Алекса Гранд - Я иду искать

— Ладно, ладно.

Решив, что имеющиеся в дефиците нервные клетки мне дороже, и проще согласиться, чем два часа подряд спорить, я подчиняюсь нашему хрупкому офисному тирану, вступившему в тайный сговор с Гиппократом, и послушно следую по забитому в навигатор адресу. Немного трушу у входа в приемный покой, испытывая необъяснимый страх перед докторами, и все же проскальзываю в залитый светом коридор.

Отстраненно отмечаю удобные лавочки, аккуратные пуфы, приветливый персонал и мысленно хвалю выбранное Катериной медицинское учреждение. Убеждаю себя, что плановый визит не грозит мне ничем плохим, отрываю обутую в бежевую лодочку ногу от блестящей чистотой кафельной плитки, да так и замираю. Поворачивая голову и обнаруживая в паре десятков метров от окаменевшей меня Крестовского с его ненаглядной Викторией.

Невольно стискиваю руки в кулаки. Полосую кожу ногтями. Вгрызаюсь зубами в нижнюю губу. И тщетно пытаюсь задавить поднимающееся со дна души разочарование.

Это был просто секс, Лиля! Никто никому ничего не обещал. Игнат тебе ничего не должен и совершенно точно не обязан из-за какой-то интрижки бросать невесту.

Твержу убийственную в своей правдивости мантру под нос, только концентрированная отрава все равно разносится по венам, и я сгораю в поднявшемся до небес костре уродливой отвратительной ревности, заполняющей каждую клеточку тела. Сердце увеличивается в размерах и ударяется о ребра, спазм стальным прутом сдавливает горло, а едкие предательские слезы нестерпимо жгут глаза. И я с трудом узнаю собственный голос, каркающим хрипом вырывающийся из груди.

— Здравствуйте. Вам что-то подсказать?

— Нет, спасибо. Я перепутала, у меня запись на другой день.

Отнекиваюсь от голубоглазой медсестры, вызвавшейся мне помочь, и круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, ребром ладони стирая со щек лишнюю влагу. Трясущимися пальцами водружаю на нос солнцезащитные очки в попытке спрятаться от окружающих, остервенело впечатываю каблуки в пол и хватаюсь за дверную ручку, когда между лопаток врезается сковывающее движения «Лиля!».

Замыкает. Как будто березовым веником в бане по спине хлещет. И раскручивает все самое уродливое, что только во мне есть. Так что я выметаюсь на улицу подобно терроризировавшему Новый Орлеан урагану Катрина и ставлю новый рекорд в соревнованиях по бегу на шпильках.

Копошусь в болтающейся на плече сумке, натыкаясь на все, что угодно, кроме ключей от злополучной тачки. Новая ярко-алая помада, купленная по акции. Пачка влажных салфеток. Подаренный коллективом по случаю открытия агентства «Паркер». И даже завалявшийся на дне казавшегося небольшим клатча презерватив, неизвестно когда туда брошенный и благополучно забытый, при обнаружении которого смущение красит щеки в неравномерный пунцовый цвет.

— Лиля!

Требовательный оклик, раздающийся преступно близко, учитывая имевшуюся у меня фору, снова долбит по барабанным перепонкам и тормозит все процессы в организме, кроме дыхательных. В это мгновение запах любимой туалетной воды Креста, ударяющийся в ноздри, представляется еще более терпким, чем обычно, и я каждой клеточкой вышедшего из повиновения тела ощущаю, как он ложится невидимым слоем на кожу, забивая поры.

— Не надо, Игнат.

Реагирую запоздало и как-то чересчур вяло для полномасштабного сопротивления и в тысячный раз тону в том, что нельзя. Плавящее небосвод солнце переливается в не слишком длинных волосах Крестовского, и мне до дрожи в кончиках пальцев хочется запутаться в светлых прядях. Оттянуть их назад, скользнуть вниз по крепкой литой шее и мучительно медленно очертить широкие плечи, неважно, как пошло это будет смотреться со стороны.

Дура!

Одергиваю себя, стараясь взять под контроль бушующие гормоны, но не слишком в этом преуспеваю. Тону в карамельном море ореховых глаз и мешкаюсь, упуская момент. Колено Игната впечатывается в нагревшееся крыло автомобиля, ладони притискивают меня к металлу и надежно фиксируют, не оставляя пространства для маневра.

— Лиль, я понимаю, как все это выглядит… Особенно на фоне требований поговорить с мужем…

Сипло роняет слегка растерянный Крест и прикрывает веки, собираясь с мыслями. Я же прослеживаю судорожное движение его кадыка и с силой прикусываю щеку изнутри, чтобы окончательно не поплыть и не превратиться в безвольную марионетку в руках опытного кукловода.

— Но?

— М?

— Здесь по закону жанра обязательно должно быть какое-то «но».

— Да…

Распахивает глаза, купая меня в темнеющем штормовом море, шумно выдувает воздух из легких и цепляет двумя пальцами упавшую мне на лицо прядь. Ненадолго залипает на ней и будто бы с жалостью расстается с шелком волос.

— Вике несколько дней подряд нездоровится. Я привез ее сдать анализы, потому что обещал. Точки над i расставим после обследования.

— Так иди к ней Игнат! Она в тебе наверняка нуждается. Не я.

Не хочу быть типичной истеричкой с набором клише за пазухой, только все равно звучу эмоциональней и жестче, чем планировала. Толкаю прижимающегося ко мне парня кулаками в грудь, правда, сдвинуть огромный сейф с места и то проще, чем что-то втемяшившего себе в башку Креста.

— Почему все так сложно? Почему ты такая сложная, а?

— Так найди себе проще. Уже нашел.

Высекаю резко, а у самой что-то крошится, хрустит внутри. Замешивает убойный коктейль из адреналина, кортизола, окситоцина. Подбрасывает напряжение до критического уровня. И я аккумулирую крутящиеся на языке слова, чтобы ударить Крестовского больнее, но он снова меня опережает.

— Хватит, Лиля. Хватит.

Как только он один умеет, возвращает чеку в гранату до детонации, подбирает ключик к сложному механизму моего замка и улыбается уголком губ, ослепляя и обезоруживая. Сбавляет напор, длинно выдыхает и прислоняется лбом к моему лбу, полностью дезориентируя.

И от этого простого прикосновения, без намека на что-то большее, все системы моего организма снова сбоят. Запускают какие-то странные реакции вместе с мелким тремором, заключают в абсолютный вакуум и вынуждают существовать в унисон с Игнатом.

Пальцы немеют и больше не слушаются. Сумка с тихим хлопком приземляется на асфальт. Колпачок откалывается от помады. «Паркер» выпадает и катится к белоснежным кроссовкам Креста. Ну, а я живу чужими рваными вдохами-выдохами и ничего не могу с собой поделать.

— Сейчас я вернусь к Вике и помогу ей закончить с врачами. А вечером приеду к вам с Варей.

— Нет…

— Это был не вопрос.

Без стали в голосе, даже с какой-то нежностью произносит Крестовский, заправляет прядь волос мне за ухо, как будто для него это фетиш, и мягко целует в висок. В то время как на крыльце клиники происходит какое-то движение. Распахивается дверь, слишком резво для больной выскальзывает на ступени Левина и каменеет, изучая недвусмысленно-тесную конструкцию из наших с Игнатом тел.

Чужая жена. Ее бывший. Его новая невеста. Нелепое бракованное априори трио.

Игнат

Солнце раскаленное шпарит. Капельки пота стекают по спине, пропитывая футболку. Весь мир, за исключением нашего искалеченного дуэта, просто перестает существовать. Не въезжают во двор кареты скорой помощи, не фланируют утомленные жарой люди, звуки растворяются в окружающем нас плотном мареве.

И я застываю в этом моменте, упиваясь Лилиным сбитым дыханием. Любуюсь подрагивающими ресницами. Снова носом трусь о ее щеку, как самое настоящее животное, остро реагирующее на запах своей самки. А еще отчаянно боюсь разорвать то призрачное хрупкое нечто, что связывает нас невидимыми нитями. Приклеивает друг к другу, пришивает, спаивает.

Руки сами тянутся к тонким запястьям. Сковывают, ласкают, клеймят. Тело не слушается команд воспаленного мозга. Живет собственной жизнью.

— Какая же ты невероятная…

Позабыв обо всем на свете, произношу Лиле глаза в глаза и безумно хочу перенестись с ней на необитаемый остров. Где будет маленькое одинокое бунгало из тростника с большой вечно разворошенной кроватью, радующий душу бирюзовый океан, груда тропических фруктов и никого, кто потревожит наше уединение.

— Хватит, Игнат… Иди… Тебе пора…

Не отстраняясь, прерывисто цедит Аристова, а у меня крышу рвет, от того, какая она сейчас податливая, гибкая, мягкая. Как виноградная лоза, обвивающая своими ветвями стальной прут.

— Ну же, иди. Тебя невеста ждет.

Протискивающиеся в затуманенное сознание слова с привкусом безысходности, отрезвляют, но не слишком. Возвращают в реальность медленно, со скрипом. Натужно отцепляют мои пальцы от трясущейся, как в лихорадке, Лили, постепенно увеличивают разделяющие нас расстояние, заставляют шестеренки в мозгу крутиться.

Чему меня научило наше с Аристовой расставание — так это ответственности. А Вика сейчас — это ответственность. Пусть неприятная, неугодная, нежелательная, но все же ответственность.

Замуровав глубоко внутри разбушевавшийся шторм, я запираю на ключ все эмоции и на автомате двигаюсь к крыльцу приемного покоя, куда выскочила Левина и теперь буравит меня колючим раздосадованным взглядом. Ветер растрепывает ее короткие волнистые волосы, взметает подол лавандового платья и облизывает стройные ноги, только меня эта картина не торкает.