Поведя оголенными плечами, приветствует меня Виктория Левина, я же с прилежанием отличницы стараюсь не скорчить кислую мину и не показать ей язык.

Какова вероятность встретить кого-то в многомиллионном мегаполисе? Сто процентов, если этот кто-то — невеста твоего бывшего, на которого ты сейчас работаешь.

— Добрый день, Вика. Это… взаимно.

Выдав максимум дружелюбности, на который я способна в этот момент, я беспомощно озираюсь по сторонам в поисках подходящего предлога, чтобы уйти. Но пиранья-Левина удерживает меня за запястье, вынуждая звенеть болтающийся на нем браслет и натянувшиеся до предела нервы.

— Что-то вы неважно выглядите. Спите плохо? Может, вам моего косметолога порекомендовать? Или крем от морщин посоветовать? На прошлой неделе моей маме из Парижа привезли чудесное средство…

Источая широкую искреннюю улыбку, одетая в ультракороткий сарафан девчонка явно пытается меня задеть и абсолютно осознанно давит на болевые точки любой женщины. Так что я невольно сравниваю нас двоих. Да, у Левиной отличная фигура с аппетитными формами, пышущее здоровьем округлое личико и фора почти в десять лет…

Только все эти бонусы вряд ли дают ей право лезть ко мне со своими ценными замечаниями.

— Знаете, что, Вика…

Намереваясь послать зарвавшуюся студентку по вполне конкретному маршруту, я решительно открываю рот и осекаюсь в ту же секунду, натыкаясь на материализующегося в поле моего зрения Игната Крестовского собственной персоной. В неизменной футболке, кричащей, что ему наплевать на всякие условности, с хищной ухмылкой, Крест берет меня в плен одним только взглядом и обездвиживает, заставляя сердце лихорадочно колотиться.

И глупая я снова поддаюсь его неземному очарованию и не могу отвести от него глаз, с замирающим сердцем изучая гематомы и царапины, которых не было еще позавчера. Выдыхаю судорожно и инстинктивно делаю шаг к нему, чтобы узнать, что произошло. А уже в следующую секунду почва уходит у меня из-под ног, и я лечу за борт — прямиком в безмятежную голубую гладь.


Удар. Расцветающая красивым крупным цветком боль в правом боку. Заполняющая ноздри холодная речная вода.

Нахлебавшись, я не сразу выныриваю на поверхность, отфыркиваюсь и поддерживаю себя на плаву руками, высоко оценивая все прелести внезапного купания, устроенного мне хорошей девочкой Викой Левиной.

Десять из десяти.

Мои чуть расклешенные книзу штаны напитаны влагой и плотно облепляют икры, пиджак весит будто целую тонну, а легкий дымчатый макияж наверняка потек и превратил меня в стремную неуклюжую панду, барахтающуюся в водоеме.

Просто блеск. Шикарный тамада, и конкурсы незаурядные.

— Лиль, ты в порядке?

Борясь со стихией и обуздывая поселившийся на кончиках пальцев гнев, я упускаю момент, когда рядом выныривает Игнат и оказывается непозволительно близко. Настолько, что я зависаю на его заостренных скулах, прикипаю к издающим какие-то звуки губам, тону в подернутых беспокойством орехово-карих глазах.

Грудь распирает от давно забытых и спрятанных в пыльный сундук эмоций. Тлеющая досада с привкусом горькой полыни поднимается из недр души, и почему-то снова становится до жути обидно. Что тогда не сбылось, развалилось, не склеилось…

— В норме. Я хорошо плаваю, если помнишь. Мог и не прыгать следом за мной.

Выталкиваю с трудом ворочающимся языком вместо благодарности и первой гребу в сторону отвязанной для нас лестницы, ломая хрупкую магию мгновения и разрезая протянувшиеся между нами невидимые тонкие нити. Слышу гулкие всплески волн, дрожу то ли от низкой температуры воды, то ли от приближения ко мне Крестовского, и начинаю задыхаться, когда мои ладони ложатся на металлические поручни, а его — мне на талию.

Это все, как говорит моя надежная Катерина, «ту мач». Слишком двусмысленно. Слишком волнительно. Слишком остро. Слишком…

Со свистом выпустив воздух из легких, я не успеваю продолжить мысль и расщепить на атомы клубок из собственных противоречивых ощущений. С радостью хватаюсь за своих спасателей — двух парней из обслуживающего персонала в одинаковых белых футболках с ярким принтом и серых узких штанах, и выпадаю на палубу, заливая пол жидкостью, текущей с моей одежды.

Игнат, конечно же, поднимается без посторонней помощи и в очередной раз плюет на все постулаты о необходимом человеку личном пространстве. Стирает разделяющие нас жалкие сантиметры и прижимается так плотно, что я чувствую жар его тела и вбираю в себя горько-сладкий аромат его парфюма.

— Крестовский, тебе нужно…

Повзрослеть. Прекратить ставить меня в неловкое положение. Объяснить своей невесте, что не комильфо скидывать других людей с яхты.

Я прокручиваю все эти фразы у себя в мозгу, пока Левина пытается делать хорошую мину при плохой игре. Вполне достоверно изображает глубокую тревогу и заискивающе смотрит на Игната из-под густых чернильно-черных ресниц, надеясь, что он не сложил два и два и не планирует ее обвинять.

И я бы обязательно узнала, чем кончится этот достойный Оскара спектакль. Только вот желание нос к носу сталкиваться с чеканящими шаг по помосту Сергеем и Глебом Юрьевичем стремится к нулю. Поэтому я трогаю Крестовского за запястье и говорю совсем не то, что думаю.

— Тебе нужно переодеться. Заболеешь.

И мне тоже нужно. А еще не помешает скорее убраться из-под обстрела пары десятков любопытных глаз, без происшествий спуститься вниз, не пересчитать лбом ступени и найти теплый плед.

Сформировавшуюся у меня в голове задачу-минимум я осуществляю в рекордно короткие сроки, вламываюсь в пустую каюту и даже нахожу вполне годное покрывало, способное укутать двух-трех меня. Единственное, на что я не рассчитываю, так это на то, что в маленьком светлом помещении спустя пять секунд мы окажемся вдвоем с Крестовским.

Скрежет запираемого замка вонзается иглами в барабанные перепонки. Звук шагов бьет в солнечное сплетение. Темнеющий взгляд подчиняет, прогибает, давит. Будит мутировавших бабочек в животе и демонстрирует целую Вселенную, где нет ни правил, ни законов, ни норм морали.

Ничего. Кроме нас и разливающегося в атмосфере болезненного запретного притяжения.

— Не смей.

Тише шелеста волн шепчу я, а уже в следующую секунду губы Игната накрывают мои. И я практически без сопротивления проигрываю ему, наверное, тысячную по счету битву, вспыхивая от его касаний, как сухой хворост — от крохотной искры.

Без права на прощение. Дико. Необратимо.


Ненавижу себя за слабость, Крестовского — за умение жить здесь и сейчас, за способность брать все, что ему заблагорассудится, за власть, которую он до сих пор надо мной имеет, за…

— Заткнись, Лиля.

Взъерошенный Крест с безумным взглядом ненадолго прерывает наш сумасшедший поцелуй, и я буквально висну на Игнате, пока сильные руки сдергивают с меня промокший насквозь пиджак, попутно оглаживают запястья и взмывают вверх, чтобы расстегнуть молнию и избавить меня от влажного топа.

Ничего не соображаю вообще. Падаю в океан нежности, захлебываюсь растущим в геометрической прогрессии желанием, превращаюсь в проводник чувственности. Царапаю Крестовскому шею, стону в его приоткрытые губы и становлюсь семнадцатилетней девчонкой с жутким гормональным бунтом.

Краем сознания фиксирую, как щелкает очередная застежка и кружевной бюстгальтер улетает под узкую наверняка неудобную кровать. Как загипнотизированная, жду следующего действия и не выражаю протеста, когда ловкие пальцы молниеносно расправляются с пуговицами на моих брюках.

Порывистый. Жесткий. Непримиримый. Игнат никогда не тормозит на полпути и слишком хорошо знает все мои дефекты и триггеры. Не позволяет ни выдохнуть, ни отстраниться. Заново исследует давно изученные линии и изгибы и нарочито медленно рисует порочную карту на моем теле, вынуждая колени подкашиваться, а мозг отключиться.

Ни о чем сейчас не думаю. Ни о том, что мы с Крестом предаем собственный выбор. Ни о том, как после будем смотреть в глаза своим половинкам. Ни о том, как столкнемся с толпой гостей и будем объяснять наше затянувшееся отсутствие.

Подчиняюсь заполняющей каждую клеточку эйфории и отстраненно наблюдаю за тем, как Игнат освобождает меня от последнего кружевного клочка ткани, скользящего вниз к лодыжкам, и развратно улыбается. Выносит не подлежащий обжалованию приговор и толкает назад, впечатывая лопатками в твердую поверхность. Протаскивает колено между бедер. Кусает ключицу и замирает от прошивающей нас обоих судороги.

К этому моменту он до сих пор одет, я же полностью голая.

— Сука ты, Лиля…

Высекает рвано, резко разворачивает меня лицом к стене и утыкается носом в шею, когда раздается вежливый стук в дверь. От которого я сначала краснею, потом бледнею, выпутываюсь из кольца горячих рук и начинаю носиться по каюте, как ненормальная белка.

— Извините, пожалуйста. Мне сказали, что кто-то из гостей промок и нуждается в сменной одежде…

— Минутку.

Проглотив рвущийся наружу смешок, Крестовский прочесывает пятерней влажную шевелюру, прекращает дурацкие метания, поймав меня за запястье, и кивком указывает на достаточно вместительный для такого небольшого помещения шкаф, в который я трамбуюсь вместе с ворохом шмотья. После чего идет беседовать с девушкой, прервавшей наше безумие.

— Спасибо…?

— Оля. Меня зовут Оля.

— Спасибо, Оля. Оставьте оба комплекта.

— Но вы здесь…

— Один? Да. Лилия Романовна тоже где-то внизу. Я найду ее и сам все передам. Не волнуйтесь.

Выпроводив не в меру заботливого администратора, Игнат снова запирает замок, а я сижу в шифоньере с пылающими щеками, спутанными волосами и разрешаю запоздало проснувшейся совести меня грызть.

Что бы мы делали, если бы нас застал Сергей? Или Вика? Или отец именинницы импозантный Глеб Юрьевич? Рассказывали сказки? Травили нелепые анекдоты про любовника и вернувшегося из командировки мужа?