Смолевка улыбнулась комплименту.

— Как её звали?

— Агата Прескотт. Некрасивое имя.

— Прескотт? — Смолевка нахмурилась.

— Да. Младшая сестра Марты Слайт, — Лопез покачал головой в изумлении. — Я не знаю, как Кит Аретайн встретил пуританскую девушку, но это произошло, он влюбился, а она в него, и у них так и не было времени пожениться. Его арестовали, заключили в Тауэр, а она осталась беременной.

Мардохей Лопез глотнул вина.

— Она осталась одна. Полагаю, она просила друзей Кита помочь ей, но в те дни он бежал второпях, и помочь было некому. Кому нужен беременный ангел? — он пожал плечами. — Я не знал её, она не знала меня. Жаль, что я не мог помочь ей, но она сделала фатальную, возможно, единственную вещь. Она с позором приползла домой.

Смолевка попыталась представить, как повёл бы себя Мэтью Слайт, если бы она пришла домой беременной. Ей было даже страшно подумать. Она почувствовала острую боль за девушку, которая была вынуждена вернуться к Прескоттам.

Лопез хлопнул руками по коленям.

— Они спрятали её. Это был их позор, и, иногда я думаю, что они, наверное, были рады, что так все произошло. Она умерла от послеродовой горячки через несколько дней после того, как ты родилась. Возможно, они надеялись, что ты умрешь тоже.

Смолевка постаралась сморгнуть слезы, набежавшие от огромной жалости к девушке, пытавшейся разорвать те же самые путы, которые пыталась разорвать она сама. Её мать, как и дочь, которую она оставила после себя, хотела быть свободной, но, в конечном счете, пуритане заполучили её назад к одинокой, мстительной смерти.

— Таким образом, ты оказалась там, — Лопез улыбнулся. — Маленький бастард, позор семьи Прескоттов. Они назвали тебя Доркас. Разве это не означает «полная добрых дел»?

— Да.

— Именно этого они хотели от тебя, но эти дела вначале стали их делами. Им надо было воспитать тебя как крепкую пуританку, — Лопез опять покачал головой. — Когда Кита выпустили из Тауэра, он написал Прескоттам, желая все выяснить, и предложил забрать тебя. Но они отказались.

Она нахмурилась.

— Почему?

— Потому что к тому моменту они уже решили проблему. У Агаты была старшая сестра. Мне сказали, что Марта была не такой красивой, как Агата.

Смолевка улыбнулась.

— Да.

— К тому же Прескотты были богаты, они могли дать большое приданое, а они дали за невестой больше, чем приданое. Они дали тебя. Мэтью Слайт согласился жениться на Марте, взять тебя и воспитать как собственную дочь. Мэтью и Марта пообещали никогда, никогда не раскрывать позор Агаты. Вас нужно было спрятать.

Смолевка вспомнила Мэтью и Марту Слайт. Тогда неудивительно, подумала она, что они призывали на неё весь гнев Бога, боясь, что каждая улыбка, каждое малейшее проявление радости могло выявить личность Агаты Прескотт, прорывающуюся сквозь пуританские путы.

— Это тогда, — продолжал Лопез, — Кит Аретайн сколотил состояние и хотел, чтобы оно досталось тебе, — он тихо засмеялся. — Вы думаете, что передать состояние ребенку очень легко! Но нет. Пуритане не взяли бы денег. Они идут от дьявола, говорили они, и это отвратит вас от истинной веры. И тогда дела Мэтью Слайта стали приходить в упадок, — Лопез налил себе ещё вина. — Внезапно предложение Кита Аретайна перестало быть дьявольским, а даже начало отдавать благочестием! — он засмеялся. — Поэтому они попросили молодого юриста рассудить их.

— Сэра Гренвиля Кони? — спросила Смолевка.

— Тогда ещё просто Гренвиля Кони, но такая же проницательная маленькая жаба, — Лопез улыбнулся. И как все юристы, он любил утонченность. Утонченность делает юристов богатыми. Дела, моя дорогая, начинали усложняться.

Часы прозвонили резкую какофонию четверти часа. С реки раздался унылый звук ударов фалов о мачты.

— Мы не могли передать тебе деньги открыто как подарок. Закон не позволял этого, а мы не доверяли Гренвилю Кони. Он приехал на встречу в Амстердам, и это спровоцировало катастрофу.

— Катастрофу?

Лицо Лопеза выражало задумчивое изумление.

— Гренвиль влюбился в вашего отца. Думаю, это не трудно, если любишь мужчин, а не женщин, но Кони к тому же умудрился оскорбить Кита. Он преследовал его как раб, — Лопез хихикнул. — Я советовал вашему отцу подбодрить его, чтобы мы смогли использовать преданность Кони в нашу пользу, но Кит никогда не был человеком такого сорта. Закончилось все тем, что он ножнами отхлестал Кони по голому заду и бросил его в канал. И все на глазах у людей.

Смолевка засмеялась.

— Как бы мне хотелось это увидеть. И сделать.

Лопез улыбнулся.

— Кони отомстил, в своей манере. Он купил картину обнажённого Нарцисса и заплатил, чтобы поверх оригинала написали лицо вашего отца. Он хотел, чтобы люди думали, что Аретайн был его любовником. Странный вид мести, полагаю, но, кажется, он принес Гренвилю Кони удовольствие.

Смолевка больше не слушала. Она вспомнила. Перед мысленным взором появилось красивое, дикое и языческое, надменное лицо, которое поразило её в доме Кони. Её отец! Этот человек с лицом невероятной красоты, это творение, про которое она думала, что оно слишком прекрасно, чтобы быть реальным, был её отцом. Теперь она поняла, почему с таким благоговением постоянно говорили о Ките Аретайне как самом красивом мужчине в Европе. Её мать ни за что бы ни устояла, пуританка увидела божество и влюбилась. Смолевка вспомнила золотистые волосы, волевое лицо, абсолютную красоту во всем.

Лопез чуть улыбнулся.

— Вы видели картину?

Она кивнула.

— Да.

— А я никогда, и часто думал, насколько она схожа с оригиналом. Кони нанял голландского живописца, чтобы тот сделал набросок с твоего отца в таверне.

— Он изобразил его как божество.

— Тогда должно быть очень похоже. Странно, что этим двигала ненависть, — Лопез пожал плечами. — Но заметь, это нисколько не упростило нашу задачу, — он оставил картину и вернулся к Ковенанту. — Видишь ли, на эти деньги я уже купил достаточно много собственности. Ты владеешь землями в Италии, Голландии, Франции, Англии и Испании, — он улыбнулся. — Ты очень, очень богата. Все эти земли, Смолевка, приносят деньги, некоторые от ренты, некоторые от урожаев, но очень, очень много денег. Сомневаюсь, что в Англии найдется двадцать человек богаче, чем ты. Мы предложили достаточно просто сохранить контроль над землями, а прибыль от земель передать Мэтью Слайту. А ты начнешь распоряжаться прибылью, когда тебе исполнится двадцать один. Но это не подошло. Знаток Кони сказал, что если контролировать земли будем мы, то однажды просто запрудим золотую реку. Тогда у Мэтью Слайта будет неопределённое будущее, — Лопез с сожалением покачал головой. — Ты не представляешь себе, Смолевка, как сильно мы пытались передать тебе эти деньги, и как трудно это было. Поэтому мы разработали другую схему, более изощренную. Мы согласились уступить контроль над собственностью при условиях, что все это перейдёт к тебе, когда тебе исполнится двадцать один год. К тебе перешел бы контроль над землями, доходами, всем, но Мэтью Слайт не согласился с этим. Он был уверен, что если ты станешь богатой слишком рано, то соскользнешь обратно на языческую стезю своих настоящих родителей. Он хотел, чтобы ты была старше, чтобы спасти твою душу, поэтому, в конечном счете, мы договорились, что ты станешь полноценной наследницей в двадцать пять лет. Мы договорились, помнишь, уступить право контроля над собственностью, но не Гренвилю Кони и Мэтью Слайту. Мы приши к соглашению, что управлять всеми землями будет Центральный банк Амстердама. Даже Гренвиль Кони согласился с этим, потому что этому банку доверяют все. Он принадлежит не одной семье, а целой нации, и никого никогда не обманывал. По сей день, Смолевка, он управляет твоим богатством.

Бесконечные упоминания о её богатстве казались очень странными. Она не ощущала себя ни богатой, ни даже состоятельной. Она была пуританской девушкой, борющейся за свободу далеко от человека, которого любила.

Лопез посмотрел в потолок.

— Банк управляет твоей собственностью. Он получает прибыль со всех агентов по всей Европе. Агенты, конечно же, вычитают свои сборы, и не сомневаюсь, что каждый обманывает. Банк тоже берёт плату за свои услуги, и я уверен, что иногда он добавляет какие-то дополнительные суммы в свою пользу, а также каждый месяц росчерком руки идут деньги к сэру Гренвилю Кони. И он, моя дорогая, берёт, несомненно, огромный гонорар. Оставшаяся часть денег отсылалась твоему отцу, и Ковенант, соглашение между нами четырьмя и банком, говорит, что деньги должны использоваться на твои удобства, образование и счастье.

Она засмеялась, вспомнив, каким счастьем обеспечивал её Мэтью Слайт.

Лопез улыбнулся.

— В действительности соглашение не было слишком изощренным, оно, вероятно, даже действовало, но существовала одна ужасная ошибка. Пришлось вмешаться твоему отцу, Киту Аретайну. Мы дополнили Ковенант правом на изменения. Предположим, что Англия вступила в войну с Голландией и деньги не смогут быть выплачены. В этом случае нам необходимо перенести контроль над собственностью куда-нибудь в другое место, и мы решили достаточно просто, что, чтобы внести изменения, будет достаточно трёх наших подписей из четырёх. Это гарантировало безопасность. В конце концов, ни я, ни твой отец, вероятно, никогда не согласились бы с Гренвиллом Кони или Мэтью Слайтом, но Киту все равно пришлось усложнить вопрос. Что произойдет, сказал он, если кто-нибудь из четырёх нас умрёт? Не будет ли проще, если каждый будет иметь печать, и каждый сможет передать печать тому, кому захочет. Печать дает своему владельцу одну четверть управления Ковенантом и подтверждает подпись любого, кто напишет в банк Амстердама по поводу Ковенанта. Я говорил, что это ужасная идея, но думаю, что Кит уже разработал план, что Мэтью Слайту он пошлет распятие, а Гренвилю Кони — женщину, и все было решено.