Алекс Хилл - Я бы тебя не загадала

Это больше чем взрыв. Больше, чем все. Это нереально, но все помещается во мне. Солнечная система. Млечный путь. Парад планет и звездопад. Все одновременно.

Властный поцелуй прерывает череду моих задушенных стонов. Каждый спазм и толчок, точно дротик с наркотиком быстрого действия. Никита улетает следом. Ловит меня. Не отпускает. Сейчас у нас все общее. Не просто перепих. Не просто секс. Мы не станем говорить об этом. Даже если все было в первый и последний раз, о таком невозможно жалеть. Только вспоминать…

Так и сидим напротив друг друга, тяжело дыша и глядя в глаза. Даже представить не могу, что будет дальше. Что должно быть? Он ждет от меня реакцию, а я не могу ее дать, потому что все еще нахожусь на подлете к реальности. Только бы не разбиться…

– Аня… – тихо произносит Никита, касаясь моих щек.

Слезы? Вот черт! Я даже не заметила…

– Это… это… все хорошо, – отталкиваю его руки и вытираю соленые дорожки. – Все нормально.

Никита сжимает зубы и опускает голову, не отрывая от меня взгляд. Злится. Сто процентов. Жалеет? Наверное…

Горечь в горле, спазм в груди от обиды и стыда. Куда я полезла? Ведь знала… Все знала… Опустошение сбивает с ног подобие контроля и благоразумия. Никита отстраняется, лишая последней поддержки.

Отползаю от него, шаря руками по кровати в поисках хоть какой-то одежды, которой можно прикрыться. Никита остается ледяной статуей, равнодушно наблюдая за мной. Похоже, теперь именно тот момент, когда пора прыгать в окно.

Подрываюсь на ноги, которые едва держат. Божечки… Надеюсь, это пройдет. Вспоминаю, что белье безнадежно испорчено, поэтому направляюсь к штанам, что валяются в паре метров от кровати. Нагота смущает, но показывать это будет еще более глупым решением, чем пытаться игнорировать стыд.

– И что ты делаешь? – спрашивает Никита, оказываясь рядом так быстро, что едва не подпрыгиваю на месте.

– Одеваюсь, – прижимаю штаны к груди.

– Зачем?

– На улице слишком холодно, чтобы гулять голышом.

– А куда ты собралась? – Никита забирает штаны из моих рук и отправляет в полет.

– Домой…

– Единственное, куда ты можешь сходить, это в ванную, и то ненадолго.

– Никита… – качаю головой, потому что его поведение не воспринимается, как реальное.

Он обнимает меня за талию. Сжимает волосы в кулаке, приближая мое лицо к своему.

– В душ и назад в постель, поняла? У тебя пять минут. Или мне пойти с тобой?

– Нет! – отвечаю мгновенно.

Пять минут наедине с собой. Мне они необходимы, ведь рядом с ним я уже не я. Передышка. Нужна передышка.

Аня скрывается в ванной так быстро, что не успеваю насладиться видом ее тела, но… Подхожу к комоду и достаю чистое полотенце из ящика.

Три… Два… Один…

– Никита!

Оборачиваюсь и вижу, как из-за двери появляется чернявая макушка. Аня смотрит на то, что ей нужно, но я не двигаюсь с места. Не так просто.

– Ты не подашь мне полотенце?

– Конечно. Держи, – вытягиваю руку.

– Издеваешься?

– Нет.

– А очень похоже, – вздыхает малышка.

Да ладно? А по-моему, это она издевается. Что с ней такое? Мы только что переспали, а Аня ведет себя так, словно я ей почку без наркоза удалил и скормил голодным псам.

Отголоски паники до сих пор мечутся в синеве ее глаз, а меня душит неудовлетворенность. Нет. Не физическая. Эмоциональная. Чего-то не хватает. Не так все должно быть. Я не ждал каких-то признаний или хвалебных од, но все же не думал, что она будет от меня шарахаться. После всего…

Кидаю полотенце, Аня ловит его одной рукой и тут же закрывает дверь. Охеренно! Шлепаю к кровати, вокруг которой валяется одежда. Это смешно, но я сейчас не могу вспомнить, что конкретно мы делали. Помню только ощущения, которые все еще гоняют кровь по телу на предельной скорости.

Как крышесносно она пахнет, глубоко и громко дышит, цепляясь за мои плечи. Ее глаза, точно океан эмоций всех оттенков. Как сексуально произносит мое имя, будто хочет попросить о чем-то, но не знает, о чем именно.

Я бы повторил все прямо сейчас. В душе. Потом на кухне. И завершил бы снова в постели. Так, чтобы Аня завтра не смогла встать на ноги. Но малышка снова залезла в свою ракушку. Забилась в самый угол… И что мне с ней делать? Я не воспитатель в детском саду!

Собираю вещи с пола и прячу в нижний ящик комода. Сегодня они ей не пригодятся. Натягиваю боксеры и перемещаюсь на кухню. Закидываю капсулу в кофемашину и подставляю чашку.

Кофе и сигарета перед распахнутым окном под тихий шелест воды через стенку должны меня успокоить, но нифига. Не помогает. Не знаю, о чем думает Аня, а вот я… У нее действительно есть татуировка. Как сказала Марина. Значит, возможно, у Володи есть и то самое видео.

Не могу соединить начало и конец. Как Аня, которую я знаю, узнал сегодня в частности, могла согласиться на что-то подобное? Ответ один – никак! Она мелкая дурочка, но не настолько. То, какой она была тогда, как бы не любила тусить и не исполняла, это один и тот же человек. Меняется отношение к ситуациям, но убеждения остаются прежними. Такое трудно переломить. Заставили? Вынудили?

Володя… долбанный черт! Я же знаю его. Знаю его методы. Это может быть правдой.

Холодная ненависть замораживает вены. Перестаю чувствовать вкус табака и кофе. Ветер хлещет по лицу, призывая очнуться, но я слышу в голове лишь вой сирен и хруст костей, ровно до тех пор, пока спины не касается теплая ладошка. Нежно, боязливо. Прикрываю глаза, делая последнюю затяжку, и вышвыриваю окурок.

Аня молчит, но я догадываюсь, о чем она думает. Ее пальцы касаются шрамов на моей коже. Наглядное доказательство родительской любви.

Перестаю чувствовать ночной холод, потому что малышка прижимается ко мне, смыкая руки на животе и упираясь щекой в плечо. Острая вспышка нежности граничащая с болью пронзает грудную клетку. Хочу оттолкнуть Никитину, выгнать вон, но вместо этого замираю и, как ненормальный, впитываю ее тепло.

Что она со мной делает?

– Холодно, – тихо произносит Аня, поспешно опуская руки, словно сама только поняла, что сделала, и сдает назад. – Ты заболеешь.

Это намек на то, что стоит закрыть окно, но я не ищу легких путей. Поворачиваюсь к ней. Мокрые черные волосы лежат на светлых плечах. Аня придерживает одной рукой полотенце и кусает губы. Нервничает? Боится? Смущается? Или все сразу?

– Я… Мне нужно ехать. Где мои вещи?

– Нет, – сурово отрезаю я.

– Что значит нет?

– Это значит, что тебе не нужно никуда ехать.

– Никита, это не смешно.

– Разве я смеюсь?

– Слушай, – качает головой, отводя взгляд. – Не нужно доигрывать этот спектакль до конца. Я от тебя этого не жду. Все нормально. Просто вызови мне такси, и я…

– Такси? – поднимаю брови. – Такси, мать твою?! Ты там в ванной башкой о плитку приложилась?

– Знаешь что?! – она шагает назад, но я ловлю ее за талию и возвращаю на прежнее место. – Я просто хочу, как лучше. Ты явно бесишься, что я все еще здесь, и…

– Я бешусь, потому что кое-кто ведет себя, как маленькая истеричка. Я же сказал, ты остаешься. Что непонятного?!

– Мне не нужна твоя жалость!

– Аня… – нервы завязываются в тугие узлы.

– Что?! – поднимает голову, взгляд на поражение. – Думаешь, лишил девственности, теперь герой? Пытаешься играть в ответственность? Пошел ты знаешь куда? – она толкает меня в грудь, отклоняясь назад.

Играть в ответственность? А она тогда во что играет? Что за приступ крутости и пофигизма? Может трахнуть ее еще разок, чтобы хоть горланила не просто так?

– Да успокойся ты! – усиливаю хватку, стараясь обезвредить гранату в своих руках. – Какая к хренам жалость? Совсем рехнулась? Сначала ревешь, потом орешь. Может объяснишь, в чем дело?

– Ни в чем! Я просто хочу домой!

– Да я тебе не запрещаю. Хоти сколько влезет, но из квартиры ты не выйдешь, пока я тебе не разрешу, или пока ты не расскажешь, что с тобой происходит? Я так плох в постели? Тебе не понравился секс? Было слишком больно? В чем, черт возьми, дело, Аня?! Хватит сводить меня с ума!

Ого… Давно я голос так не повышал. Довела-таки, мелкая сучка.

– Нет… – Аня опускает голову, голос хрипит и становится тихим, как шелест листьев. – Все было… Я не знаю, как объяснить. Даже лучше, чем я думала, но… Что теперь? Ты получил то, что хотел. И мне просто хочется уйти, прежде, чем ты попросишь меня это сделать, ведь тогда я буду чувствовать себя еще большей… – переводит дух, и я не мешаю ей, потому что хочу знать, что внутри этой маленькой чернявой башки. – Шлюхой.

– Эй, эй, – поддеваю пальцем ее подбородок, заставляя посмотреть в глаза. – Это еще что за прикол? Шлюхой? А я что предложил тебе деньги за ночь или пообещал навороченный гаджет? Аня… Мы это сделали, потому что оба хотели. Разве нет? Что в этом плохого? Откуда такие идиотские рассуждения? Какого хера ты о себе такого мнения? Или обо мне? По-твоему, я сплю только со шлюхами? Или все девушки, занимающиеся сексом, шлюхи?

– Я…

– Стоп! Я сейчас говорю, а ты запоминаешь. Поняла?

Аня пытается отвернуться, но я удерживаю ее за подбородок двумя пальцами и наклоняюсь к лицу:

– Если два человека занимаются сексом по обоюдному согласию и с удовольствием, то это нормально. Секс – это чистое наслаждение, а когда к нему подключается насилие, деньги, материальные блага, выгода и прочая вонючая мишура, тогда он становится извращением. Запомнила?

Аня хлопает ресницами, ощущаю, как горят ее ладони на моей груди.

– Не слышу ответа, малышка. Запомнила?

– Ты говоришь только со стороны парней.

– Я говорю это со всех сторон.

– Да?! Вы, когда просто видите девушку в короткой юбке, уже думаете, что она шалавень. Разве нет?

– Можно быть доступной в любой одежде и неприкосновенной даже голой. Это зависит от личности, а не от тупых стереотипов. Тебе не похер, что о тебе думает кто-то? Ты сама должна знать, кто ты, чего хочешь и чего достойна.