– Да, прости, просто забудь всё, что сегодня видел, – ответил Аято, встречаясь со строгим взглядом напротив. – Ты многого не знаешь, чтобы судить о моих поступках, пойми, – сжав челюсть, пытался как можно спокойнее ответить блондин.

– В том-то и дело, что знаю. Я знаю всё о тебе, Аято, – уверенно настоял на своём Кен. – Я твой брат, и я понятия не имею, почему ты продолжаешь отделять свою жизнь от моей, почему врёшь и почему вечно ввязываешься в драки, заведомо зная, что тебя там могут убить! Я думал, что мы доверяем друг другу, верил, что ты позаботишься о себе, я волновался за тебя, волновался, понимаешь?! – напал на Аято Кен, продолжая безостановочно осыпать его упрёками.

– Хватит! – не выдержав, Аято моментально напрыгнул на мальчишку, припечатывая того к земле и крепко сжимая запястья над головой Кена, не давая младшему и шанса вырваться. – Ты, братишка, не знаешь ничего о том, что я пережил, через что мне пришлось пройти. Ты представить себе не можешь, каково мне было, и что я чувствовал!

– Аято, если ты о своей семье, то я помню, что они погибли, прости, мне жаль. Но неужели после стольких лет тебя всё ещё так сильно мучают мысли о той аварии?

– Аварии?! Люди из мафии убили их прямо у меня на глазах! Пристрелили, словно животных на бойне. Они лишили их жизни без единой эмоции на лицах, ты понимаешь?! – Аято ослабил хватку и убрал руки, слезая с Кена. Он медленно опустился на колени. – Лишь одного человека они не тронули, и я, чёрт возьми, понятия не имею, почему им оказался именно я! – крикнул Аято, срывая голос на последнем слове. – Как тебе такое, братишка? Не ожидал? Думал, моя семья погибла в аварии? Ты это думал, да!?

Кен замер в ступоре. Услышанное шокировало его настолько, что попросту казалось неудачной шуткой. Он и не поверил бы, но смотря в пугающие глаза блондина, с ужасом осознавал происходящее.

– Аято, ты… Но почему? Какое отношение мафия имела к твоей семье? За что? И почему ты молчал об этом все семь лет?

– А ты бы сам в такой ситуации много кому разболтал о случившемся? Наверное, первым бы делом пошёл рассказывать, – саркастично усмехнулся блондин. – Да тебя бы от одних воспоминаний страх настолько сковывал, что ты бы и рта открыть не смог, – сказал Аято, рисуя невидимые линии на земле. Мальчишка, не поднимая взгляда на Кена, продолжил. – Мой отец был далеко не самым примерным человеком. Я мало что помню с того времени, когда мы жили во Флориде. Но в нашей семье был тяжёлый период: постоянные ссоры, разборки.… А потом мы переехали в Японию. И отец стал часто пропадать в важных, как он говорил, командировках, – злобно оскалился Аято в пустоту, сжимая ладонь в кулак. – Только работал он, по всей видимости, не программистом. Я уж не знаю, чего он успел натворить, но долги перед мафией у него росли быстро. Я только недавно понял, что мать, кажется, всё знала о его делах. За это я её никогда не прощу. Она всегда защищала отца, в любой ситуации, якобы, хотела сохранить семью. Но почему она не подумала обо мне с сестрой? Она должна была думать о нас, обо мне! – Вздохнув, Аято продолжил. – Вначале они пристрелили отца, прямо в прихожей, я слышал звук, когда прятался под фортепиано. А после мать отвела меня в комнату и спрятала в шкафу. Когда они поднялись в спальню, то мама пыталась их остановить. Я видел, как они убили её, – по щеке Аято скатилась одна слеза. – Но ничего не мог сделать. Ничего. Я навсегда запомнил цвет простыни. Она мерещилась мне перед глазами не одну ночь, только из белой превратилась в кроваво-алую, – его руки слегка затряслись. – Мне было страшно, я плакал, и те ублюдки услышали меня. Вытащили из шкафа и приставили к горлу нож. Я никак не могу вспомнить их лица, но эти голоса до сих пор не выходят из головы. Меня передёргивает снова и снова, раз за разом, когда я слышу похожий голос, – Аято поднимает голову к небу, пытаясь скрыть блестящие капли в глазах. – Но потом случилось нечто, что не дает мне покоя по сей день. Они просто ушли. Секунду назад к моему горлу был приставлен нож, но мгновение, и эти люди просто уходят, оставляя меня в живых. Правда, они бросили дымовую шашку, я практически потерял сознание, но в последнюю минуту, когда перед глазами было темно, я нашел выход из дома. Знаешь, каково это, проходить мимо трупов своих родителей? Проходить и понимать, что ты уже ничего не можешь исправить! Они не откликнуться, как бы громко ты их не звал. Они не проснутся, ни сегодня, ни завтра, никогда больше глаз не откроют! Невозможно передать всего ужаса, который завладел мною в тот вечер, – голос Аято дрожал через каждое слово, мальчик уже не мог совладать с собой. – Всю ночь я просидел на улице, в холоде, совсем один, без вещей и с колотящимся сердцем. Помню, я оборачивался на каждый шорох, прятался под лавку, боясь, что за мной вернуться. Наутро меня нашла полиция, твой отец. Но я до сих пор помню… – Аято уже не мог, да и не хотел сдерживать слезы, одна за другой они стекали по лицу. – Я забыл многое из своего детства, забыл ту квартиру в Америке и почти уже не помню лиц родных, но я никогда не забуду этот пугающий шёпот, не забуду эти лужи крови на полу и этот животный страх, когда убивают близких тебе людей.

Аято трясся в истерике. Безудержный плач охватил его всецело. Мальчик пытался утереть слёзы руками, но лишь сильнее зарыдал, пряча своё покрасневшее лицо в ладонях. Он задыхался от недостатка кислорода. Глубокий вдох на исходе судороги, и грудная клетка раздирается в клочья. Такую горечь и отчаяние не выразить словами. Слёзы, копившиеся годами, наконец-то нашли выход наружу и, страшно смотреть, что они делают с человеком, стекая ручьями вниз и обжигая щеки.

Кен сидел рядом в абсолютном ступоре и молчал. Он впервые увидел, как Аято плачет. Иногда Судзуки казалось, что тот не способен на такие эмоции, а потому он всегда считал брата эталоном мужественности.

“Аято, оказывается в твоей стальной душе на самом деле полно пробоин” – шокировано произнёс в своей голове Кен.

Сейчас Такимура сидел перед ним, весь потерянный и жалкий, как никогда прежде беспомощный. Кен осознавал, что, возможно, он – единственный, кому Аято открылся полностью, снял маску бесчувственного, уверенного в себе парня и показал напуганного до смерти мальчишку.

Кен мог бы задать еще кучу вопросов, которые не давали покоя его голове, но вместо этого он просто заключил Аято в объятья, крепко, скрывая блондина в своих руках и нежно поглаживая того по спине. Он прижал Аято к себе так сильно, словно всем телом показывая, что Такимура только его, его и больше ничей. Судзуки за него горой встанет, собственную душу наизнанку вывернет, но будет стоять за Аято и за себя. И выстоит за обоих, не сломается.

– Я не хочу остаться один, Кен, – хрипло прошептал мальчишка, положив голову на плечо брата и постепенно успокаиваясь, но при этом всё ещё немного подрагивал из-за недавних слёз.

– Не останешься, Аято, обещаю, ты можешь положиться на меня. А я всегда буду рядом, на твоей стороне, – тихо ответил кареглазый, чувствуя, как руки Аято сильнее обвивают его талию, когда сам блондин жмётся ближе и, словно мокрый котёнок, расслабляется в объятьях младшего.

Кен задал бы ещё много вопросов, но в эту минуту он поклялся себе, что никогда не сделает этого, он не посмеет напомнить Аято о событиях, приводящих старшего брата в безудержную истерику и приносящих гораздо больше боли, чем ностальгии. Мальчишки мирно прижались друг другу в полной тишине. Каждый думал о своём, но всё же об одном и том же, друг о друге. И слова в это мгновения были излишни.

“Не знаю почему, но мне кажется, что Аято всё это время был одинок. Очевидно, ему сейчас очень плохо. Но я слишком не был готов к такому раскладу событий, и мне безумно стыдно за то, что я не могу подобрать ни единого нежного слова. Но я не хочу видеть, как Аято плачет. Пусть он всегда будет на чуточку счастливее меня, а я никогда не позволю себе загрустить. Если бы только я смог сейчас подобрать слова, если бы только мог…”

“Кен, наверное, ты даже об этом не догадываешься, но ты спас меня. Наверняка, ты сейчас коришь себя в чём-то, как и всегда думаешь, что мог сделать что-то иначе. Придурок. Ты есть, и этого достаточно. Я никогда не считал, что нуждался в ком-то вроде тебя. Но это не так. Я нуждался в тебе. Всегда. Ты спас мою жизнь, хотя знал, что боец из тебя не силён. Но даже сейчас, не осознавая этого, ты помогаешь мне, просто заключив в свои тёплые объятья. Я чувствую тебя, как никогда раньше. И это кажется таким незначительным, но боже, поверь, для меня это что-то огромное. И я никогда не забуду этот день. Кажется, словно весь мой мир уменьшился до обхвата твоих рук. И я бы всё отдал, чтобы этому миру не было конца”

Ребята подняли свои головы и прикоснулись друг к другу лбами. Глаза обоих были заплаканы и блестели, подобно звёздам на небе. Аято немного приподнял уголки губ, что не проскользнуло мимо Кена. Судзуки широко улыбнулся, той самой улыбкой, которую так любил Аято. Искренняя, не похожая на все остальные, широкая и непомерно счастливая, она озарила лицо кареглазого в этот холодный и дождливый вечер.

Спустя полчаса мальчишки стояли около своего дома. На улице, как назло, не было ни одного прохожего, а ребята понятия не имели, который час. По расчётам Кена сейчас примерно половина одиннадцатого. И с каждой минутой на душе становилось всё тяжелее. Кареглазый не знал, как войти домой, что сказать и как оправдать свои многочисленные побои перед отцом. Аято предложил подсадить младшего в окно, и, пока Судзуки приводил бы себя в порядок, Такимура отвлёк бы внимание родителей, войдя через входную дверь.

Но идея была провальной. Было очевидно, что в доме царил хаос. Во всех комнатах горел свет, а окно в спальне ребят оказалось закрыто. Кен точно знал, что сам он никак не мог прикрыть его. Значит, отец выломал дверь в комнату.

Братьям ничего не оставалось, и Аято, крепко сжав в своей руке ладонь Кена, повел его домой. В груди у Судзуки безумно ныло, хотя в голове Кен говорил себе о том, что всё будет лучше, чем могло бы произойти. Жизнь Аято была дороже. Но факт оставался фактом. Кен до безумия боялся отца.