– Что ты, даже не утруждался, – хитро улыбнулся преподаватель. – Я могу нести полную чушь, а то и вовсе молчать. Слова не скажут тебе ни о чём. Следи за моими действиями, – сказал Ёсикава-сан, после чего выпрямил спину и скрестил руки на груди. – О чём тебе говорит моя поза?

Не спеша оглядев мужчину, Судзуки нахмурился, уверенно заявляя:

– Вы ощущаете дискомфорт. Вам не очень удобно и вы пытаетесь закрыться от меня. Такая реакция может быть вызвана страхом, а если вы боитесь, то вам, определённо, известно то, о чём не знаю я. Скорее всего вы не преступник, но можете дать показания, необходимые следствию.

Практически не меняя своей позы, преподаватель слегка наклонил корпус вперёд, ухмыляясь и задавая наводящий вопрос:

– Ты сделал такие выводы из-за скрещенных рук?

– Не думаю, что опираясь лишь на этот фактор можно сказать о чём-то, – тут же ответил парень. – Надо смотреть на общую картину. Ваши стопы также скрещены и максимально отдалены от моих, – опустив взгляд под стол, начал аргументировать своё мнение Кен. – Если человек расслаблен, то его шея слегка наклонена, ваша же прямая. По вздымающейся груди и ноздрям можно сказать о тяжёлом дыхании. И ваши глаза. Насколько я помню, в среднем человек моргает по восемь раз в минуту. Вы же моргнули всего два раза, что опять говорит о напряжении. И лоб. Он тоже выдаёт вас.

– Вот оно что, – хмыкает Ёсикава-сан. – Как мне казалось, мой лоб максимально расслаблен.

– Я не правильно выразился, – тут же исправляется Судзуки. – Всё дело глабелле. По этому маленькому пространству между глазами можно выяснить настрой человека, даже когда на лбу нет ни единой морщинки.

Удовлетворённо кивнув, преподаватель вышел из роли, кладя свои руки на стол и с толикой гордости обращаясь к Кену.

– Значит, ты учёл наше прошлое занятие. Молодец. И всегда начинай оценивать человека с его тела, а не лица. Преступники, в большинстве своём, прекрасно управляют мимикой. Но они концентрируются на этом, совершенно забывая про руки, ноги, шею. Запомни, может быть каменное лицо, но не каменное тело. Что-то обязательно выдаёт.

– Я понял, – задумавшись о чём-то, ответил шатен. Когда преподаватель поднялся из-за стола, завершая их встречу, Судзуки спотхватился, неожиданно задавая вопрос. – Ёсикава-сан, а кому-то ещё известно о наших занятиях?

– Нет, – непонимающе нахмурился мужчина. – А должно быть?

В ответ Кен пожал плечами, сумбурно проговаривая:

– Просто я не понимаю, почему вы занимаетесь лишь со мной. Многие ребята со второго курса планируют связать свои жизни с работой в полиции. Они, действительно, подают большие надежды и преуспевают по вашему предмету.

Ёсикава-сан странно прищурился и, улыбнувшись, опёрся ладонями о стол. Немного наклонившись к Судзуки, он ответил:

– Помнишь, в прошлом году я собрал всех первокурсников, собирающихся пойти в правоохранительные органы, и дал вам задание: написать три причины вашего выбора профессии, – Кен неуверенно кивнул. – Ты можешь сейчас назвать свои ответы?

– Не думаю, но вряд ли моё мнение сильно поменялось за этот год. Поэтому я могу заново сказать свои причины, – задумавшись, решил парень. – Ну, во-первых, это помощь другим людям, – сразу же заявил он. – Во-вторых, я хочу разобраться в том, какие несовершенства и проблемы нашей системы толкают людей на эти поступки. Отсюда вытекает и третья причина: я должен попытаться исправить их.

Довольно ухмыльнувшись, Ёсикава-сан продолжил говорить:

– В тот день, подсчитав все полученные ответы, я разделил их на три группы. В первой студенты поставили на первое место хороший заработок и престиж. Во второй группе, самой многочисленной, денежный аспект был включён, но не являлся ведущим фактором. В третьей же группе упоминание зарплаты и высокого статуса отсутствовало вовсе.

– А сколько человек было в последней группе? – недолго думая, спросил Кен.

– Один. Ты. Думаю, я ответил на все вопросы, – усмехнулся преподаватель.

– Это так странно, – вдруг нахмурился парень. – Для меня ведь тоже важны деньги, и вы не представляете насколько. Но, размышляя над причинами своего выбора, я даже на секунду не задумался об этом.

– Это нормально, – пояснил мужчина. – Ты признаёшь важность денег, но для тебя они скорее являются средством, а не целью. У меня такой же подход к жизни. Ведь имея крупную сумму на руках, нужно знать, куда её потратить и во что вложить. Иначе смысла в купюрах не будет совершенно, – договорив, Ёсикава-сан взглянул на свои наручные часы, после чего кивнул головой в сторону выхода из читательского зала, – Мне уже пора идти. Встретимся здесь через неделю. Но я надеюсь увидеть тебя завтра на своей лекции.

– Непременно.

***

Вода в чайнике вскипятилась, и на всю кухню раздался пренеприятный свист. Быстро подойдя к плите, Аято выключил конфорку, второй рукой дотягиваясь до белых кружек. Кен в это время сидел за столом, подозрительно косясь на блондина.

– Ты принял сегодня таблетки?

Услышав этот вопрос, Такимура устало закатил глаза.

– Да, не нужно повторять это несколько раз на дню, – в шутливом тоне протянул он.

– Я же не виноват, что ты постоянно об этом забываешь, – раздражённо фыркнул Кен. – Врач сказал строго следить за курсом, а правила и ты – понятия не совместимые.

В любой другой ситуации Аято посчитал бы, что младший говорит это с сарказмом. Но в речи Судзуки отчётливо прослеживалась грубость. Сведя брови к переносице, блондин озадачено перевёл взгляд на парня.

– С тобой всё в порядке? – с нажимом спросил он.

– Да, – тут же ответил Кен, на пару секунд замолкая. – А почему спрашиваешь?

– Не важно, – отмахнулся Аято, уже собираясь умять это недоразумение, как вдруг Судзуки резко поднимается из-за стола, в доли секунды сокращая расстояние между ними.

– Прекрати вести себя так!

От его приказного тона Такимура испуганно вздрагивает.

– О чём ты? – непонимающе вытаращивает глаза он.

– Не делай вид, что не понимаешь, – усмехнулся шатен, видя, как Аято складывает руки на груди. – Я уже устал ощущать на себе этот испепеляющий взгляд. Изучаешь меня, как больного. А стоит мне напрямую спросить, в чём проблема, ты сразу меняешь тему.

– Я не избегаю разговоров, Кен, – ошарашено отвечает парень. – Может быть, я просто не хочу обсуждать это с тобой, потому что самостоятельно оправдываю твоё поведение.

– Моё поведение? – резко перебивает его Судзуки. – Так веди себя нормально, и у меня не будет причин раздражаться.

– Я беспокоюсь о тебе! – уже практически взвывает Аято, когда Кен вновь не даёт ему договорить.

– Не нужно обо мне беспокоиться! – одним движением руки шатен раскрывает дверцу над головой и достаёт пачку успокоительных, небрежно швыряя их Такимуре. – Заметь, из нас двоих не я принимаю таблетки, – говорит он прежде, чем успевает подумать, и мгновенно замолкает, испуганно закрывая свой рот.

А Аято стоит, ошарашено глядя на парня. Упаковка успокоительных валяется под ногами, и блондин совершенно не знает, что ему говорить.

– Прости, – первым приходит в себя Кен, тут же присаживаясь на корточки и поднимая злосчастные таблетки с пола. – Прости, я… Я без понятия, что на меня нашло. Пожалуйста, извини, я не думал, о чём говорил. Это полнейший бред. Я не хотел оскорбить тебя, – виновато тараторит он, а сердце в этот момент колотится так, словно его вот-вот схватит удар.

– Именно об этом я и говорю, Кен, – хриплым голосом отвечает Такимура. – Пойми, ты имеешь право на злость и усталость, но это совершенно другое. Я уже не в первый раз замечаю за тобой такие изменения. И, честно говоря, их перспектива меня пугает.

– Прости, – на автомате произносит Судзуки, прежде чем уточнить. – Что ты пытаешься мне сказать? – сглотнул он, совершенно не желая услышать ответ.

Аято смотрит ему в глаза и, глубоко вдохнув, почти что шёпотом говорит:

– Ты напоминаешь мне Соичиро.

Услышав имя отца, Кен в ужасе содрогнулся.

После произошедшего желание пить чай полностью отпало. Такимура пошёл в ванную комнату, посчитав, что им с Судзуки просто необходимо поразмыслить в одиночестве. Но как только Аято вышел из кухни, шатен обречённо упал на стул, виновато пряча лицо в ладонях. Теперь из его головы никак не могла уйти одна навязчивая мысль. Очень быстро она затуманила всё его сознание, не оставляя места другим и наполняя душу парня животным страхом и несоизмеримым чувством безысходности.

“Неужели, Аято прав? Я, действительно, веду себя странно? Эти слова… Кажется, я не контролировал то, что говорил. Не управлял собой. Я и впрямь ощущал сильное раздражение в последнее время. И мне было не просто держать всё в себе, но я не должен был срываться на него таким непростительным образом. Меньше всего на свете я хотел причинить ему боль. Но самым отвратительным фактом, который мне придётся признать, является то, что мне стало легче в тот момент, когда я повысил голос на Аято. Кажется, что вместе с криком из меня вылетел весь негатив, накопившийся внутри за последние пару недель. Я думал лишь об этом, когда нагрубил ему. Но, господи, лучше бы я взорвался от напряжения, расшибив всё, что можно, и не причинил боль Аято. Однако я подумал иначе. Мой мозг приказал поступить так, как поступал отец. Это непростительно. И страшно. Страшно от одной мысли о том, что я превращаюсь в него”

***

Последующие несколько дней Кен вёл себя немного иначе. Более отстранённо и загнанно. С Аято парень старался веселиться и улыбаться так широко, чтобы блондин больше ни на секунду не задумывался о том, что Судзуки может причинить ему боль. Но если бы только Такимура знал, сколько сил стоит младшему хотя бы ненадолго забыть о своей схожести с отцом. Эти мысли глубоко засели в его голове и покидать её не собирались. Теперь Кен следил за каждым своим действием, каждым словом, произнесённым другому человеку. Однокурсники удивлённо вскидывали бровями, не понимая, почему Судзуки начал отдаляться от них. А сам шатен не давал себе и шанса спокойно вздохнуть. Постепенно ему удалось убедить себя в том, что даже раскрепощённость в общении приближает его к отцу.