– Камеры, как я понимаю, расставлены во всём этом доме?

– Нет, что ты, – удивлённо ответил мужчина, тут же растягиваясь в хитрой ухмылке. – Они не ограничиваются этим зданием, – игриво и даже самодовольно добавил он.

– У вас такая тотальная слежка за всеми членами группировки или исключительно за отдельными лицами? – аккуратно спросил блондин, сжимая ладони в кулаки.

– Второе, – быстро отрезал босс, складывая руки шпилем и загадочно улыбаясь. – Есть люди, которые мне особенно интересны.

Взгляд мужчины был таким проницательным, что Аято неловко сглотнул. Его расслабленность и свобода в движениях сменились заметной скованностью. Парень положил ладони на колени и, стараясь не смотреть Киоши-сану в глаза, задал ещё один вопрос.

– И насколько досконально вы следите за жизнью этих людей?

Босс заулыбался ещё шире.

– Ты даже и вообразить себе не можешь, насколько, – как ни в чём не бывало, ответил он. – Я изучаю всё до мелочей и порой знаю об этих людях больше, чем они сами могут предположить, – его глаза сверкнули пугающим блеском.

Такимуру слегка передёрнуло от этих слов, а по позвоночнику прошёл легкий холодок. Босс определённо умел вселять страх. Аято скованно прикусил губу и с некой опаской всмотрелся в лицо Киоши-сана. Мужчина как всегда создавал образ непрошибаемого, твёрдого и уверенного человека. Такимура видел, как тот искренне восхищается и любит свою работу. Это было бы прекрасным качеством, если бы его дело не являлось преступным. А так босс скорее походил на маньяка или безумца, которому чужое страдание приносило немыслимое удовольствие.

Киоши-сан, словно прочитав мысли парня, медленно поднялся из-за письменного стола и размеренным шагом подошёл к книжному шкафу, начиная с фальшивым интересом разглядывать литературу на полках.

– В 1971 году Филипп Зимбардо провёл эксперимент в Стенфордском университете. Он разделил группу студентов на две части: надзиратели и заключённые. После чего их на десять дней поместили в подвальное помещение, обустроенное в точности как настоящая тюрьма. Условия оказались настолько реалистичными, что и сами студенты незамедлительно вжились в роли. Уже на следующий день надзиратели, ощутив своё доминирование, начали издеваться над преступниками, изнуряя их тренировками, голодом и даже применяя деревянные биты. Они внушили заключенным страх, ощущение произвола. Жизнь этих ребят теперь полностью контролировалась, не давая и доли необходимого личного пространства. Всё это породило у заключённых чувство бессилия, не дающего им пойти наперекор и отстоять свои права. Надзиратели же, заполучив власть и поддержку, потеряли контроль. У каждого третьего были выявлены садистские наклонности. Они так нещадно пользовались той свободой, о которой раньше могли лишь мечтать, что эксперимент пришлось прервать на шестом дне, – Киоши-сан развернулся лицом к Аято и, слегка наклонив голову в бок, продолжил. – Я это вот к чему. Сейчас ты находишься где-то посередине. У тебя есть определённые права, которые многие люди приняли считать за свободу. Но при этом ты не имеешь власти ни над кем в этом мире. Поэтому ты сейчас можешь спокойно осуждать как и безвольных марионеток общества, так и зажравшиеся верхушки. Но что, если в один момент власть окажется в твоих руках? Я очень сомневаюсь, что кто-либо, включая тебя, сохранит свои честные и исключительно альтруистические взгляды на жизнь и людей вокруг. Я ни в коем случае не утверждаю, но предполагаю, что окажись ты сам у руля правления – ты бы не остался таким, как сейчас. Людей определяет не характер, а ситуация, в которой они оказались. Вначале ты объект для насмешек, а потом бамц! И ты уже имеешь возможность наказать других, – босс медленно подошёл к Такимуре, наклоняясь к его лицу и смотря прямо в глаза. – А тебе есть, за что мстить, не так ли?

Аято, не моргая, опустил голову в пол. Сжав челюсть, парень мысленно пытался возразить Киоши-сану, хоть уже итак понимал, что слова мужчины были абсолютно верны. И это ужасно порицало Такимуру.

– Вы правы, босс, – хрипло ответил блондин. – Вы чертовски правы. Но, находясь на середине, я ведь имею право выбирать, кем мне быть?

Киоши-сан надменно усмехнулся.

– Ты меня не понял, – твёрдо заявил босс. – Это не в твоих силах решать, какой ты. Жизнь определит это и без твоей помощи, – нравоучительно ответил мужчина, видя огорчённый взгляд Аято. – Да ладно тебе, таковы законы нашего прогнившего общества. Ты не станешь плохим, если будешь надзирателем. Главное – это не быть идиотом. А с остальным жить можно, причём очень даже неплохо. Будучи смекалистым заключённым, ты сможешь найти выход из положения. А если же ты умён и имеешь власть, то тебя будут уважать и боготворить. Но когда у человека нет ни ума, ни хитрости – его ждёт крах везде. И деградация является неоспоримым билетом на смерть.

Довольно улыбнувшись, Киоши-сан подошёл к своему письменному столу, открывая нижний ящик. Пока мужчина доставал оттуда большие прозрачные пакетики и кидал их на стол, Аято поднялся с дивана, всё ещё раздумывая над чем-то. Собравшись с мыслями, Такимура дождался, когда босс закончит вытаскивать товар, после чего громко спросил:

– А мой отец был надзирателем или заключённым в этой системе?

Не ожидая такого вопроса, Киоши-сан изогнул одну бровь и, улыбнувшись, ответил.

– Арэто был заключённым, возомнившим, что у него в руках власть. Это и погубило твоего отца. Я очень надеюсь, что ты не повторишь его ошибок, – с толикой заботы в голосе проговорил босс, кладя свою руку на плечо Такимуры.

Аято неуверенно кивнул, на что Киоши-сан почему-то широко заулыбался, умело скрывая свою надменную ухмылку за ладонью, дружески похлопывающей парня по плечу.

***

Спустя час Такимура уже стоял в переулке, пересчитывая деньги за проданные только что наркотики. Всё было верно, до единой купюры. Это не могло не радовать блондина. Аято довольно улыбнулся, уже в мыслях представляя, как за эти деньги устроит сегодня Кену красивое свидание на крыше. Оставалось всего лишь заскочить в магазин и обустроить уютное местечко под открытым небом.

Размышления парня прервались вибрацией телефона в кармане брюк. Аято взглянул на экран, и в одно мгновение на его лице появился испуг. Нервно сглотнув, Такимура сорвался с места и побежал в сторону ближайшей автобусной остановки, попутно уже думая над тем, чтобы вызвать такси.

Сообщение, которое он прочёл, прислал Кен. В нём было сказано:

«Я знаю, что ты сейчас занят. Но как освободишься, постарайся быстрее прийти домой. Пожалуйста. Как можно скорее».

Не прошло и пятнадцати минут, как Аято забежал в подъезд. Предчувствие подсказывало парню, что что-то случилось. В безумной спешке блондин запрыгнул в кабину лифта, со всей силой давя на цифру 25. Стоять и ждать, пока он приедет на нужный этаж, было невыносимо. Аято кусал губы от желания добежать наверх по лестнице. И в этот момент он на все сто процентов был уверен, что смог бы добежать быстрее, чем лифт. Через полторы минуты, двери кабины раскрылись, и Такимура сразу же рванул в конец ярко освещённого коридора. Умело расправившись с дверным замком, Аято перешагнул через порог, тут же замирая на месте.

Кен стоял у стены и растерянным взглядом встречал старшего. Такимура закрыл за собой дверь и подошёл к шатену. Беря его вспотевшие ладони в свои, Аято одними глазами спросил, что происходит. В ответ Кен нервно сглотнул и, опустив голову вниз, ответил:

– Отец звонил мне…, – одна фраза, и сердце блондина упало в пятки. – Мама сильно заболела.

Аято вздохнул с неким облегчением. Нет. Он не считал эту новость хорошей, более того, Такимура обеспокоился за состояние Асами. Но в мыслях парень уже представил более ужасную причину звонка господина Судзуки. Всё-таки Соичиро никогда бы не позвонил Кену просто так.

– А что случилось? – полушёпотом спросил Аято, продолжая крепко сжимать в своих руках ладони младшего. – Это очень серьёзно?

– Я не знаю, – с сильнейшим сожалением ответил парень. – Надеюсь, что нет. Отец сказал, что у неё небольшие проблемы с сердцем, и вот уже неделю маму одолевают головокружение и сильная слабость. Врачи выписали лекарства, но пока что они не помогают, – на последнем слове голос Кена заметно притих. – И, кажется, у неё подозрения на аритмию.

Аято, не зная, что сказать, взял лицо младшего в свои ладони, большим пальцем поглаживая нежную кожу возле краешка губ.

– Не волнуйся так сильно. Я уверен, что с ней всё будет в порядке, – попытался успокоить Кена он, хоть и сам в этот момент не мог найти себе места от услышанного. – Аритмия – это не приговор, ты ведь знаешь это, даже больше меня.

– Да…, – печально протянул шатен. – Но есть кое-что, из-за чего я не могу просто взять и успокоиться, – подрагивающим голосом сказал он.

Аято лишь молчаливым взглядом наблюдал за изменениями в мимике парня. Такимура знал, что сейчас не нужно вставлять свои слова. Кен не ожидает от него ответа в это мгновение. Он собирается с мыслями, чтобы продолжить говорить.

– Если бы мы не ушли из дома в тот вечер, то мама бы не изводила себя беспокойствами каждый день, – на одном дыхании прошептал Судзуки. – Это ведь из-за меня состояние её сердца ухудшилось.

Такимура было хотел возразить, но Кен опередил парня, заявляя:

– Нет, не спорь, ты же знаешь, что это так. Мама скучает по нас, и она очень переживает. Это, действительно, выбивает её из колеи.

– И что же нам делать, Кен? – тихо спросил Аято, выжидающе смотря на младшего.

– Я бы хотел встретиться с мамой. Точнее хочу. Безумно. Но отец запретил нам связываться с ней. Он сказал, что она переживёт и смирится с мыслью о том, что мы больше не часть её жизни. Но разве матери могут смириться с чем-то подобным? – поднял свои глубокие глаза шатен.

Такимура опечаленно помотал головой.