Коттдженс свистом подозвал собаку. Как и Эбенизер Слайт в Лондоне, он был счастливым человеком, немного богат, немного стар и немного мудр. Он сообщит новости сэру Гренвилю, хорошие новости о том, что Мардохей Лопез лежит больной в Амстердаме и не может помешать делам сэра Гренвиля.

22

Утро накануне казни Смолевки было серым и мокрым, дождь пришёл с запада и нещадно бил по несчастной оловянно-серой поверхности реки.

Булочники переживали. Хороший день приносит хорошие прибыли. Даже если будет лить дождь, все равно придёт огромная масса людей на Тауэр Хилл посмотреть на казнь, но только немногие захотят купить отсыревшие пироги. Булочники молились, чтобы небо просветлело, и чтобы Господь послал на Лондон хорошую погоду. К обеду показалось, что молитвы были услышаны. Огромная дыра разорвала облака на западе, первые лучи солнца упали на Уайтхолл и Вестминстер, и предсказатели погоды объявили, что назавтра будет отличный июльский день.

Существовал ещё один небольшой вопрос по поводу суда, требующий завершения, но он не мешал булочникам работать до позднего вечера накануне казни. Сомнений по поводу приговора не оставалось, единственно — какой именно будет приговор сэра Джона Хендж, судьи. Большинство лондонцев предпочитало виселицу. Прошло время, когда ведьм сжигали на кострах, и город полагал, что Доркас Слайт приговорят за колдовство и повесят, медленно и высоко, над их головами. Другие предпочитали более длительную смерть, заявляя, что её преступление настолько гнусное, что в назидание другим требуется выдающееся наказание. Он предпочитали бы, чтобы её повесили, утопили и четвертовали. Это добавило бы пользы и убедило бы других ведьм не использовать своих фамильяров против вооружённых мужчин, и чтобы жертву раздели донага, прежде чем её внутренности будут вырезаны и сожжены перед её лицом. Из-за обнажённого тела молодой девушки цены могли быть удвоены теми, чьи верхние окна по счастливой случайности смотрели на Тауэр Хилл. Строители Лондона, которые привычно сооружали маленькие платформы с лестницами, с которых зрители могли наблюдать казни, также поддерживали более суровое наказание.

Но другие, вероятно, помнящие, что революции приводили к странным суждениям об Англии, предпочитали, чтобы её сожгли. Если муж убивает жену, то его вешают. А если жена убивает мужа, то наказание должно быть более суровое, потому что преступление тяжелее. Женщин надо ограничивать и, по мнению значительной части лондонцев, вид горящей, кричащей женщины напомнит остальным женам, что революция не поощряет убийство мужей.

Но в одном моменте все сходились. В церквях после службы, в приходах на расстоянии доброго полдня пешего пути от Лондона проповедники призывали верующих готовиться к великому событию. Возможно, никогда на памяти живущих не было, чтобы так много пуританских проповедников одновременно использовали для своих проповедей одни и те же слова из писания: Исход, глава 22, стих 18. «Ворожеи не оставляй в живых». «Меркурий» выполнил свою работу хорошо. Преданный-До-Смерти стал героем в Лондоне, ведьма умрёт, и уже шустрый издатель пустил в продажу зловещий и длинный памфлет, рассказывающий печальную историю про ведьму Доркас Скэммелл. Матери утихомиривали расшалившихся детей, пугая их именем Доркас.

Уже в день накануне казни собралась большая толпа исключительно поглазеть на приготовления, несмотря на дождь, который периодически проносился над Тауэр Хилл как дым. Многие были знатоками этого места, помня смерти дворян, у которых были привилегии выбора меча или топора, смерти стремительной, поскольку они дали толстый кошель палачу. Все они сходились в одном, предпочитая, чтобы Доркас Слайт умерла в Тайберне; там были лучше условия для зрителей, хотя сочувствовали властям, которые сомневались, что возможно благополучно доставить ведьму так далеко. Её связали, чтобы избежать самосуда где-нибудь по дороге через Лондон.

Прибыли плотники и соорудили эшафот. Толпа дружелюбно над ними подшучивала, выкрикивая строить эшафот повыше. Позднее, когда на перекладине закрепили веревку, часть толпы начала кричать, что ведьм обычно сжигали, но гневные крики стихли, когда один из рабочих изобразил танцующее, поддергивающееся в предсмертных судорогах тело на свежих опорах. Смех прокатился по сырому от дождя холму.

Кто-то, разглядывая завершённую виселицу, спросил, а передали ли приговор, но оказалось, что власти просто упредили окончательное решение сэра Джона Хенджа. Слухи захлестнули толпу, но ничего ещё не было решено.

Толпа приветствовала главных актеров драмы. Погода улучшилась, и слабое солнце осветило холм, когда проверить работу пришёл палач. Он помахал публике, обмениваясь с ней шутками и доставив удовольствие толпе, притворившись, что оценивает громогласную толстуху, громче всех кричавшую рабочим строить эшафот повыше.

Преподобный Преданный-До-Смерти три раза наведывался на холм из суда на территории Тауэра. В своё третье посещение приговор ещё не вынесли, но он вскарабкался на эшафот и успокаивал толпу, махая руками.

— Скоро все будет закончено, добрые люди! Скоро! Завтра вы увидите смерть ведьмы. Завтра город будет безопасен для всех нас!

Его снова приветствовали. Он молился с ними, прося Господа дать им силу бороться со злом колдовства, и пообещал толпе, что откажется от всех удобств и не успокоится, пока среди пуритан не будет уничтожена последняя ведьма. Пуритане хлопали и кричали ему.

В это время, далеко от этого места, на Стрэнде, в своём доме находился сэр Гренвиль. Он ожидал четырёх высокопоставленных посетителей, членов Палаты Общин, сторонников пуритан, и поэтому обнажённый Нарцисс был спрятан за закрытыми ставнями. Библия, которую секретарь щедро снабдил примечаниями, была выложена на видное место. Но пока сэр Гренвиль был занят, а эти четыре посетителя ждали и будут ждать, пока сэр Гренвиль не освободится.

Септимус Барнегат, возможно, был единственным человеком, который не боялся сэра Гренвиля Кони. Барнегат не боялся, поскольку, будучи астрологом, был под защитой судьбоносных звезд и планет, и правда, которую он вещал, не могла колебаться в зависимости от страха или почитания. Барнегат был дорогостоящим астрологом, так же пользовался почетом, как любой провидец в Европе, и брал очень высокую плату с тех торговцев, кто искал его совета по поводу безопасности или оправданности рейса корабля в неподходящий сезон. Барнегат был очень востребован у политиков, юристов, торговцев и дворянства. Но он был вспыльчив и ревниво относился к своей науке, легко раздражался от вопросов, выходящих за пределы компетенции его науки. Именно такой вопрос только что задал ему сэр Гренвиль, и Барнегат скривил маленькое злое лицо, отвечая.

— Как я могу сказать, сэр Гренвиль? Дайте мне натальную дату девушки, и я отвечу, но на это требуется время! Именно время! Карты, влияние! — он пожал плечами. — Все мы умрем, ничего определённей не бывает, но будет ли это завтра, я не могу сказать.

Сэр Грневилл покачался в кресле взад-вперёд, сомкнув руки на необъятном животе.

— А в моей карте есть что-нибудь?

— Конечно, есть! Но нет никакого женского влияния. Можно допустить, что нехватка этого восполнится подтверждением того, что вы хотите, — Барнегат позволил себе усмехнуться. — Не могу представить, чтобы сэр Джон Хендж смилостивился над Доркас Скэммелл.

— Да. А другой вопрос?

Барнегат вздохнул.

— Других вопросов тысячи. Который из них?

— Заморский враг.

В присутствии известного астролога сэр Гренвиль вел себя скромно. К Септимусу Барнегату нелегко было подобраться, он отвергал большинство прошений. И сейчас он нахмурился, уставился на замечательно нарисованную планетарную карту и медленно кивнул.

— За морем есть враг, да. Но дела выравниваются, да, выравниваются, — он сжал губы. — Он на востоке.

— Вы уверены? — сэр Гренвиль в нетерпении наклонился вперёд. На востоке находилась Голландия, в Голландии был Лопез, а он не так сильно боялся еврея, как врага на западе.

Барнегат устало покачал головой.

— Если бы я был не уверен, я бы так и сказал. Если я не знаю, то и говорю — «не знаю». Меня не нужно спрашивать, уверен ли я.

— Конечно, конечно, — сэр Гренвиль не обратил внимания на упрек. — Он приедет в Англию?

Наукой астрологией нелегко управлять. Ни король, ни политик, ни банкир, ни торговец в Европе и не мечтали предпринимать какие-либо действия без предварительной консультации с небесами, но никто из них в действительности не понимал сложностей астрологической работы. Это было тайной, доступной только тем, кто дни и ночи проводил за изучением непростых и красивых движений звезд и планет. Были и те, кто насмехался над астрологией, но Септимус Барнегат любил повторять: если наука не работает, то почему астрологи не умирают от нищеты на улицах. Но иногда, и это тщательно хранилось в секрете, ответы было легче найти на земле, чем прилагать скрупулезные, трудоёмкие усилия, вычерчивая диаграммы гармонирующих друг с другом небесных тел.

Септимус Барнегат, как подобает человеку с богатством и репутацией, не брезговал земной помощью. Он ежемесячно платил Джулиусу Коттдженсу, как все лучшие астрологи Лондона, и платил за любые новости, касающиеся его клиентов.

Барнегат знал, что сэр Гренвиль боится Лопеза. И также знал, что Лопез болен. Он провёл протравленным от табака пальцем вдоль эллиптической линии. — Я вижу, что он болен. Да, — он взглянул на сэра Гренвиля. — Думаю, что плавания по морю не будет.

Сэр Гренвиль улыбнулся. Сообщение Коттдженса благополучно подтвердилось. — А с запада?

— Ничего. Пустота, сэр Гренвиль.

— Отлично, отлично!

Сэр Гренвиль был действительно счастлив. В течение последних месяцев Барнегат рассказывал о спутанном клубке влияний, но теперь появилась правда. Сэр Гренвиль был в безопасности. За морем врагов нет, и хотя астролог не подтвердил, несомненность в смерти Доркас Слайт. Они разговаривали, пока Барнегат сворачивал карты и складывал астрономические альманахи в саквояж. Астролог верил, и сэр Гренвиль начинал верить, что пресвитериане теряют свои позиции. Преобладали индепенденты, радикальные сторонники революции, такие как Эбенизер Слайт. Барнегат, с которым консультировались некоторые лидеры индепендентов, сообщил сэру Гренвилю, что скоро они будут искать деньги.