Ваня продолжал рассказывать какую-то забавную историю, а я – по инерции – смеяться, не вникая в суть. Не заметила, когда губы молодого человека оказались слишком близко к моим, так что мой затуманенный алкоголем разум не успел среагировать должным образом. Ваня наградил меня пьяным влажным поцелуем, а я решила не сопротивляться, думая о том, что вдруг произойдет чудо и во мне загорится хоть какая-то искра, пока Клим через стену обнимает свою женщину.

Его близость меня совершенно не тронула, я даже глаз не прикрыла и отвечала весьма вяло. В какой-то момент голова Ивана немного сместилась, и мой взгляд пересекся с прожигающими насквозь зелеными глазами. От охватившего меня смятения я перестала дышать, и через мгновение мою панику заметил и мой ухажер. Он нехотя оторвался от моих губ и, заметив направление моего взгляда, обернулся, чтобы посмотреть, на что я уставилась.

Выпрямилась, стараясь придать себе серьезный вид, но оступилась на ровном месте, подворачивая ногу в туфле на каблуке, сокрушаясь тому, что терплю полное фиаско в имитации трезвости. Ваня же стоял, переводя растерянный взгляд с меня на Клима и обратно, совершенно не понимая, с чего вдруг один из гостей вечеринки решил заявиться на задний двор. Моя рука потянулась стереть поцелуй парня, будто в попытке загладить вину. Вот бы понять, перед кем! Неужели перед тем, кто лишил меня работы и пришел сюда в обнимку со своей возлюбленной? И к чему этот взгляд, будто я заявилась к нему домой и спалила его, к чертям?

– Пошел вон! – слышу я голос Клима. Его слова обращены к официанту, но разъяренный взгляд быка, выпущенного на арену, прикован к моему лицу. Ивану не нужно было повторять дважды.

Я сглотнула, не представляя, что меня ждет. Видела только, как грудь Самгина вздымается и опадает от тяжелого дыхания, выдававшего его злость. Конечно, ведь он хотел поиграть со мной, а я имею наглость предпочесть в песочнице другого мальчика!

Мои губы от испытываемого ликования сами собой изгибаются в кривоватой пьяной улыбочке. Он портил мне жизнь, но и мне удалось вывести его из себя. Медленно подняла недокуренный косяк к губам и сделала последнюю затяжку.

По глазам читала, что он на грани и ему хочется меня прибить, а мое поведение лишь усугубляет это желание.

Клим подошел вплотную ко мне, смотря с высоты своего роста в мои пьяные глаза, забрал из дрожащих пальцев косяк и кинул в урну. Ни дать ни взять заботливый папочка. Его пальцы смыкаются на моей руке чуть выше локтя, и он волочит меня, как тряпичную куклу, к входу.

– Что, черт возьми, ты творишь?! – Понимаю, что он намерен сейчас протащить меня через зал, где находились все гости. – Что подумает твоя невеста, видя эту сцену?

Клим бросает на меня мимолетный взгляд, прежде чем вновь вперить глаза прямо перед собой.

– Скажу, что ты воровка.

– О-о, – протягиваю я, веселясь. – И что же я украла? Неужели твое сердце?

Произношу это раньше, чем мозг начинает осмысливать сказанное. Пальцы сильнее сжимаются и наверняка оставят после себя на память синяки.

– Украла и продала, очевидно, – говорит он сухо, но на его губах на мгновение появляется улыбка, которая сбивает меня с толку. Мы переступаем порог большой залы, где мероприятие еще в самом разгаре.

Вижу, как несколько удивленных лиц поворачиваются в нашу сторону и фиксируют захват Клима на моей руке. Его пальцы медленно спустились к моей ладони, сжав её. Сердце пропускает удар от этого прикосновения. Моя ладонь в его руке – мечты наяву.

Плевать, мне абсолютно все здесь безразличны! Девушка, которую они весь вечер принимали за обслуживающий персонал, идет за руку с мечтой каждой женщины здесь, не страдающей деменцией. Удерживаюсь от того, чтобы не осмотреть комнату в поисках его невесты, просто иду вслед за ним, представляя, что он меня не ненавидит, понятия не имея, куда мы сейчас направимся. Но какое это имеет значение, когда мой взбудораженный алкоголем и его близостью мозг исполняет чечетку?

Самгин выводит меня на улицу, и, когда подъезжает его машина с водителем, он отпускает своего сотрудника, закидывает меня на пассажирское сиденье, а сам садится за руль. Цвет его злости красный, багряный, он дымкой струится из его пор, а мне не страшно. Мне весело, и я хочу продлить это свое состояние. Дергаю за ручку, думая о том, что пока машина не набрала скорость, я выберусь из неё, к чертям. Но дверь заблокирована, а тяжелая рука Самгина ложится на моё обнаженное бедро, впечатывая меня в кресло.

– Не дергайся, – произносит он раздраженным низким голосом, даже не смотря в мою сторону, выруливая с территории загородного комплекса. Мне остается только тупо смотреть на его пальцы на своей ноге, потому что мозговая активность, как ртуть в термометре на Северном полюсе, мгновенно упала в минус.




Он убирает руку, оставляя на коже ожог, но я, наконец, начинаю дышать, сознавая, что алкоголь, к моему сожалению, испаряется из организма.

Меня одолевает очень странное чувство, сидя вот так рядом с ним в машине, как и множество раз когда-то, много лет назад. Здесь всё пропитано им. И я не «дергаюсь», не возмущаюсь его грубым поведением, не интересуюсь, куда он планирует меня отвезти, чтобы, видимо, убить и закопать, просто откидываю голову на подголовник, прикрываю глаза и втягиваю в легкие запах его машины.

Он застегивает на мне ремень безопасности, но делает это так ловко и быстро, что я даже не успеваю этого заметить, находясь в легком забытьи. Клим выжимает педаль в пол до упора, и мы мчимся по загородной трассе, нарушая все скоростные режимы, на его безбожно дорогом спортивном автомобиле. Я помню, что быстрая езда – один из его любимых способов справиться с гневом. Наблюдаю за ним, вбирая в себя его облик с жадностью женщины, которая смотрит на чужого мужчину и знает, что он не будет принадлежать ей.

Всё в нем такое родное и такое моё, что мне, кажется, не было между нами этих лет. Словно он приехал в город N, забрал меня после тренировки и везет по знакомому маршруту домой, к бабушке. Хочу его с такой силой, что вся моя кожа покрывается мурашками от потребности прикоснуться к нему.

Самгин зол, и меня это радует, но не потому, что я стремлюсь его уколоть, а потому, что за этой злостью я вижу его. Сейчас я узнаю в нем того человека, которого любила до безумия. Но это так опасно для меня, я не смогу пережить всё еще раз, я просто сломаюсь.


После смерти бабушки сестра настояла на том, чтобы я поехала вместе с ней во Флориду. У меня не было сил за что-то бороться, кому-то противостоять, и уж точно не родной сестре. Она увидела меня в тот день, когда я встречала ее с «грузом двести» в аэропорту своего родного города, где была похоронена мама.

– Сестренка! – Обхватив ладонями мое лицо, она вглядывается мне в глаза. – Тебя всю трясет!

Она обнимает меня, и я наконец-то могу расслабиться и расплакаться в её объятиях, вдыхая последний родной запах на этой земле. До ее замечания я даже не знала, в каком напряжении была все это время. Тело действительно мелко дрожит, будто меня лихорадит, но я не больна. Я просто дико устала от этой взрослой жизни, где мне одной приходится справляться с проблемами.

На похороны бабушки заявился отец. Я смотрела на него, но ничего не испытывала, даже злости. Он попросил у меня денег. Так смешно – наверное, думает, что после Олимпиады я богачка. К Ладе не подошел, она никогда не скрывала своей неприязни. А я была другой. Привыкла прятать эмоции, и, должно быть, он посчитал, что вправе у меня что-то просить.

– Ведь я твой отец, – кидает он мне с укором, пока я стою у свежей могилы бабушки.

Перевожу свой сухой взгляд с креста на его лицо – такое гладкое, как наливное яблочко, сытое, лицо человека, который всегда жил так, как ему хотелось. А я отлично знаю, что покажет мне зеркало, если решу в него заглянуть: худую, изможденную скелетину, которая давно не помнит, что такое нормальный сон и аппетит.

– Мой отец похоронен в этой могиле, – киваю на крест, – и мать тоже. Умерли мои родители.

Лада молча уводит меня от него, обнимая за плечи. Потом – поминки, которые я плохо помню, и разговор с сестрой о том, что я поеду с ней, потому что она не оставит меня в России одну в таком состоянии. Не знаю, что было бы со мной, если бы тогда она не забрала меня.

Она жила с молодым человеком в теплом штате, и хотя я не особо любила жару, но солнце здесь меня спасало. Я приходила вечером на пляж, к океану, и мне становилось легче. Терапия с психологом, успокоительные, сон, свежий воздух, беззаботная сестра, заражающая окружающих своим позитивом. Мы были противоположностями: она – положительная, а я – отрицательная, но вместе мы – рабочая батарейка.


Машина притормаживает у кованых ворот, которые автоматически раскрываются, пропуская внутрь и открывая вид на дорогой особняк. Клим останавливает автомобиль у входа, но он все еще на взводе, я понимаю это по тому, как он сжимает с силой кожу руля, словно хочет её снять. Костяшки пальцев напряглись и побелели, а я совсем не понимаю, чем вызвана эта злоба.

Ни за что не поверю, что все дело в слюнявом поцелуе Ивана, когда Клим сам демонстрировал всему обществу час назад, как он счастлив со своей идеальной женщиной.

– Выходи, – наконец, произносит он чуть хриплым голосом.

Слушаюсь его, вылезая из низкого автомобиля, и иду по направлению к воротам. Не знаю, что он задумал, но участвовать в этом я не собираюсь. Дорогу мне преграждает охранник, сложивший руки, как футболист во время пенальти, прикрывая самое ценное. Он думает, я сейчас собираюсь атаковать его пах?

Оглядываюсь назад. Клим стоит у машины и курит, должно быть, забавляясь этой сценой. Мне остается только догадываться об этом, потому что на его лице пустота. Ни одной эмоции.