Алекс Хилл - Я бы тебя не загадала

– Зачем это?

– Чтобы ты не выпала на каком-нибудь повороте. Пристегнись.

Она молча застегивает ремень безопасности, а я жму на газ, вдыхая сладкий запах, который тут же вытесняет все остальные. Она вроде близко, но этого недостаточно.

– Ты снова солгал.

– Когда?

– Ты все время говоришь, что просто отвезешь меня домой, но просто никогда не получается.

Точно подмечено. У нас все непросто. Со мной так никогда и не будет.

– Но ты все равно здесь.

– Да, – тихо подтверждает Аня, и это короткое слово удивительным образом вызывает улыбку.

– Почему?

Она поворачивается ко мне лицом, но отводит взгляд в сторону, проводя зубами по нижней губе:

– Не знаю…

Малышка немного пьяна, но ответ звучит честно. И он, как ни странно, полностью меня устраивает.

– Хочу показать тебе одно место. В прошлый раз мы туда так и не доехали. Прокатимся?

– Хорошо.

– Чего это ты такая послушная? Что-то задумала?

– Что ты хочешь, Никит? Что тебе от меня нужно?

Вопрос ставит в тупик, что бывает крайне редко. Я всегда знаю, чего хочу и зачем мне это, но сейчас… Все перепуталось. Все зашло слишком далеко. Вижу это четко и ясно и понятия не имею, что будет дальше, но уже не могу остановиться.

– А чего хочешь ты, Аня?

– Хочу слушать музыку, – она протягивает руку к магнитоле и нажимает на кнопку включения.

– Хороший ответ.

Переключаю скорость, машина набирает обороты. Тихая фоновая музыка сливается с шумом дороги. Скашиваю взгляд в сторону. Стиснутые хрупкие руки лежат на стройных коленях, что выглядывают из-под края черной юбки.

Ужасное платье.

Просто невыносимое.

Так и хочется узнать, что же кроется под ним. И из-за свободной формы оно предоставляет такую возможность в любую секунду. Это медленно кромсает мозг, потому что я все еще ощущаю тепло ее тела в руках и ее вкус на губах.

Сдержанность переворачивает песочные часы и, когда упадет последняя песчинка, случится то, что либо все разрушит, либо изменит. Для нас обоих.

– Что ты хочешь? Кофе, чай или покрепче? – спрашивает Никита, прикручивая музыку.

Мы на той же заправке, где в прошлый раз орали друг на друга. Да… Не самые приятные воспоминания.

– Чай.

– Уверена?

– Хочешь споить меня?

– И в мыслях не было.

– Даже знать не хочу, что у тебя в мыслях.

– Правильно. Ты еще не доросла до такого.

– Иди ты… В магазин!

Никита кладет ладонь на мои сцепленные руки и наклоняется, пытаясь заглянуть в лицо.

– Аня… – хрипит он. – Все хорошо. Слышишь? Расслабься.

– Отодвинься от меня.

Мне так стыдно за то, что случилось. Что позволила ему, что не остановила. И за то, что повторись все еще раз, сделала бы это снова.

– Не надо закрываться, ладно? – произносит Клим, сжимая мои руки.

– Где ты был? Пять дней… Вернул ноут через вахтера и пропал. А теперь появился, как ни в чем не бывало. Так нельзя, Никит.

– А говоришь не скучала. Даже дни посчитала.

– Классный ответ. Прямо по существу, – выдергиваю руки и складываю их в замок на груди, отворачиваясь к окну.

– Ты мне не звонила, – его ладонь сжимает колено.

– Ты тоже не звонил.

– Ждал, пока это сделаешь ты.

– Ну и ждал бы дальше! Зачем опять нарисовался?!

– Я уже отвечал на этот вопрос. Ты повторяешься.

Не верю ему. Не могу. Но дурное сердце бьется быстро-быстро. Оно хочет верить. Хочет, чтобы все это было правдой.

– Посмотри на меня, Ань.

Поворачиваюсь, нерешительно поднимая глаза, но держу подбородок опущенным, словно это может меня спасти. Ощущаю себя очень странно. Выжатой, измотанной, но не уставшей. Словно плаваю в желатине, и все вокруг такое медленное, как я сама.

– Я уезжал по работе в горы. Там фигово со связью, точнее, ее нет вообще. Вернулся сегодня и сразу к тебе. А ты уже и думать обо мне забыла. Так кто из нас должен обижаться?

– Никита, я не очень хорошо тебя знаю, но не надо мне заливать. Это может быть уязвленное эго, но никак не обида. Не смеши.

Клим улыбается, показывая зубы. Ровные, белые. Он точно носил брекеты, с такими не рождаются. Как же ему идет улыбка…

– Чай черный или зеленый? – спрашивает Никита.

– Любой. Мне все равно.

– Никогда не отказывайся, когда тебе предлагают выбор.

– У тебя очень хорошо получается делать его за меня. Вот и вперед.

Не отрываем друг от друга взгляд. Сегодня все по-другому. Напряжение между нами теперь приправлено необъяснимой тягой и бессилием, сдавливающим грудную клетку.

– Хочу поцеловать тебя… – рука Никиты скользит вверх по ноге.

– И что мне делать с этой информацией?

– Ты этого хочешь?

– Я… – во рту становится нестерпимо сухо, губы покалывает.

– Попроси, Аня. Просто попроси… – он наклоняется ближе, и я нерешительно тянусь навстречу. – Я даю тебе право выбора.

Наши дыхания сталкиваются, сливаясь в воздушном поцелуе. Остается последовать их примеру, но… Никита замирает, и я тоже.

Не хочу ничего говорить. Хочу, чтобы он сам все понял и сам все сделал, но Никита ждет. Специально изводит меня. Это жестоко.

– Нет. Не хочу, – отвечаю я твердо.

Он ведет игру, понятную только ему одному. Я не знаю правил, а значит заранее обречена на провал. Это нечестно. Я отказываюсь играть.

– Хорошо, – спокойно отзывается Никита, отклоняясь назад и убирая от меня руки.

– Хватит, Никит. Понимаю, что тебе весело, но мне вот что-то не очень. Походу, я снова ошиблась в тебе. Или в себе. Не знаю… Думаю, вторая попытка окажется такой же провальной, как и первая.

Он открывает дверь, ничего не отвечая и сохраняя хладнокровие, и выбирается наружу. Сижу, вжавшись в спинку кресла. Клим тормозит на секунду и наклоняется, заглядывая в машину:

– Я не шутил, Аня. Но теперь запомни, сейчас я спросил у тебя в первый и последний раз. Больше этого делать не буду.

Хлопает дверь, щелкает центральный замок.

Не шутил? Да как вообще можно понять, когда он серьезен, а когда…

Закрываю глаза, делая глубокий вдох. Что я делаю? Что он делает? Каждый раз жалею, что сажусь в его тачку, но стоит ему поманить, как я снова это делаю.

Диагноз ясен.

Дура.

Хроническая.

И это не лечится.

Никита зол. По нему не видно, но я чувствую его тяжелое настроение. Продолжаем путь все дальше из города по полупустой трассе. Молчание давящее, неспокойное. Через время ровный асфальт сменяет грунтовая дорога и становится просто невыносимо. Фонарей больше нет, путь освещает лишь белый свет фар. Деревья с обеих сторон похожи на огромных монстров.

– Страшно? – спрашивает Никита.

– Нет, – упрямо поджимаю губы.

– Не бойся, здесь нет ничего…

Фары гаснут, Никита жмет на тормоз, и уши разрывает оглушающий звук автомобильного гудка. Ремень впивается в грудь, выбивая из нее протяжный испуганный вопль, покруче чем в фильмах ужасов. Если бы я была героиней такой киноленты, меня бы убили первой, чтобы заткнуть.

Все случается так ошеломительно быстро. Сердце неистово тарабанит в ребра. Никак не могу отдышаться, хватая ртом воздух. Пытаюсь вглядеться в темноту за лобовым стеклом, но не вижу ровным счетом ничего. И тут… Слева раздается тихий хриплый смех.

Сука!

Дважды сука!

Трижды!

– Никита! – ору я, отстегивая ремень.

Адреналин буквально кидает меня на него. Беспорядочно бью по плечам и груди, а Никита все никак не может перестать ржать.

– Смешно тебе, идиот?! Придурок! – продолжаю колотить его, не встречая сопротивления. – Ненормальный! Пришелец недоделанный! Да откуда ты свалился?!

– Четыре, – Никита смыкает руки у меня за спиной, заваливая к себе на грудь.

– Ненавижу тебя! – упираюсь лбом в его плечо и тяжело дышу. – Ненавижу… – шепчу, вдыхая его крышесносный запах.

Никиту все еще потряхивает от беззвучного смеха, руки ласково гладят меня по спине.

– Зачем ты это сделал? – бью его макушкой в подбородок.

– Хотел разрядить обстановку.

– Офигенная идея! Гениальная! Ты понимаешь, что я чуть не родила?!

– Аня, ты вообще знаешь, что прежде, чем кого-то родить, сначала нужно…

– Вот лучше заткнись. Серьезно, – рычу я. – Мы в гребаном лесу. И я без зазрения совести привяжу тебя к дереву и оставлю на съедение волкам, если еще хоть раз пошутишь про мою…

– У тебя очень плохо с угрозами.

Закатываю глаза. Жаль он не видит уровень моего сарказма, но, надеюсь, слышит:

– До тебя мне, конечно, далеко.

– Я дам тебе пару уроков.

Его руки на моей спине оживают и ползут вниз. И теперь я действительно начинаю бояться.

– Это то, что ты хотел мне показать? – тяну за спасительную ниточку, понимая, что сейчас может случиться то, к чему я не готова, и то, от чего вряд ли смогу отказаться.

Чувствую это кожей, сердцем, каждой клеточкой. В медленных движениях его рук и тихом дыхании. Мы снова слишком близко, и это кажется таким настоящим и честным. Он поймал меня в ловушку, не понимая, что я уже давно попалась.

Здесь нет никого. Совсем. Только мы. И притворяться становится все сложнее. Сопротивляться нет никакого желания. Хочется попросить его о поцелуе. Или даже сделать это самой? Нужно всего лишь поднять голову и…

Я ужасна. Отвратительна самой себе.

Никита прижимается щекой к моей голове:

– Нет. Но уже недолго осталось.

– Тогда, может, ты меня отпустишь и мы поедем дальше?

– Может быть…

И снова эти эмоциональные качели, словно ветер раздувает угли и вот-вот запылает все вокруг. Что же это такое? Что с нами происходит?

– Я насчитал четыре оскорбления в свой адрес. Чем будешь платить, Аня?

– После того, что ты сделал, у меня должен быть депозит, как минимум, на девяносто шесть оскорблений.