Перед глазами Аято пронеслось то мгновенье, когда он увидел своих родителей мёртвыми. Только сейчас парень вспомнил, что на кровати рядом с мамой лежало что-то чёрное. Это был пистолет?

– Не может быть, – на его лице отразился шок и полнейшее несогласие. – Она никого не убивала. Это неправда! Какого чёрта вы свалили всю вину на неё!

– Правда это или нет, но Киоши-сан дал мне все необходимые справки. В том числе и из больницы. У твоей матери было психическое расстройство. Шизофрения. Судя по всему, она долгое время принимала лекарства, но у неё случился рецидив…

– Чушь! Она была здоровой! И в тот вечер только пыталась спасти меня с сестрой. Ты несёшь полнейший бред. Я лично видел мужчин в чёрных костюмах, они завалились к нам в дом, убили родителей, а затем приставили к моему горлу нож!

Эта информация была новой для Соичиро, но он, услышав её, даже не повёл бровью.

– Было бы полезнее узнать об этом, когда мы допрашивали тебя о произошедшем.

– Мне было шесть, – до крови прикусив губу, прошипел парень. – Но ведь дело не в этом, правда? Тебе же наплевать на то, кто виноват. И даже, расскажи я это тогда, истина всё равно бы не раскрылась. Моя мать не убийца и не психопатка. Но какая тебе разница, когда на кону миллионы йен. Доказательства есть, пусть и подставные. А борьба за справедливость не для таких циничных ублюдков, как ты.

С каждым сказанным словом кулаки парня сжимались и разжимались, так и норовя разукрасить это ехидное лицо Соичиро. Но он старался держаться. По крайней мере, до тех пор, пока не получит ответы на все свои вопросы. Но Судзуки старший будто специально нарывался на очередную порцию агрессии. Он нагло вскинул бровями, а затем немного поёжился и громко захохотал.

– Какой же ты идиот. И как только Кен связался с таким тупицей. Да, мне абсолютно плевать на тебя. Но что бы изменилось, не возьми я опеку? Тебе бы не мешало поблагодарить меня за то, что ты не остался в детдоме или даже в том парке. Раз уж тебе и в нормальных условиях не удалось построить свою жизнь, то, будучи брошенкой, ты бы просил милостыню и по сей день. Но нет, тебе обязательно нужно обвинить меня. Обиженный судьбой ребёнок, какая драма, – мужчина театрально вздохнул. – Защищаешь своих биологических родителей, хотя даже их лица вспоминаешь с трудом. Да и откуда мне знать, что правда, а что ложь? Я верю фактам. А в документах чёрным по белому написано, как твоя психически неуравновешенная мать пристрелила беднягу отца…

Договорить Соичиро не успел. Аято с размаху ударил его прямо в челюсть, а затем резко схватил за воротник и притянул к себе.

– Ещё раз ты назовёшь её убийцей, и я тебя удушу, – страшны были не столько угрозы парня, а то, как он их говорил. Уверенно и серьёзно. – Можешь не усмехаться, мы оба знаем, на чью сторону встанет Киоши-сан. Я в безопасности.

Улыбка стёрлась с лица мужчины мгновенно, хоть он и продолжал старательно делать вид, словно не верит ни единому его слову.

– Ты бесишься, потому что больше из меня ничего не выудишь, – произнёс он и попал точно в цель, – но я, действительно, ничего не знаю, кроме того, что сказал. После того, как я оформил все документы для того, чтобы забрать тебя из детдома, на мой счёт были перечислены первые сто тысяч йен. Киоши-сан продолжал платить мне понемногу из года в год до тех пор, пока моё терпение касательно твоих выходок окончательно не иссякло.

Аято многозначно фыркнул, отводя взгляд на зашторенное окно.

– Где хранятся те документы?

– Мм? – якобы непонимающе протянул Судзуки старший.

– Касаемо моей семьи. Смерти родителей, шизофрении мамы. Как мне убедиться в том, что всё, сказанное тобой, если не истина, то точно не ложь?

– Ну, мне не известно, где конкретно Киоши-сан хранит эту папку…

– …Но она у него?

Соичиро молча кивает.

– Понятно, – Аято медленно оборачивается на него и смотрит то ли с презрением, то ли с отвращением во взгляде. – Не могу поверить. Я, конечно, всегда считал тебя тем ещё редкостным ублюдком, но чтобы купить ребёнка за деньги и закрыть глаза на то, что преступник расхаживает по свободе…. И каким чудом у такого, как ты, родился Кен?

– О, только давай ты не будешь делать вид, словно волнуешься за него. Я прекрасно знаю, что вы расстались. А если точнее, то это ты бросил его, – судя по тону, мужчина искренне забавлялся в попытках задеть Такимуру за живое. – А сколько громких фраз о любви было сказано. Как же рьяно мой сын пытался доказать вашу преданность и вечность. Но я ведь предупреждал его, что рано или поздно ты встанешь к нему спиной. Предашь, обманешь и оставишь совсем одного разбираться со своими проблемами. Ты принёс в нашу семью лишь несчастье. И я даже рад, что Кен избавился от такой тяжкой ноши. Он попал под твоё плохое влияние. Поверил в сказки, а ты наигрался и бросил. У него было будущее, которое теперь беспощадно опорочено из-за тебя.

– Да?! А где был ты, заботливый папа? – Аято больше не мог сдерживаться и окончательно сорвался. – Где был ты?! Когда Кен нуждался в поддержки, любви, понимании, да, чёрт возьми, обычном человеческом уважении! Где тебя носило, когда мы убивались на подработках, он ночами не спал, выпивал литры растворимого кофе и готовился к поступлению в один из самых престижных университетов. Нас вышвырнули из первой квартиры, раз за разом отказывали в принятии на должность какого-то грёбанного посудомойщика. А, когда работодатели хватали нас за шкирку, спрашивая, что нам надо, мы с пеной у рта доказывали, как же сильно иногда хочется есть! И тех копеек, которые мы получали, хватало лишь на дешёвый рамён и учёбу, ведь твой родной сын всё ещё обучался в школе, когда ты выставил нас за дверь. Я хватался, буквально, за любую возможность. И когда на моих руках оказались крупные купюры за первый проданный кокс, я не думал о морали и нравственности. Мне просто хотелось, чтобы Кен ни в чём не нуждался. И я согласился на эту работу. Мне надоело видеть на его лице вину, когда мы распределяли наш нищенский бюджет. А потом… я не знаю, что произошло. Но мне стали поступать угрозы в сторону Кена. Ты считаешь, что я испоганил всю его жизнь. Может оно так и есть, не отрицаю. Но всё, что я делал, на что соглашался и как поступал – это было только ради него. Да я бы скорее умер, чем бросил единственную любовь по своему желанию. Но я бы куда быстрее перерезал себе горло, чем подверг бы Кена смертельной опасности. Так что со мной всё предельно ясно. Я не умею обдумывать планы наперёд, но хотя бы могу любить. Что касается тебя, то попробуй оправдать своё безразличие, когда Кен бился в истерике после сердечного приступа матери. Твой сын задыхался в слезах, прячась в моих объятьях, а ты даже не посчитал нужным позвать нас на похороны Асами. И я уже молчу о том, что пережил Кен в детстве. Тебе удавалось умело скрывать домашнее насилие от посторонних, но я слышал каждый его прерывистый возглас. И год за годом я наблюдал красные полосы на его спине. Но знаешь, что больше всего заставляет меня сейчас схватить твою голову и свернуть её к чертям собачим? Ты заставил Кена считать себя ничтожным. Ты совершенно осознанно уничтожал всё то живое, что было в нём. И кто знает, когда бы он решился на суицид, не будь рядом меня. Человека, который, по твоим словам, испортил всю его жизнь.

Такимура метался из стороны в сторону, тяжело дыша и раздувая ноздри. Жилка на его шее лихорадочно содрогалась и набухла так, словно вот-вот взорвётся. Лицо парня стало багровым настолько, что этот цвет был различим даже под тусклым торшером. Обычно так выглядят люди, которые с минуты на минуту убьют либо себя, либо кого-то ещё.

– Я старался сделать из Кена достойного человека, – невозмутимость Соичиро лишь сильнее разозлила Аято. – Он не пострадал от того, что я пару раз его шлёпнул.

Всё. Это была последняя фраза, после которой глаза Такимуры налились кровью. Блондин моментально стянул с себя ремень и, подойдя к мужчине со спины, нагнулся к его уху, чтобы ледяным голосом прошептать:

– В таком случае, побудь в его шкуре хоть раз.

Не успел Соичиро возразить, как по его лопаткам пришёлся жгучий удар. По всему дому раздался оглушительный рёв. Секунда, и Аято снова замахивается и задевает плечо. Мгновение. Кожаный ремень уже во всю хлестает руки. Мужчина кричит, уворачивается, поливает Такимуру благим матом и, в конце концов, раскачивает стул так, что с грохотом падает на пол. Но парень не останавливается. Он беспощадно избивает Соичиро ремнём, попадает и по спине, и по затылку. Блондин прекрасно слышит все эти мольбы остановиться, он контролирует свои действия и абсолютно осознанно продолжает причинять боль. Рука взмахивает раз за разом, удар за ударом. Какой уже по счёту? Двадцать первый? Или тридцать второй? Но, внезапно, крики перестают резать слух. А Соичиро больше не пытается ёрзать по полу, в попытках увернуться от ремня. Аято останавливается. Он аккуратно приседает рядом с мужчиной, прикладывает два пальца к его шее и нащупывает слабый пульс. Живой, значит, скоро очнётся. Такимура заправляет обратно свой ремешок и развязывает верёвки на запястьях и щиколотках Судзуки старшего. Кожа в этих местах стёрта и кровоточит.

– Надеюсь, шрамы на твоём теле будут отвратнее тех, что у Кена в душе.

Из дома Аято выбирается всё через то же окно. Его не беспокоит содеянное, ведь парень полностью уверен в том, что в полицию на него не заявят. Куда сильнее он волнуется за те документы, о которых рассказал Соичиро. Интересно, где прячет их Киоши-сан? И кто виноват в том, что его мать нарекли убийцей и психопаткой? Такимура только скрывается с улицы, но уже догадывается, какое место следует проверить в первую очередь.

***

– Ты совсем рехнулся, братишка?! – по всей лестничной клетке разносится возмущённый возглас Джесс.

Она быстрым шагом поспевала за Аято, который с молниеносной скоростью спускался на первый этаж. Проигнорировав слова сестры, парень уже перескочил последнюю ступеньку, но Эцуко, будучи крайне встревоженной, обогнала его и пресекла путь, выставив правую руку вперёд.