Она не слышала его.

— Скэммелл хватал меня, и тот человек, которого ты убил, тоже пытался. Потом этот преподобный Херви, и солдат в Тауэре. Она остановилась, тряся головой и снова ненавидя эти печати, потому что из-за них она стала такой уязвимой ко всему этому вожделению, отравляя этот летний день возле реки.

Тоби, преодолевая её нежелание, поднял её подбородок кверху.

— И ты думаешь, что мои родители считали это отвратительным?

— Нет, они другие, — она понимала, что это ребячество.

Он улыбался ей, качая головой.

— Это необязательно должно быть отвратительным.

— Откуда ты знаешь?

— Ты будешь меня слушать?

— Леди Кларисса Уорлейк?

— Нет, — засмеялся он. — Ну, ты будешь меня слушать?

— А кто?

— Смолевка! — он напугал её внезапной суровостью. — Послушай! Как, ты полагаешь, люди находят себе жён, мужей и любимых в Лазене?

— Я не знаю.

Она была несчастна из-за тени внутри себя, инфантильной из-за невежества, испуганной из-за пятна на безукоризненном небе.

— Помнишь, мы говорили о Первомае? И об уборке хлеба? Когда молодые и не очень молодые люди уходят в лес на всю ночь. Это не ужасно! Если бы это было так, почему люди с нетерпением этого ждут? — он улыбнулся. — Это может быть некомфортно, если пойдет дождь, но не отвратительно. По меньшей мере, третья часть всех свадеб начинается таким образом, и церковь не возражает. Это называется любовью, люди празднуют это. Это не портится.

— У меня никогда не было Первомая, — она глядела на траву, а теперь обвиняюще посмотрела ему в глаза. — А у тебя был.

— Конечно, у меня был! Что же ты полагаешь, я должен делать? Сидеть дома и читать Библию, решая, кто из моих соседей грешник?

Его возмущение невольно вызвало у неё улыбку. Она покачала головой, все ещё беспокоясь.

— Мне жаль, Тоби, мне очень жаль. Ты не должен жениться на мне. Я простая пуританская девушка и ничего не знаю.

Он засмеялся и коснулся её щеки.

— Я рад, что ты пуританская девушка.

— Почему?

— Потому что никто не поймал тебя в первомайскую ночь или в собранный стог.

Она улыбнулась, все ещё несчастная.

— А ты поймал несколько, правда? И меня поймал, когда я плавала, — она покачала головой. — Если бы я знала, что ты меня видел…

— Ты бы умерла?

— Я бы смутилась.

— Бедняжка Смолевка, — он улыбнулся. — Когда ты последний раз плавала?

— В прошлом году, — она пожала плечами. — В тот день, когда тебя встретила.

Она так часто вспоминала об этом в Тауэре, о тех моментах, которые украла у реки, о солнце на своём теле, о воде, такой чистой вокруг неё.

Тоби поднялся с колен.

— Я пошёл плавать.

— Ты не можешь.

— Почему это не могу?

Она пожала плечами, промолчав. Потому, подумала она, он будет раздеваться, а ей страшно. Это страх вложил в неё Преданный-До-Смерти Херви, страх её собственного тела, других тел, и она страшилась этого приближающегося момента, свадебной ночи. Инстинктивно она понимала, что Тоби привел её сюда, чтобы изгнать из неё этот ужас.

Он усмехнулся.

— А тебе жарко.

— Нет, не жарко.

— Тебе жарко, мне жарко и я иду плавать.

Он встал, отошел в сторону и разделся. Она не смотрела на него. Она смотрела вдаль за реку, туда, где в жаре переливалось ячменное поле, и среди колосьев краснели пятнами маки. Она вела себя глупо, понимала, но не могла себя контролировать.

Тоби вбежал в воду, белые брызги очёртили его фигуру, и бросился в центр реки. Он рычал от восторга, брызгая сверкающими фонтанами воды, и затем встал в центре реки, вода доходила ему до груди, стряхиул воду с лица.

— Замечательно. Иди сюда.

— Вода слишком холодная.

— Тебе же жарко.

Она увидела темное пятно у него на плече, изуродованный сустав.

— А перчатку снял?

— Иди и проверь, — он улыбнулся ей, затем поплыл вниз по течению, пока не скрылся с глаз за огромными зарослями крапивы. Она услышала его сильный голос. — Теперь ты можешь войти. Я не вижу тебя.

— В прошлом году ты говорил тоже самое!

Он засмеялся и затих.

Ей было жарко. Платье прилипало, кожа зудела. Воздух дрожал над ячменем, солнце ярко светило на маках и васильках.

Ей хотелось поплавать. Она помнила это удовольствие, это освобождение души от темноты, и хотела ощутить, как вода омывает её тело, как будто чистая прохладная вода может смыть осквернение от рук Преданного-До-Смерти Херви. Она подождала, не скажет ли чего-нибудь Тоби, желая, чтобы он спросил её снова, но он молчал. Тогда она крикнула.

— Я здесь останусь.

— Хорошо. Все, что ты хочешь, моя любовь.

Она подождала, нахмурившись. Он больше ничего не сказал и не появился из-за зарослей крапивы. Она подождала.

— Ты где?

— Здесь.

Она встала, подошла к крапиве и увидела его в двадцати ярдах ниже по течению. Он усмехнулся.

— Видишь? Я не смогу увидеть тебя.

— Отойди подальше! — она замахала туда, где река исчезала за поворотом, заросшим крушиной и ивой.

— И зачем? Ты все равно не идёшь.

— Может, пойду, если ты уйдешь за ивы.

Он сделал покорное лицо, повернулся и отплыл на несколько взмахов.

— Достаточно?

— Ещё столько же, дальше.

Он засмеялся и отплыл за иву и в тень крушины. Она встала посмотреть, вернётся ли он, но он не возвращался, и она подошла к тому месту, где он бросил свою одежду, перевела взгляд с золотой печати, оставленной вместе с вещами, на блестевшую на солнце воду. Ей хотелось поплавать, так хотелось поплавать. Ей было жарко, она так часто об этом мечтала, но на самом деле понимала, почему ей хочется войти в воду. Эта тень должна исчезнуть.

Она вернулась к крапиве. Даже в тени дерева Тоби не было видно. Она крикнула.

— А если кто-нибудь увидит?

Ответа не было.

Она вернулась к одежде, кожаная куртка кинута поверх меча, и огляделась. Вокруг было пусто, вдали тоже никого не видно, и она убедила себя, что сможет быстренько окунуться в воду и выбраться, пока Тоби не вернётся из-за деревьев.

Одна из привязанных лошадей подняла голову и посмотрела на неё, из-за чего она почувствовала себя глупо. Снова посмотрела на горизонт, на край леса в полумиле от неё и на реку. Ей было жарко, и она нервничала.

Когда она плавала в прошлый раз, ей было страшно, но страшно из-за Мэтью Слайта и его кожаного ремня, а в этот раз, снимая обувь и чулки, расшнуровывая корсаж и платье, страшно было совсем из-за другого. Она перевела дыхание. Как обычно согнулась и снова оглянулась. Сердце, как и раньше, быстро колотилось в груди, громко отдаваясь в ушах, и она решительно стянула платье через голову и бросила его рядом с одеждой Тоби. Она нервно возилась со шнурками от нижней юбки, чувствуя, как солнце пригревает её обнажённую спину, и выпрямилась, когда нижняя юбка упала к ногам. Она была полностью голой. Смолевка побежала под защиту воды.

Ничего не изменилось. Вода была такой же чистой, такой же прохладной, такой же приятной, и добиралась до каждой клеточки её тела, наполняя её. Она почти забыла, какое это удовольствие. Она окунулась с головой и неуклюжими взмахами поплыла в центр реки, чувствуя, как течение несёт её, длинные водоросли прикасались к ногам, когда она поворачивалась в воде. Было приятно, было так приятно, вода была такой могучей, приподнимая и очищая её. Она поплыла ближе к берегу, где могла бы встать на колени, закрываясь водой по шею, и дать возможность воде скользить мимо неё.

— Разве не замечательно? — Тоби улыбался ей всего в сорока ярдах от неё. Он нырнул, вынырнул и подплыл поближе. Остановился в тридцати ярдах, и она подумала, бежать ли на берег за одеждой, но он по пояс стоял в воде, больше не двигаясь, и улыбался. — Иди, посмотри, как мужчина с восемью пальцами ловит форель.

Она покачала головой.

— Тогда я подойду.

— Тоби, оставайся там!

Он пошёл, медленно преодолевая течение.

— Когда мы поженимся, мы будем плавать каждое лето. Если мы заберем обратно Лазен, мы возведем стену вокруг рва. Хочешь?

Она кивнула, слишком напуганная, чтобы говорить.

Он усмехнулся, притворяясь, что не видит, что она ещё ниже пригнулась в воде.

— Конечно, в реке возле Лазена гораздо лучше. Полагаю, я бы даже мог припугнуть жителей смертной казнью, если они придут поглазеть на нас, но это, кажется, даже добавило бы немного экстрима, — теперь он был ещё ближе, всего в десяти ярдах от неё. — А люди будут считать нас странными, видя, что мы плаваем.

— Оставайся там, Тоби! — по её телу елозили руки Преданного-До-Смерти, на неё с вожделением смотрел Скэммелл, целое племя мужчин смеялось над её наготой. — Не приближайся ко мне! — она низко согнулась, стоя на коленях, закрыв грудь руками крест-накрест.

Тоби остановился. Он был в шести или семи ярдах от неё и улыбался.

— Смолевка? — он говорил с бесконечной нежностью, но внезапно его голос изменился.

Он вскрикнул, лицо перекосилось от боли, а правая рука метнулась к пятну на левом плече, к изуродованному суставу, крик перешел в затихающий стон и прекратился, когда он завалился на бок. Течение подхватило его. От боли голова заметалась из стороны в сторону.

— Тоби!

Река понесла его, а он тщетно стискивал зубы, стараясь не стонать от явной боли. Пытался удержаться, ища ногами опору.

Смолевка забыла о своём страхе, забыла о своей наготе. Она поднялась, кинулась к нему.

— Тоби!