатая или бедная, может прийти к преподобному Преданному-До-Смерти на Ситинг Лейн, где он благочестиво осмотрит её и выпишет за незначительную сумму сертификат, заверяющий отсутствие в ней дьявола. Вооружившись им, женщине не стоит бояться.

Это был гениальный ход. После продажи выпуска «Меркурия» Преданный-До-Смерти был осажден женщинами, желающими получить сертификат. Он мгновенно прославился. Его пригласили читать проповеди в столице, в Вестминстере, и в приходы, находящиеся далеко от Лондона, но пока он не мог принять все приглашения. Он был занят, день и ночь трудясь над женщинами, приходящими советоваться с ним; чьи тела он ежеминутно обследовал в поисках дьвольских выпуклостей. Он честно трудился в божьем винограднике, наконец, полностью счастливый.

— «» — «» — «»—

— Христос на кресте! Кто это сделал? Ради Бога, кто? — сэр Гренвиль Кони, только что вернувшийся в Лондон, был в ярости, в такой ярости, в какой Эбенизер никогда его не видел. Маленький человечек бил кулаком по «Меркурию». — Неужели в этом городе никого не осталось, кроме дураков? Я уехал только на две недели, не больше! И что я вижу по возвращении? Это! — он сел, обхватил руками свой необъятный живот. — Ради бога, Эбенизер! Как, Эбенизер?

Эбенизер пожал плечами. Он стоял, уставившись на ламбетские болота, простиравшиеся за рекой.

— Херви, полагаю.

— Херви! Проклятый Херви! Разве его не предупредили?

— Но не в подробностях.

— Господи! Неужели проклятые подробности так дорого стоят? Почему его не предупредили?

Эбенизер беспристрастно посмотрел на сэра Гренвиля.

— Значит, это моя вина.

Признание вины, казалось, смягчило сэра Гренвиля. Он взял в руки «Меркурий» и уставился на грубо сделанную гравюру.

— Ты должен всегда, всегда знать, что делают люди. Господи! Люди такие дураки! Если им не указать их место, они нагадят, где не надо. Проклятье, Эбенизер!

Эбенизер хорошо понимал ярость сэра Гренвиля. «Английский Меркурий», самая влиятельная газета для бунтовщиков, распространялся далеко за пределами Лондона. Сразу с печатного станка копии шли в города Европы, где воюющие стороны занимали деньги. Банкиры Флоренции, Нидерландов, Венеции очень интересовались ходом войны. Какая-нибудь битва могла означать выгоду для займа, а поражение могло означать крах. Сэр Гренвиль кричал, что «Меркурий» прочитают в Амстердаме раньше, чем он успеет добраться до Парламентской армии на севере. Он пронзительно взвизгнул, спрашивая Эбенизера:

— А кто находится в Амстердаме?

— Лопез.

— Лопез! Этот проклятый грязный еврей Лопез!

Теперь сэр Гренвиль качал головой. Казалось, он стонал от боли. Этот негодяй священник описал печать! Боже! Печать!

— Вы думаете, Лопез приедет?

Сэр Гренвиль мрачно кивнул:

— Он приедет, Эбенизер! Он приедет!

— Но что он сможет сделать? Он не сможет вытащить её из Тауэра. А у вас две печати.

Сэр Гренвиль откинулся назад на стуле, кисло, но пристально посмотрев на молодого человека. Он вспомнил предсказание астролога Барнегата, говорившего, что враг придёт из-за моря, и сэр Гренвиль почувствовал острую боль в животе. Аретайн! Этот проклятый Аретайн! Он боялся Кита Аретайна. Но Аретайн мертв, его могила через полсвета в американской пустыне. Сэр Гренвиль покачал головой.

— Ничего, но может попытаться. Я не хочу затруднений. Ты понимаешь? Я хочу, чтобы эта проклятая девчонка умерла, и тогда нам нечего бояться, — он потёр побелевшее круглое лицо обеими руками. Мы должны ускорить суд. Проконтролируй это. Назначь встречу с Хигбедом. Скажи ему, что мы заплатим сколько нужно. Но перенеси суд на более ранний срок!

— Хорошо.

— И удвой охрану этого дома! Утрой! — выпученные глаза все ещё сердито смотрели на него.

— Вы уверены, что хотите, чтобы я это сделал?

— Уверен, Господи! Уверен! — сэр Гренвиль помнил красивое лицо своего врага, помнил безрассудную отвагу, которая, в конечном счете, занесла Кита Аретайна в Тауэр. Угрюмым голосом он ответил:

— Лопез уже вытащил одного из Тауэра.

— Сейчас не то время.

— Перенеси суд на ранний срок, Эбенизер. Перенеси!

Эбенизер пожал плечами. Поднял брови и чиркнул рукой по шее. Сэр Гренвиль покачал головой, хотя у него тоже было искушение просто убить девчонку.

— Нет. Аретайн мертв, Эбенизер, но этот сукин сын имеет друзей. Если девушка будет убита, они будут мстить. Но они не могут мстить целой стране. Нет. Пусть её убьёт закон и тогда никто не обвинит нас, — сэр Гренвиль посмотрел на строку в «Меркурии»: «Эбенизер Слайт, отстранив семейные узы, предпочёл Любовь Всемогущего Бога и в печали и боли увез сестру из Лазена». Сэр Гренвиль начал смеяться, жирные плечи затряслись, а смех становился все громче и громче. Странный контраст с недавним гневом. Он погрозил пальцем своему протеже, чье лицо, бледное и холодное, не выражало никаких чувств. — А тебе лучше обзавестись личной охраной, Эбенизер! Личной охраной. Ты достаточно богат, — он откинулся и снова затрясся от смеха. — И следи, кто у тебя за спиной, Эбенизер. Всегда следи, кто за спиной!

На следующий день после трибунала за ней снова пришли, вытащили из жуткой клетки и повели вверх по винтовой лестнице и вниз по длинным переходам. Она думала, что ей предстоит другое испытание и завыла, воображая новые ужасы, но, к её удивлению, охранники привели её в приятное, хорошо освещённое здание и втолкнули в залитую солнцем теплую комнату. Пол был покрыт ковром. Окна, хотя и зарешеченные, были большие и с бархатными занавесями. Её ждали две женщины. По существу они были добры, её раздели, помыли, вымыли волосы и уложили в большую теплую кровать. Одна из них принесла поднос с едой, горячей, села возле неё и помогла есть.

— Мы тебя откормим, милая.

Смолевке казалось, что протоколируется каждая её мысль, каждое её движение. Она неловко ела, всё ещё не понимая, что происходит, хотя ощущение чистой кожи, чисто вымытых волос, избавления от вшей было замечательным. Оно казалось божественным. Она заплакала, и женщина похлопала её по руке.

— Все хорошо, милая. Поплачь. Тебе полегчает.

— Почему вы все делаете это?

Женщина улыбнулась.

— У тебя теперь есть друзья, милочка. Друзья. Нам всем нужны друзья. А теперь ешь весь пирог! Вот так! Вот хорошая девочка.

Она заснула. Когда проснулась, был вечер. Огонь горел в маленькой гостиной, одна из женщин ожидала её пробуждения с кувшином вина и едой. Смолевка надела теплое шерстяное платье, а волосы перевязала лентой. Женщина улыбнулась.

— Ну что, тепло, милочка?

— Да.

— Садись к огню.

Это так замечательно быть чистой, в тепле, но она внутри себя она все ещё ощущала грязь. Она съежилась, вспоминая, как Преданный-До-Смерти трогал её, водил по её коже своими сухими руками. Ничего, думала она, не будет как прежде. Херви замарал её грязью и её никогда не смыть. Но какое это имеет значение? У неё нет будущего. Кто-то платит за это удобство — она полагала, что это леди Маргарет, поскольку ни о ком больше не могла думать, и думала, что эта доброта ради того, чтобы свои последние дни на земле она не провела в нечистотах. Она посмотрела на женщину.

— А как Тоби?

— Тоби? Я не знаю никакого Тоби, милочка. У нас на кухне есть взбитые сливки. Хочешь?

На следующий день, стоя возле зарешеченного окна спальни, она увидела, как внизу под окном по крошечному дворику ходит взад-вперёд невысокий седоволосый человек. Он ходил так каждый день, и вся трава уже была в шрамах от его хождений. Одна из её новых тюремщиц кивнула, указывая на него.

— Это архиепископ, милочка.

— Уильям Лод?

— Именно он, милочка. Укоротили его важность, — она засмеялась. — Скоро он будет ещё больше укорочен, не сомневаюсь.

Смолевка продолжала наблюдать за архиепископом Кентерберийским, как он, уткнувшись в книгу, ходил взад-вперёд. Он был такой же пленник, как и она. Как и она, он ждал работы палача. Однажды он посмотрел наверх, увидел её и сделал маленький поклон. Она подняла руку и он улыбнулся. С тех пор она каждый день высматривала его, а он — её, и, встретившись, они сквозь оконные решетки обменивались улыбками.