И Кен встал с кресла. Быстро и решительно он резко рванул на второй этаж, в свою комнату. Снизу доносились звуки ругани, и, кажется, что-то с грохотом упало. Действия Кена были рассчитанными, словно по плану. Из-под кровати парень вытащил рюкзак и раскрыл его, бросив на кровать. Далее всё происходило по пунктам, выстроенным в его голове. Раскрытый рюкзак. Пару своих вещиц из комода. Футболки Аято. Их общие сбережения в несколько тысяч йен. Недочитанная книга. С каждой вещью, руки тряслись всё сильнее. Но Кен держался. Он давно перестал быть тем милым мальчишкой-заучкой, которого постоянно защищал Аято. Сейчас Кен как никогда должен быть по-настоящему мужественным. И он на всё готов ради того, кого любит. Последний раз осмотрев комнату, шатен неожиданно замер. Его взгляд упал на ту самую фотографию, на которую сегодня смотрел Аято. Их семейное фото. Кен подошёл к полке и взял его в руку. На секунду в голове проскочил приятные, тёплые воспоминания, окутанные ностальгией, да и только.

“Мама. Папа. Аято. Я. Все вместе. Как настоящая семья. Интересно, а что тогда чувствовали ко мне родители? Навряд ли это была любовь. Слишком сильное чувство, чтобы вот так просто возненавидеть и поднять руку на родного, казалось бы, человека. Не хочу больше обманывать себя пустыми надеждами”

Со звуком разбившегося стекла семейная фотография полетела на пол, и трещинами раскололась на несколько частей. Теперь, кристально чистый пол был усыпан осколками. И в этот раз склеить их не удастся.

Кен, медленно перебирая ногами, спустился по лестнице вниз. Уши закладывало от нескончаемых шума и криков. Отчего парень прикрыл одно ухо ладонью, а второй придерживал тяжёлый рюкзак, немного свисающий с левого плеча. Когда он оказался у первой ступени, по ногам прошёл лёгкий сквозняк. Словно кто-то открыл дверь на улицу. Впрочем, так оно и было. Когда Кен вышел в прихожую, стало заметно холоднее. Шатен увидел своего отца, вернее, его спину. Тот стоял напротив раскрытой входной двери и смотрел на порог.

Услышав сына, Соичиро развернулся к нему, но не полностью, лишь боком, давая посмотреть в дверной проём. Там лежал Аято. Он не потерял сознание и немного привстал, направив испуганный взгляд на Кена. Шатену не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что произошло. Он злобно уставился на отца, который все-таки удосужился повернуться к нему лицом. Соичиро кивнул головой в сторону Аято и желчно процедил:

– Передумаешь? Или к нему присоединишься?

– Уже.

Кен ответил кратко, давая понять, что он никогда не отступит и не поменяется, кто бы что ни говорил. Под невероятный темп биения сердца шатен медленно направился к выходу. Перед самым порогом он подошёл к матери, стоящей с левой стороны двери и не оторвавшей от него взгляда. Он надеялся, что хотя бы мама примет и поймёт его. Но, к своему сожалению, Кен не услышал от неё ни единого слова. Та лишь стыдливо опустила глаза. Несмотря на то, что парень уже понял и смирился с этой участью, человек всё равно даже в самый последний момент ожидает чуда, которое могло бы спасти его словно волшебная фея-крестная, взмахнувшая своей палочкой. Однако сказки противоречат законам физики, которым подчиняется эта планета. А из-за нашего цивилизованного, предвзятого и наполненного предрассудками общества сказка превращается в драму, а иногда и в кошмар. Именно об этом думал Кен в тот момент.

“Люди никогда не примут эти нездоровые и не нормальные отношения. Отец накричал, ударил и больше не хочет видеть меня в своём доме. Мама расстроилась и, похоже, сильно разочаровалась в таком дефективном сыне. Одноклассники и одногруппники отвернутся от меня и будут шептаться за моей спиной, тыча в меня пальцами со словами, что я позор своей семьи. Нам никогда не будет легко” – Кен посмотрел наполненным печали взглядом в сторону Аято. Карие и лазурные глаза пересеклись, и, кажется, парни прочли мысли друг друга.

Кен зажмурился и прикусил нижнюю губу до крови. Всё тело трясло, но он переступил через порог входной двери, продолжая стоять спиной к родителям. Шатен в очередной раз закусил губу, и на языке остался соленый, похожий на металлический стержень, привкус крови. Аято с плохим предчувствием поднялся, но, в отличие от Кена смотрел на родителей, параллельно обеспокоенно глядев на кареглазого. Кен, пересилив эмоции и собрав мысли, дрожащим голосом прошептал:

– А я все-таки слишком наивный, хоть и умный, – тихо проговорил парнишка. – Я… нет. Я ведь не мечтал о невозможном. Я просто думал, что моя семья будет любить меня таким, какой я есть, настоящего. Я ошибся.

Кен, сделав четыре шага, отошёл от порожков. А Аято тем временем, продолжал стоять на одном месте, как вкопанный, уставившись стеклянными глазами на младшего. Парень давно не чувствовал себя настолько растерянно. Аято не знал, что делать. Несмотря на то, что его, буквально, выкинули за дверь, в уходе из дома светловолосый выхода не видел. Не то чтобы ему было страшно за себя. Обеспечить себе более менее нормальную жизнь он мог. Перебился бы там сям, но как-нибудь выкарабкался бы. Парень волновался за Кена. Судзуки должен был остаться с семьёй.

Аято сорвался с места, подбегая к младшему, и остановив его, схватив за плечи.

– Постой. Ты не должен уходить. Это мои проблемы, Кен, – с мольбой в голосе начал отговаривать парня Такимура.

– Твои проблемы – мои проблемы. Мои проблемы – мои проблемы. Так что, пожалуйста, не нужно, – ответил кареглазый и отпихнул от себя Аято, показательно проходя вперёд.

И тут до Такимуры дошли слова Кена. Ведь они и впрямь всегда были неразлучны. Неважно, встречались бы они или нет, всё равно ушли бы вместе. Друг за друга. Брат за брата. Любимый за любимого.

“Кен. Я не могу поверить. Неужели нет другого выхода. Что будет дальше? Ты знаешь куда идти? Ведь не знаешь же… Ты ведь не об этом мечтал” – печально посмотрел Аято в постепенно отдаляющуюся спину шатена.

Но тут, внезапно, младший остановился и развернулся к нему. Его глаза отражали уверенность и непоколебимость. Однако Аято знал, что это всего-навсего маска, за которой скрывается невыносимая боль. От этого душа светловолосого разрывалась на части. Но еще он смог увидеть в этих глазах огромное чувство, обращённое к нему. И оно его порицало. Аято подошёл к Кену, и, когда тот вновь отвернулся, парень заметил, как Судзуки резко изменился в лице, превращаясь в испуганного и полного обиды ребёнка.

“Кен… прости. Тебе сейчас очень больно. Я знаю. Получить нож в спину от родных даже хуже, чем самому всадить его себе . Люди, которых считал своей семьёй, которых больше всех ценил, чьи проблемы были важнее своих собственных. Они причиняют невыносимую боль. И никогда не знаешь, какое твоё слабое место заставит их ударить тебя в самое сердце. И, поверь, я чувствую как тебе плохо. Но если бы я только мог что-нибудь сделать”

Аято со скрипом сжал зубы. В этот момент он, как никогда, возненавидел свою беспомощность. Боль любимого человека отдавалась в нем как своя собственная, заставляя скривиться от душераздирающего чувства.

Холодно. Ноябрьский ветер пробивает до костей. Грубые слова ударили в самую душу. Два парня стоят метров на десять от дома, который вроде как их, но уже не родной. Входная дверь всё ещё была открыта, а в её проходе стояли некогда близкие люди. Они презренно провожали их взглядом, полным ненависти и разочарования. На улице стемнело, а потому у соседей почти во всех окнах горел свет. Однако никакого шума или даже малейшего голоса слышно не было. Этот район считался довольно тихим. Поэтому не трудно понять, что сегодняшнее шоу многие услышали. Значит, завтра все начнут выяснять и разбираться в случившемся, благодаря чему каждый знакомый узнает правду. Но как же неприятно, когда то, что ты пытался спрятать от лишних глаз, становится объектом всеобщего обозрения и, скорей всего, осуждения. Казалось, хуже быть уже ничего не может, но громкий хлопок железной двери со словами «Забудь это место» сломал парней окончательно, полностью разрушив контроль над эмоциями.

Кен и Аято шли одинаково медленно, обдумывая каждый  свой шаг. Невозможно передать это раздирающее ощущение, когда вроде и решение принято, и передумать уже нельзя, а душа изнывает от страха и ужаса. Кен продержался даже больше, чем рассчитывал. Но и его профессиональная игра дала сбой. Он слишком долго пытался скрыть всю ту боль, которая накрыла его сегодня. Но, в конце концов, эмоции взяли верх над гордостью. Ноги Кена стали подкашиваться, электрический разряд прошёлся под кожей, дав импульс к разрядке. Рядом нет никого, перед кем Кен должен был показывать свою выдержку. Разве что… Аято. Но разве не Аято – единственный человек, которому Кен может довериться полностью? И если Судзуки суждено показать свою слабость кому-то, то пусть это будет он. Этот пепельноволосый парень сейчас стоял и молча глядел на Кена. Он боялся сотрясти воздух, нарушить оглушающую тишину, хоть она душила его изнутри. Он смотрел на кареглазого и видел, как тот резко превращается из крепкого, самоуверенного парня в растерянного и нуждающегося в защите мальчишку.

Из глаз Кена потоком хлынули слезы. Горькие, непрекращающиеся, холодные. Он ладонью поднял челку, оголяя лоб и… упал на колени. Вам когда-нибудь хотелось кричать? Кричать до такой степени, что глотку раздирает до крови, а на шее выступают вены. Молчать. Это очень сложно. И больно. Лучше сорвать свой голос к чертям, но выплеснуть все свои эмоции и накопившееся дерьмо наружу. И никакие анестезии и лекарства не помогут, это надо пережить. Остаётся лишь заорать как безумец, дабы перекричать и заглушить внутренний крик о боли…

И Кен закричал. Жутко громко и запредельно отчаянно. Он хотел вдохнуть воздух, но не получалось… Глотка щиплет, слёзы жгут… Клонит в сон, но сегодня будет явно бессонная ночь. И странное, печальное ощущение безысходности зарождалось в его искалеченной душе.